Читать книгу До встречи с собой - - Страница 7

Последующие дни пройдут в безветренном режиме: без спешки и суеты. Алан будет пропадать на винограднике, Ник то и дело отчаливать в открытое море, принося на ужин очередную пару мелких рыбешек и водорослей, а я… проводить вечера за любимым музыкальным инструментом, с которым не так давно заново познакомилась.

Незаметно подошел час, когда сердце перестало биться словно запертая в клетке птица, при виде сцены, дрожь в теле, как и судороги в пальцах почти сошли на нет, и я ощутила легкий привкус свободы. Пока неуверенной и местами валкой будто матрешка, но самой что ни на есть настоящей.

После знаменательного вечера на вершине пальцы перебирали чёрно-белые клавиши гораздо легче прежнего, выискивали причудливые комбинации звуков в заезженных мелодиях и создавали свои собственные. Наступила пора маленького удовольствия и хлипких экспериментов.

В один из таких не примечательных, наполненных мелодией спокойствия, дней Ник и застал меня, наигрывающую музыкальные скрипты к то и дело ускользающим словно вода через сито словам:

– Извлекая из жизни страницы, я по скрипту пишу в пустоту.

– Нарушая твои же границы, я порчу тишину, – подхватывает Ник, разбавляя заунывное потягивание себе под нос баритонным звучанием.

Соединенные в унисон слова приобретают совершенно иной оттенок чувства, и меня пронзает от осознания…Указав подбородком приблизившемуся со спины Нику на тетрадный лист с кучей зачеркнутых строк, в самом низу которого я спешно дописываю последние строчки возникшего в голове куплета, ловлю в мыслях недостающие переходы нот. Бегло накидывав их на полях, раз за разом проигрываю на фортепьяно, пока наши голоса с Ником, превратившись в тонкие золотые нити не ссучиваются в одну:

Ник неспешно скользит по полу, шаг за шагом продвигаясь к корпусу фортепьяно, чтобы в момент проигрыша почти на крике спеть:

– Но он внутри.

Я отвечаю ему тем же, пристав на стуле:

– Ну же посмотри.

Правдоподобно сыграв удивление, Баритон с испугу произносит:

– Слышишь, не дури. Разбей эту стену и беги.

Припев мы поем по очереди, соревнуясь в вокале и диапазоне звуков:

Когда мои пальцы отрываются от клавиш, а звук продолжает последние доли литься из инструмента, наши с Ником взгляды встречаются. Гамма эмоций на мужском лице сливается воедино с узором на радужке: запутанная, яркая и переливающаяся в свете падающих солнечных лучей уходящего весеннего солнца. Выдержанная словно изысканное вино радость, сотканная из предвкушения и чистого наслаждения, бьётся в разрез с удушающей правдой жизни.

– Катя, Господи, с тобой всё в порядке! – порывисто приблизившись, Алан обнимает меня за плечи.Тонкая творческая струна рвется под звуками торопливых шагов на лестнице, соединяющей первый этаж со вторым. Мы с Ником синхронно оборачиваемся, когда нарушитель тишины, чуть запыхавшись, врывается в приоткрытую дверь:

– Что… что случилось? – спрашиваю, испуганно вглядываясь в расширенные в ужасе глаза нового русского.

Судорожно перемещаясь по пространству ресторана, Алан заглядывает в укромные уголки, пока не находит пульт. Нажав на кнопку включения, выискивает нужный канал и выжимает звук практически до максимума.

– Известная певица Кэрри Мэлтон, – холодный озноб прошибает всё тело, и становится так холодно, что сердце замедляет практически до нулевой отметки свой ход, – прибывшая из Соединенных Штатов в Россию 12 мая для участия в международном форуме с 25 по 31 мая в качестве приглашенной звезды объявлена пропавшей без вести, – рядом с ведущим новостей появляется фотография знаменитости, – по данным полиции Карина Кондрашова, настоящее имя певицы, должна была сесть на поезд «город N – Геленджик» 13 мая и доехать в сопровождении до Mria Resort, но границу полуострова девушка официально не пересекла, – я охаю от неожиданно открывшегося обстоятельства, которое оборачивает сложившуюся неделю назад ситуацию окончательно против меня. Сердце пронзает сотней иголок, когда я прокручиваю в голове следующий факт, – по предположению следствия вместо неё на поезд села другая женщина, – мы с Ником синхронно оборачиваемся друг на друга, пытаясь вытянуть какие-то слова из себя, но они застревают в горле. Алан же не обращает на нас никакого внимания, продолжая внимательно следить за происходящем на телевизоре, чтобы не упустить момент, из-за которого, по всей видимости, так отчаянно к нам спешил.

