Читать книгу До встречи с собой - - Страница 9

ГЛАВА N.

– Это случилось летом, – начинаю внезапно. Ник от неожиданности роняет самодельные шампуры, которые вытачивает, и внимательно вслушивается в окружающую его тишину. Я же обнимаю себя руками и всматриваюсь в глубину тёмного леса, от которого веет лишь холодом и страхом. – Мне было тринадцать, – произношу еле дыша. – Беззаботная юность, полная надежд. Тогда за моими плечами были десятки выигранных музыкальных фестивалей и конкурсов. В то время газеты и журналы пестрили заголовками «Самородок из Неженки». Мне пророчили большое музыкальное будущее, вынуждая принимать участие в популярных передачах и ток-шоу, а я хотела только одного – делиться тем, что чувствую.

Я жила музыкой. Ловила ладошками ноты, превращая каждую из них в парящую бабочку. Они витали в воздухе, издавая при каждом взмахе своих крыльев таинственный и уникальный в своём роде звук. Я была феей, из под маленьких ручек которой рождались самые искренние мелодии. Даже случайное прикосновение к музыкальному инструменту отзывалось в моём сердце чувственной дрожью. Пианино общалось со мной, рассказывая белыми клавишами о счастье и любви, а черным – о грусти, печали и потерях. Мне удалось достичь той самой исключительности и полноты исполнения только касаясь и тех, и других. В такие моменты казалось, что моя душа вознаграждена соединиться воедино с самым незыблемым и сокровенным. С тем, что было скрыто от всех тех, но должно стать видимым. Я стала проводником в мир тайн и чудес Вселенной.

Любознательный до невозможности и решительный до крайности он научил меня любить жизнь. В его обществе я провела три самых счастливых месяца своей жизни. Даже с музыкой мне не удалось постичь то счастье, что я ощутила с ним. Он умел создавать всё из ничего. И превращать в самое ценное даже очень плохое и болезненное. Он был жаден до знаний и талантлив во всём, что пробовал настолько, что я прозвала его да Винчи, сравнив с человеком, который хотел знать, как устроен мир.Время неумолимо бежало, спотыкаясь о людские пороки и ошибки. И наступил момент, когда пальцы перестали меня слушаться. Тогда я впервые услышала шёпот тишины. Она неспешно шла ко мне, чтобы завязать оборвавшуюся где-то внутри нить. Но связь исчезла, забрав с собой частичку моего сердца. Эту пустоту заполнило одиночество. Еле слышно оно пробралось в открытую грудь и укрылось в ней. А в моей жизни появился он. Худощавый и долговязый семнадцатилетний парнишка с задорной лучезарной улыбкой до ушей и маленькими веснушками на щеках. Он был ярким солнцем, согревающим наш маленький сельский городок. Его любили: и взрослые, и дети, и даже животные, летевшие к нему, как пчёлы на мёд. Помню, как однажды дождливой холодной ночью к его дому прибежала раненная лисица, которую пришлось выхаживать несколько месяцев. И историю про птичку, что как-то раз свалилась ему прямо в руки. Тогда он был не таким сильным и смелым, чтобы залезть на высокое дерево посреди леса и не был таким образованным, чтобы спасти её. Но она успела оставить на его теле небольшое напоминание о себе. Болезненное и кровавое, что пришлось зашивать. И ровно в том самом месте, где начинается жизнь. «Отдай миру лучшее, что есть в тебе – и к тебе вернется лучшее, что есть в мире» шептал парень каждый раз, когда прикасался к своему шраму. Он не был первым в его коллекции, но по его ямочкам на щеках было понятно, что он самый любимый.

Для него не существовало границ. Он познавал окружающую действительность в той мере, как мог. И мечтал однажды отыскать ответ на вопрос «А что есть жизнь» . Я хочу искренне верить в то, что у него получилось. Иначе бы он не исчез. Без слов. Тихо. Как ветер. Оставив после себя только воспоминания. Приятные, чарующие и такие родные, – заканчиваю я, смахивая собравшиеся в глазах слёзы. Вытираю их тыльной стороной ладони и, повернувшись, направляюсь обратно к костру.

– А что произошло, – спрашивает Ник, сглатывая образовавшуюся во рту влагу, – с этим парнем?

Я прячу трясущиеся руки в карманах огромной толстовки, которую он мне одолжил в начале пути, и наблюдаю бесконечно долго за причудливыми всполохами огня, постепенно расплывающимися перед моими глазами, превращаясь в одну яркую вспышку.