Когда на экране высвечивается видео с камер наблюдения, установленных на вокзале и перроне, на которых отчетливо видно как я роняю вещи, затем пытаюсь отыскать проездной билет, потом бегу с Ником на поезд, запрыгивая в вагон в последнюю минуту, – я с шумом падаю на деревянный стул, чьи ножки еще несколько секунд скрежещут по наполированной поверхности, и этот мерзкий звук эхом разносится по мраморной комнате.

По словам корреспондента Карина прибыла в аэропорт города N, держа в руках ту самую белую сумку, из которой неизвестная, а именно я, украла билет в жизнь.

Оператор переключает внимание на кадры, полученные от службы безопасности аэропорта, демонстрируя сумочку и девушку, одетую ровно в тоже, в чём я её и встретила в ту злополучную ночь. Следующий кадр демонстрирует ссору Карины со своим телохранителем и её последующий отъезд на Ауди А3 красного цвета в сторону города.

Далее один за другим на экране появляются изображения с камер на областной трассе, особенное внимание корреспонденты уделяют ночным снимках, на которых я вскрываю машину певицы и, затолкав её на пассажирское сидение, торопливо сажусь за руль, не забыв бегло оглядеться по сторонам. Следующий кадр уже из другой локации, на которой отражены наши с Ником попытки затащить девушку домой. Их вновь сменяют фотоснимки. На этот раз с железнодорожного вокзала. Отформатированные и увеличенные. На них отчетливо светятся наши с Баритоном лица. И имена… точнее имя. Одно единственное. Екатерина Кондрашева. Ураженка города N. Ранее уже привлекавшаяся в качестве свидетеля и подозреваемой в похищении…

Дальше я не слышу. Если до этого момента до меня доносилось тягостное дыхание хотя бы одного из мужчин, то сейчас, не смотря на оглушающий звук телевизора, в комнате воцарилась гробовая тишина. Ровно такая, ни больше, ни меньше, случилась со мной в ту злополучную ночь. Ни потерянный музыкальный слух, ни последующий уход из жизни бабушки, ни скоропостижная кончина мужа от травм, не совместимых с жизнью, ничего из этого не звучало так оглушающе, как самая первая встреча со смертью. Ровно как и тогда, я отпускаю глаза в пол, надеясь спрятаться от осуждающих и вопросительных взглядов, скрыться от гнета из слов и удушающего чувства вины.

– Это не я! Не я. Не я! – шепчу я себе под нос до боли прижимая отросшие ногти к ладоням, пока те не начинают кровоточить, не замечая как на последней фразе срываюсь на крик.

Конвульсивно содрогнувшись, тело поддается влиянию сторонних сил. Пугающих и мощных. Они трясут меня изнутри, вытряхивая наружу всё: слезы, сопли, душераздирающие вопли. Меня ведет из стороны в сторону от переизбытка эмоций, а я…, ничтожная и жалкая, могу наблюдать лишь за этим со стороны.

Парни поочередно пытаются меня удержать на месте, и у них это на какие-то доли даже получается. Но когда один из них подносит к окровавленным от открывшихся маленьких ранок от избыточной сухости губам воду, моя рука отшвыривает бокал в сторону, толкает мужчин поочередно в разные стороны, чтобы бездушное тело беспрепятственно удалилось в неизвестном направлении.

Я словно тень движусь следом, то и дело оглядываясь по сторонам в поисках Ника или Алана, но они остаются наверху, оставляя меня с собой один на один.

– Нет! Нет! Нет! – кричу я сама себе, когда тело едва не врезается в выглянувший из-за угла на скорости автомобиль. Треснув по компоту рукой, оно устремляется дальше, не обращая внимания на крики редких прохожих. И я, к своему сожалению, не знаю куда.

В момент, когда тело резко останавливается посреди вековых сосен и фокусирует внимание на небе, я, словно ударенная битой под дых, начинаю ощущать усталость. Поддавшись мимолетной передышке, закрываю глаза и медленно вдыхаю, вторя движениям тела, которое, как только я приоткрываю веки, исчезает из поля зрения.

Хочется во всю глотку закричать, неустанно дрыгая ногами на месте, но это не изменит ничегошеньки. Напротив, излишние эмоции только усугубят и без того поганую ситуацию. Повезет, если меня не упекут повторно в дурку и хранители правопорядка окажутся слепоглухонемыми. В противном случае меня ждет облачная жизнь с редкими прояснениями в окружении серых стен и сотен металлических игл, что до конца дней будут вонзаться в мои жалкие выпирающие вены в попытках что-то во мне исправить. Но я не сломана, чтобы во мне можно было заменить какую-то деталь, как в том же автомобиле во время ремонта. Я больна. Давно и безвозвратно. С того самого момента, когда стала жертвой насилия. И чтобы со мной не делали, я останусь до конца своих дней пораженной этим ядом, словно чумой.

Сейчас, когда страсти улеглись, а разум практически очистился от воздействия психотропных препаратов, я перебираю свои ощущения заново, сканируя их чувственную сторону без влияния со стороны.

В ту ночь я выдирала из памяти обрывки воспоминаний. В последующие – оттирала мочалкой кожу до кровавых отметин, надеясь смыть вместе с водой то, что не может сделать мозг. Потом пыталась очистить голову и привести в порядок мысли. Но безрезультатно. Я надеялась, что смогу через внешние проявления избавиться от того, что изменило меня на внутреннем уровне. Туда, куда я добраться не в силах. Не потому что не хочу, а потому что не могу.

Если бы меня сейчас спросили, что такое психологическая травма, я бы ответила однозначно – сильный ушиб. Ноги, руки или другой части тела. Ты продолжаешь жить, работать и существовать в мире как целая единица, но боль будет ограничивать твои движения.

Вспомните травмы суставов или растяжение связок, которые вы получали во время тренировок или бытовых ситуаций? Поскользнулись на железной ступеньке, опускаясь в подпол или поднимаясь на чердак/крышу, или неудачно упали с крутящегося стула в попытках дотянутся до любимой книги на высокой полке? Курс лекарств и физиотерапии снимет симптоматику, но вряд ли скроет хромоту, ломоту и ограниченность движения на поврежденном участке.

Разобравшись с ощущениями, невольно начинаешь искать причины. Ты говоришь себе, что не виновата, но тебе стыдно. Стыдно за то, что ничего не смогла сделать. Стыдно за страх и молчание. Тебе кажется, что если бы твои действия были другими, то это бы не случилось ни с тобой, ни с кем-либо другим. И ты боишься рассказывать об этом, потому что знаешь наверняка, они не поймут. Либо поступят гораздо хуже. Как те, кому ты доверил свои чувства, но они их растоптали.

Жалкая правда скрыта в одном, жизнь с травмой – это игра в одни ворота. Куда бы ты не бежал, она будет тебя догонять и бить. И чем яростнее ты будешь вырываться – тем сильнее будет удар. И бить будет страх. Страх, состоящий из возможных повторений и твоих скрытых реакций на них.

Когда я не умела оценивать свои чувства, я считала себя временно ограниченной по здоровью. Вот симптомы. Вот лекарства. И болезнь должна была исчезнуть без следа. Но теперь, разобравшись, я ощущаю себя хронически больной с неизлечимым диагнозом, который сама того не желая контактно приобрела. И чтобы я не решала и не планировала, поломанная «вирусом» психика мне будет этом напоминать.

Как только я обрела хлипкую опору и некое подобие свободы после случившегося со мной, жизнь снова столкнула меня с испытанием. Ухватив за плечи, вытряхивала из меня жизнь один за другим. Да Винчи, Бабушка, … я пережила все стадии горя по кругу, чтобы в какой-то момент упасть от слабости и собственного бессилия.

Артем нашел меня в таком состоянии. Ободранную ветками колючих кустарников и продрогшую до костей. На отшибе лесного массива, в который я случайно забрела, пока собирала ягоды. В декабре месяце. Без теплой одежды и обуви. Без всякого сопротивления мужчина уложил в машину. Когда один раз столкнулся с насилием, второй – уже не кажется чем-то неожиданным, скорее закономерным. Но Артём приятно удивил. Достав из багажника плед, укрыл меня им, подоткнув со всех сторон, включил обогрев на максимум и отправился в ближайший пункт неотложной помощи. Там мне спиртом обработали раны и ссадины. А после, махнув рукой, отпустили на все четыре стороны. Артем долго препирался с врачом, но его и слушать никто не хотел. Это и не удивительно. Жители близлежащих деревень были осведомлены о виновнице ужасной смерти Фёдора Никифоровича, уважаемого и почтенного человека объединенного муниципалитета сёл. Обласкав персонал больницы нелестными эпитетами, Артем подхватил меня на руки и повёз в областную больницу, в которой, на этот раз, мне оказали полноценную помощь.