– Солнце нещадно подпекало наши макушки без головных уборов, пока мы шли вдоль кромки леса к реке неподалеку от посёлка. Это был короткий, не извилистый по началу путь. Исхоженный нами туда-обратно десятки раз. Мы остановились на берегу в надежде устроить пикник, но были вынуждены ретироваться вглубь леса от поднявшегося внезапно сильного ветра и мелко покрапывающего дождя. По пути да Винчи вспомнил, что как-то раз проходил мимо красивейшего изумрудного озера, и предложил продолжить путь именно туда. И мы пошли. Держась за руки, брели через едва проходимые лесные массивы, изредка останавливаясь, чтобы полюбоваться на яркие солнечные блики в отражении капель на листьях многовековых деревьев. Под ногами шуршала длинная трава, среди которой были тысячи диковинных растений и необычайно красивых цветков, а вокруг повсюду была слышна звонкая трель сотен птиц. Наслаждаясь нетронутой человеком красотой, мы пробирались глубже, в самое сердце леса.

Всё случилось там. На кристально-чистом зеленовато-голубом озере. На спокойной поверхности его отражались бесконечные облака, заключенные в крепкие объятия ветвей ближайших деревьев. Мы постелили одеяло на старом деревянном причале и сели любоваться солнечными бликами на фоне водной глади. Бросали мелкие камешки, наблюдая за тем, как неспешно они погружаются на глубину.

Я помню дурманящий запах леса, который вызывал во мне чувство легкости и безмятежности. Помню свои руки на чужих плечах и едва ощутимый поцелуй, – после него моё сознание понемногу расплывается, но я удерживаю внимание, стараясь наконец-то разглядеть всё время ускользающую от меня картинку из прошлого. Мне кажется, что я наконец-то близка к разгадке тайны.– Мне было так легко и хорошо с ним, что я, не думая, поцеловала его, – шепчу, прикасаясь пальцами к губам. Даже сейчас я ощущаю их. Помню какими они были тёплыми, нежными, медовыми. Встряхнув головой, отодвигаю непрошеные мысли дальше и продолжаю, – а он отстранился от меня.

Словно гигантский айсберг моё сердце откололось от телесной оболочки, и упало, создавая огромную воронку из непрошеных слёз. Они поднимались всё выше, собираясь в уголках глаз, но я не позволяла им упасть, отрешенно наблюдая за тем, как в кристально чистых голубых глазах гаснет свет. Поднявшийся из ниоткуда ветер обрамлял кожу, вызывая противные ледяные мурашки, что с каждым разом всё сильнее жалили меня, пытаясь вернуть способность чувствовать. Не сумев принять горькую правду, я медленно встала и, пошатываясь, попятилась назад, подальше от пустынных глаз, словно магнит вырвавшим меня из горизонта событий в одинокую неопределенную безвременную реальность. Шаг за шагом отстраняясь от сильного притяжения, я не заметила, как погрузилась в неведомую мне темноту. Находясь в лапах тишины, не понимала, почему такое горячее от знойного ветра тело стало замерзать и каменеть. Связанная по рукам и ногам невидимыми веревками, я погружалась всё ниже. Мой мир сузился до узкого яркого островка, который не позволял тьме поглотить меня. В тот момент, когда луч почти исчез, ушла надежда, и я впервые ощутила на себе всю сингулярность космологического мира. Оказавшись один на один с неподвластной никому силой, поняла, как легко человек расстается со своей определенностью в этом мире, какой бы непрерывной ему не казалась сама жизнь. Из небытия меня вырвали глухие звуки и чужеродные мощные движения. Толкая тело из стороны в сторону, некто пытался выхватить меня из чужих цепких лап. И в конце концов спас, вытащив обратно в реальный мир. В мир, где есть не только окружающая действительность, но и чувства, которые время никогда не сможет растворить в пространстве. Я потеряла связь с настоящим, погрузившись в дурман ядовитых диких цветов, выбраться из которого помогли жители нашего села, потратив достаточно количество времени на определение нашего местоположения.

Всё то время, пока люди искали да Винчи, я держала веки закрытыми, преисполненная надежды, и смогла открыть их, щурясь от слепящего света и зарождающейся где-то глубоко внутри печали и бесконечного сожаления, только приняв в сердце отголоски правды. Сильные непредсказуемые подводные течения унесли его далеко от берега, не оставив да Винчи ни единого шанса выбраться живым. У него не хватило сил бороться с водной стихией, так как почти все из них он потратил на меня.

Мы ложимся спать не произнося больше и слова. И не смотря на холод, впервые поворачиваемся друг к другу спинами, отдаляясь как можно дальше, и думаем о чём-то своём. Я нахожу ладонью камень-головоломку на груди, подаренный Ником в начале нашего путешествия и крепко сжимаю в кулак. И лишь на исходе сил, засыпаю, проваливаясь навзничь в сон.Поначалу хотелось остаться там, на глубине таинственного темного озёра, чтобы ему не было так одиноко, но меня крепко держали, не давая сделать и шагу. Каждый новый день я мечтала увидеть его в своих снах, проводя бесконечно много часов в кровати. Пару раз гадала и просила Бога помочь. Лишь спустя несколько месяцев, я научилась дышать без него. Он исчез без слов. Тихо. Как ветер. Оставив после себя только самые приятные воспоминания.