Я сбилась со счёту сколько раз за время моей госпитализации он приходил ко мне. Апельсины. Гранаты. Мандарины. Клубника. Кажется Артём принёс мне всё, и даже больше того, что было в наших сетевых магазинов, за эти дни. С щемящим восторгом в груди вспоминаю, как впервые попробовала бананы. Отделив один плодов от остальных, с хрустом отломила зеленую ножку и вгрызлась в нежную, душистую мякоть. Мне потребовалась вся банановая ветвь, чтобы максимально раскрыть вкус. Потом правда я еще неделю на них смотреть не могла, мучаясь от боли в животе.

На протяжении последних лет редкие приливы сил я тратила на то, чтобы найти лекарства, но лишь сейчас смогла докопаться до истины. И она как ни странно в том, что таблеток нет и никогда не будет. Артем пытался донести до меня эту простую мысль, но я отвергала её, лелея израненную девочку внутри себя.

Какой она была тогда? Неуправляемой? Резкой? Щетинистой? Скорее податливой и зашуганной. Её пугало всё: неизвестные люди, перемены в работе, новые места. Она шарахалась от всего, что было непохоже на далекие картинки из светлого прошлого, считая их априори небезопасными. Моя внутренняя девочка стала уязвимой и беспокойной. Она редко шла на контакт и чаще избегала внимания. Ей было тяжело сосредоточиться на важных вещах, но еще больше неудобств доставлял дискомфорт в чувствах. После случившегося она будто бы разучилась понимать своё состояние и себя рядом с ним. Ей больше не приходилось делить боль на душевную и физическую. Радость и горе смешались в один серый комок, за который при необходимости сыграть можно было чуть потянуть, и кожа лица сдвинулась бы в нужном направлении. Неудовольствие, тоска, уныние и отчаяние шли с ней рука об руку, пока не стали частью рутины. За ними, будто замыкая, шли обида, тревога, смущение, жалость и стыд. Слёзы можно было бы считать мало мальским атрибутом проявления эмоций, но каких, девочка уже и не знала сама. Альтруистические, глорические, практические, романтические, гедонистические, эстетические стороны остались за закрытыми дверцами. Она отделилась от чувств, которые требовали излишней энергии, и потому всё еще жила.

Какого было ей тогда? Страшно, одиноко и бесконечно больно, ответила бы я, если бы спросила у неё. Но в разы труднее приходилось тем, кто оказывался в поле её влияния. Под гнетом собственных чувств, была не только она, но и все, кто отважился ей в тот момент оказать помощь. Мужа это коснулось в большей степени. Незаметно он сделал своей женой израненную вдоль и поперек девчонку, которая сама того не понимая, отчаянно цеплялась за жизнь. А теперь… Что теперь?

Отделившееся от больного разума тело кажется неуправляемым. Я не знаю и не понимаю, зачем, а главное, куда оно бежит? Неужели закончить начатое? После всего того, что пришлось пережить?! Здесь. В самом расцвете надежды?

От хлыщущей злости, что катится по венам прямиком из огнедышащего вулканического сердца, словно раскаленная до красна лава, я едва могу дышать. Но сжав до боли пальцы рук, вне рамок смирения и сомнений прикрываю глаза. Я выслеживаю свою телесную оболочку как делал бы это опытный сыщик, рыская по нарисованной на карте территории, стратегические точки которой обозначил бы кровавыми крестиками. Уголок за уголком я перемещаюсь словно призрак по пространству маленького горного городка с радаром за пазухой, пока не натыкаюсь на себя.

Она сидит тихо, вжав голову в колени, которые пытается как можно крепче пытается прижать к себе. От избыточных эмоций, ей приходится раскачиваться взад вперед, в надежде обрести желанный покой, но он не приходит. Напротив, вместе с холодным ветром, пробирающим до дрожи на коже, он приносит сомнение, отчаяние и страх. Поток ледяного воздуха неторопливо окутывает её невидимыми нитями слой за слоем, словно паук, плетящий паутину для загостившегося беспризорника. А я безропотно за этим слежу, сидя чуть поодаль.