Молчаливо и неспешно мы отправляемся с утра снова в путь.

***

– В какой момент ты впервые не захотела жить? – интересуется Ник после того, как мы взбираемся на новую пологую вершину. Я сбилась со счета над нашим пребыванием в пути, сославшись в мыслях на том, что пока мы идем, жизнь волочится следом.

– В начале февраля, за несколько месяцев до нашего знакомства с да Винчи, – отвечаю, вздыхая. — Фёдор Никифорович был уважаемым человеком. Примерный семьянин, схоронивший более десяти лет назад жену и воспитавший двоих детей. В прошлом довольно известный в своих кругах пианист, волею судьбы ставший школьным учителем музыки. Талантливый был. Знал толк в искусстве. В моё время стал директором ничем не примечательной сельской школы, в которую в свободное от музыкальных занятий время ходила я. Он бы и дальше относился ко мне как предмету интерьера, если бы не случайность, которая разрушила в одночасье мою привычную жизнь, стерев покой и бывалую лёгкость. Скрываемая бабушкой годами от всех болезнь проявилась вновь, вынуждая нас обоих играть по чужим правилам в попытке отвоевать хотя бы немного времени. Это событие перевернуло мою жизнь. Детство закончилось, и я резко из маленькой девочки стала взрослой. Денег не хватало ни на еду, ни на лекарства. Приходилось без конца трудиться на подработках у соседей, скрываясь при этом от бабушки. Я начала прогуливать школу, чтобы обеспечить нам более или менее стабильное материальное состояние, способное уберечь нас от голода. О музыке пришлось окончательно забыть.

В один из дождливых вечеров я осталась дома. Радостная Ба попросила сыграть на пианино. Я села, в надежде исполнить что-то яркое и радостное, чтобы напомнить ей, что жизнь полна приятных сюрпризов и неожиданностей, но не смогла нажать ни на одну клавишу без тремора в руках. Дрожь стала для меня привычным дополнением с того момента, когда я занялась тяжёлым физическим трудом. Произошедшее не расстраивало. Оно медленно убивало меня, но я не давала удручающим мыслям проникнуть в своё сердце. Бабушка же горевала об этом день и ночь, обвиняя во всём себя. Однажды она поведала о своей печали соседке, которая и предложила помощь в лице Фёдора Никифоровича. Последнюю встречу с которым я проклинаю до сих пор. Говорить Ба правду я побоялась, поэтому сделала вид, что пошла на встречу к нему. Но он настиг меня на выходе со двора. И, надавив на самое больное и дорогое, заставил меня быть его игрушкой, над которой подвластен был делать то, что посчитает нужным. И этот человек выполнил с лихвой то, что планировал, искоренив из меня жажду к жизни. Это были адские месяцы. Боль окружала меня повсюду, она сжирала все мои мысли, оставляя неприглядную истину: я грязная, сломанная, слабая. Мне пришлось научиться улыбаться сквозь боль и скрывать от окружающих свой позор, проглядывающий сквозь бесчисленные синяки и ссадины.

Однажды он пришел ко мне. Явился из ниоткуда. Тихо сел рядом на опустелой детской площадке в середине мая и, не говоря ни слова, разделил со мной одиночество. Поначалу мы даже не разговаривали, лишь ловили всеми возможными способами тишину, хаотично встречаясь в разных частях маленькой деревушки.

Всё изменилось, когда да Винчи оказался там, где не должен был. Около дома Фёдора Никифоровича. Встретив меня, он немного смущенно улыбнулся и двинулся дальше, к нашему главному месту тишины. Он ни о чём не спрашивал, я не интересовалась. Так продолжалось пару недель, пока Никифорович не перегнул палку, оставив синяки не только на теле, но и на лице. Сдерживаясь из последних сил, я брела к тому самому островку безопасности, что ни один день скрашивал мои серые будни. Он сидел на камне. И смотрел вдаль. На побережье. Я же долго наблюдала, как играют мышцы на его худощавых плечах. Чуть позже, сдирая о каменный выступ ноги и локти, забралась к нему. Тогда он впервые заговорил. О жизни. О мире. Да Винчи рассказывал, а я слушала с упоением, не замечая, как моё сердце рядом с ним замедляет свой бег.

Спустя пару недель именно он вытащит меня из пожара, который, если верить будущему мужу и племяннику моего садиста, так кстати прибывшему из города к нашему общему другу, сам и устроит. Но именно это событие изменит мою жизнь, превратив из жертвы в убийцу. На тот момент ни один из жителей не поверит моим словам, а сам Фёдор Никифорович будет похоронен со всеми полагающими ему почестями. Я же стану бельмом на глазу тех, кто глубоко уважал его и любил.

Леденящая душу влажность проникает в ноздри, ударяя по голове своей мощью. Я ощущаю агонию каждой клеточкой своего тела. Она сжигает меня до тла, заставляя картинки из обрывков воспоминаний двигаться в правильном порядке, вылавливая из омута памяти упущенные детали. Моё сознание опустило их тогда, в самый непростой период жизни, чтобы я окончательно не сошла с ума, но сейчас оно жаждет их воскресить.

Таинственные уголки психики превратились в покрытые пылью времени пирамиды, в которых, сдержанные проклятиями услужливой психики были замурованы страхи, тайны, секреты, печали и ошибки, обрекая носителя при попытке входа на вечные муки.

Благодаря помощи со стороны, мне удалось снять проклятие и войти внутрь пирамиды, осмотреть её с основания до вершины и разрушить, оставив только осадок в виде обломков гранитного камня и песчинок песка.

Очередной привал мы с Ником проводим около воды. На этот раз глубины достаточно, чтобы окунуться с головой, поэтому устраиваем поочередный заплыв. Я намыливаюсь первой. Кристально чистая с голубым отливом из-за наличия в почве определенных пород вода обжигает тело своей извечной прохладой, леденя легкие словно в суровую зимнюю стужу.

Страха перед водой у меня никогда не было. Даже после случившегося с да Винчи я всё также всё так же хорошо плавала, в Неженке без этого навыка было не выжить, тебя бы просто заклевали еще в раннем детстве, просто уже не получала от этого прежнего удовольствия. Но то, что происходит в момент, когда я вижу раздетого Ника, несравнимо ни с чем, кроме животрепещущего ужаса, который душит меня изнутри и тянет на дно. Как тогда… Восемь лет назад… Я внезапно теряю остойчивость и погружаюсь по уши под воду, прямиком под её мощные струи, которые неразрывно с силой бьют по земле и моей голове.

Ледяные щупальцы попеременно хватают меня то за щиколотки, то за руки, надеясь наконец завершить начатое. И я, отключив всякое сопротивление, добровольно сдаюсь в их мерзлый плен.

Хватит с меня! Или…

Секундное замешательство разума… И яркий свет словно ореол нимба проникает в тонкие щели между веками, вызывая маниакальное желание сжаться под гнетом и силой чужой власти. Я чувствую губы. Уверенные и сильные они захватывают мой рот в свой сладкий плен, вдыхая в него жизнь. В момент, когда махры подола величавого разума практически скрываются в тоннельном проеме, ведущим на ту сторону сторону, на грудь внезапно бесшумно опускается сотня другая килограммов, вызывая первородное желание вдохнуть. Прилегающие мышцы раз за разом выпрыгивают от удивления, пока я в обратной скоростной перемотке не возвращаюсь на грешную землю, делая полноценный вдох.

Задыхаясь от нехватки кислорода в крови, прижимаю ладони к горлу, переживая свои первые хрипы в смятении.

Солнце припекает макушку Ника превращая её в светящийся вокруг неподвижной точки круг из бесконечного числа лучей. Разнеженные силой из вне мысли по ниточке медленно собираются в один клубок. Губы… Поцелуй.. Свечение… Размазанный по окружающей действительности взгляд, качаясь на волнах кислорода, опускается на буйно вздымающуюся мужскую грудь, на которой одна за другой колыхаются капельки холодной воды, словно металлические колокольчики на бубне с кожаной мембраной. Я сосредотачиваюсь на одной. Самой заметной, в которую попадает гораздо больше лучей, чем в какую-либо другую. Она на шее. Рядом с веной, которая соединяет сердце с мозгом. И сейчас проделывает похожий со своим парным близнецом путь только не внутри, а снаружи. Затаив дыхание, прослеживаю движение от начала и до конца. Перед тем как обжечь мои губы и задеть до единого все мои мышцы, капелька холодной воды попадает на шрам. До боли знакомый. И родной…

Укус на сердце, оказывается, самый болезненный и горький.

Не замечая ничего вокруг, резко поднимаюсь, на выдохе подхватываю свои вещи и, не реагируя на отклики Ника, скрываюсь в тени вековых деревьев. Их так много… И они такие большие…Что кажется, я вот-вот среди них растворюсь… Но голос Ника… Он то и дело приближается ко мне… Дышит в спину… И эта абстрактная близости сводит меня с ума.

Я без оглядки бегу вглубь, падая и вновь поднимаюсь, пока не выдыхаюсь из сил. Мокрая и изможденная долгой дорогой и волнительными событиями, прячусь от назойливого голоса в большом дубле одной из сосен и устало прикрываю веки.