Лишь когда тело, скрючившись от боли, начинает задыхаться, с душераздирающим криком безрассудной отваги я бросаюсь на тени словно мать, защищающая своего ребенка от хищника, с остервенением срывая нитки одна за другой. Дыхание срывается. Голова кипит от нехватки кислорода в крови. Но я продолжаю разрывать невидимые никому, кроме меня, путы, пока не остается ничего, кроме свободы. Новый вдох, соленый и пересыщенный наполняет легкие и я, почувствовав раскрытие ребер в теле словно внутри себя, растворяюсь вместе с новым потоком ветра.

Вздрогнув от неожиданности, я покрепче укутываюсь в теплую материю, которой меня накрыли чьи-то заботливые руки. Мурашки проделывают длинный путь от ног к предплечьям, прямиком к месту недавнего прикосновения, одаривая его разрядами тепла, и я, поддавшись импульсу, делаю глубокий вдох и провалюсь в сладкий сон.

Мне снятся звезды. Очень много звезд, разбавляющих своим светом тоскливое темное небо. И Ник… Точнее наш разговор с ним на лодке посреди бесконечного черного озера или реки. А может и моря. На поверхности которого, словно отражаясь от зеркала, искрятся миллиарды маленьких солнц.

– На небе миллиарды звезд, – Ник прекращает грести и переводит внимание с меня на спокойную гладь сверкающего в ночи озера. – Одна из них принадлежит тебе. А другая мне. Вот эта, например, – продолжает он, почти касаясь воды, на какую-то красную звезду, явно принадлежит какому-нибудь старичку.

– Почему ты так решил? – спрашиваю, посильнее кутаясь в теплую кофту.

– Она слишком маленькая и горячая. А значит скоро умрёт, – отвечает сосед, непрерывно смотря на отражение неба.

– А вот эта звезда чья? – интересуюсь, вытягивая руку к самой большой и яркой звезде.

– Не знаю, – пожимает плечами. – Но она может стать твоей.

– Моей? – удивляюсь я, приподнимаясь с места.

– Да! – отвечает с улыбкой.

– Наверняка кто-то её уже занял. Она же такая заметная, – опускаясь обратно, разочарованно шепчу я. В душе мне так хочется соответствовать именно этой, сияющей звезде.

– Выбирая звезду, полагайся на сердце. Оно подскажет, где твоя, – произносит незнакомец, даря мне надежду. Повернувшись ко мне лицом, заканчивает свою мысль,– нельзя что-то сделать своим по-настоящему. Но можно в это верить.

Внезапно за спиной Ника, вторя его профилю возникает яркая зеленая вертикальная вспышка. Вздрагивая словно струна от прикосновения пальцев, она увеличивает свою амплитуду, и оставляет на чёрном небе неоформленные мазки света. Продолжая танцевать в одиночестве на безоблачном небесном своде, струна разбавляет тёмное полотно разными оттенками: от глубокого зеленого до иссиня фиолетового, выводя причудливые узоры один за другим. Будто ветер взял в руки тонкую, словно золотую нить, кисть и закрутил её непостоянном потоке воздуха.

Чёрная вода, спокойная и гладкая, отражала вопиющую картину эмоционального празднества как идеально отполированная поверхность рояля. Когда световые пятна расползлись по всей поверхности неба, уходя в бескрайние дали, одно из сияний пришло в движение, и распустилось, как причудливый цветок около нас. Бултыхаясь от тихого ветра, поверхность медленно заколебалась, и света в ней стало больше. Зеленые и пурпурные волны мягко перекатывались одна на другую, смешиваясь и переговариваясь между с собой, создавая новые узоры, уникальные и неповторимые. Каждая волна, откликаясь на зов другой, разбавляла своим звучанием симфонию красоты.

Время застыло. Как и мир вокруг нас. Затаив дыхание, мы с Ником наслаждались волшебством северного сияния, боясь лишним движением спугнуть волшебство, которое родилось из ниоткуда на наших глазах.

И ни у одного из нас даже не возникло сомнения, что это было не по-настоящему. Такое нельзя увидеть. Только почувствовать.

Я впервые просыпаюсь отдохнувшей и полной сил. Будто весь ворох накопившихся проблем внезапно взял и растворился в бурной реке жизни, и теперь меня ничего не тянет назад, на дно. Кажется, что за спиной бесконечный баллон с воздухом, и теперь, как бы глубоко я не погружалась, мне хватить сил, чтобы выплыть назад, к свету.

Не переставая улыбаться и кружится, я напеваю под нос строчки, и к вечеру, в камерной обстановке ресторана, в окружении десятков глаз рождается она: