Читать книгу Мрак воспоминаний - - Страница 2

Тревожный сон разбудил его среди ночи, обрывки увиденного калейдоскопом скакали перед глазами. Дыхание прихватило, пот выступил на лице, часы на стене показывали половину восьмого. Мир вокруг него уже проснулся и пришёл в движение. Солнце отражалось от окон соседнего дома, заливая его кухню своим отражением, растекаясь лучами в коридоре, оставляя след из света. До будильника оставалось ещё полчаса, но спать расхотелось. Натянув трико и накинув на плечи кардиган, он вышел на балкон и закурил свою первую сигарету, отметив тем самым начало нового дня.

Совсем скоро начнется зима, уже чувствуется ее холодное дыхание ранним утром и поздним вечером. На балконе окна покрываются причудливыми узорами, что означает только одно, ночью на улице ноль градусов как максимум. Рассвет пытается пробиться сквозь эту ледяную живопись и пока это у него получается. На асфальте лужи покрылись корочкой льда, которую в детстве так прикольно было колоть палкой либо давить на них мыском своего ботинка. Впрочем, давить лёд на лужах ему нравилось и сейчас. Как бы сказал отец: «Двадцать лет, ума нет».

Первая затяжка мягко отдала своей крепостью в голову, вызвав лёгкое и приятное головокружение. Сколько ни говорили ему не курить натощак, а всё равно что учить программированию пакетик кошачьего супа. Выдохнув дым в раскрытое окно, он отошел на шаг подальше из-за нахлынувшего потока ветра, который уже не приятно трепал тебя по волосам, а стремился содрать с тебя скальп. Докурив и потушив окурок о стенку консервной банки, выцветшей от постоянного нахождения под солнцем, он развернулся и пошел умываться.

В соседней комнате за закрытой дверью лежал его отец, который за день до этого пришел домой пьяный с рассеченной переносицей, напрочь отказавшийся отвечать на вопросы и сразу же завалившейся в кровать.

Сбегая вниз по лестнице, мельком пробежала мысль о том, что надо было всё-таки связать жизнь с чем-то другим, с чем-то, что не заставит тебя вырываться из тёплой квартиры в такую рань, с чем-то, что не заставит тебя взаимодействовать с такими же озлобленными от неверно сделанного выбора людьми, которых ты встречаешь дома, по дороге или на работе. Выбравшись на улицу, молодого человека обдал еще более суровый поток ветра, чем получасом ранее на балконе. Проклиная судьбу и сменяемость времён года, он втянул голову в плечи и быстрыми шагами пошёл в сторону автобусной остановки. Увидев удаляющиеся от нее габаритные огни, он тихонько начал шептать ругательства, теряя всякое над собой обладание, но сделав музыку погромче, прибавил ходу, понимая и принимая тот факт, что это путешествие дастся ему большой кровью. Будто услышав его мысли, судьба вырубила Мише один из беспроводных наушников, сделав прослушивание музыки по пути совсем невыносимым. А ведь ещё вчера вечером он хотел поставить их на зарядку, но оказавшись дома, стало уже не до этого.

Нелёгкая судьба мотала их с отцом в хвост и в гриву, сокращая количество приятных воспоминаний до минимума, не заставляя напрягать воображение, пытаясь вспомнить что-то хорошее. Миша, вернувшись из армии, узнал о том, что у отца рак, а сам Давыдов-старший отнесся к этому с невиданным безразличием, будто услышал прогноз погоды на завтра. От госпитализации, от курса терапии, от любого медикаментозного и альтернативного способа лечения он отказался, уволился с работы, написал завещание, и позвонил Гришаевым. Гришаевы были друзьями отца и просто хорошими людьми, которые высоко ценили договоренности и всегда исполняли свои обязательства. Семья потомственных врачей, они держали под собой весь нелегальный сбыт лекарственных препаратов в ближайшем районе, выполняя все операции с максимальной осторожностью и педантичностью, закупая на вырученные деньги лекарства и оборудование для своей частной клиники, либо жертвуя его в бюджетные организации. В схеме состояли многие влиятельные люди из аппарата здравоохранения и муниципальных организаций, которых текущий порядок вещей вполне себе устраивал.

Отец был человеком, будто бы знающим наперед все хитросплетения судьбы, имея при себе план дальнейших действий и сохраняя хладнокровность в любой ситуации. Мишу такой расклад не устраивал от слова совсем. Был период, когда он истерично доказывал необходимость врачебного вмешательства, были моменты, когда он готов был добиться признания Дмитрия Денисовича, отца своего родного, недееспособным и привлечь к работе психотерапевтов. Кидаясь на стены от безуспешных попыток переубедить его, он убегал из дома, найдя спасение в тусовках с дешёвым алкоголем и такой же дешёвой компанией. Но чуть позже возник довольно трудный диалог между сыном и отцом, который заставил Мишу отступить от своих планов, приняв выбор умирающего человека. Детали диалога не выходят у него из памяти и с мыслью о сказанных словах приходиться засыпать, просыпаться и жить. Но ему нужно как-то научиться уже. Отпустить отца. Отпустить себя. Отпустить все мыли, направив фокус на то, что сейчас действительно может быть важно. На вещи, которые можно ещё исправить, на ситуации, которые обуздать будет проще, чем угасающего на глазах сумасброда, который был для него в последнее время дороже жизни.

– Бать, нам надо это обсудить, – уверенно сказал Миша, перекрывая отцу дорогу на балкон, куда он хотел сбежать, чтоб пресечь этот диалог в зародыше.

– Нечего тут обсуждать, я не лягу ни в больницу, ни в дурку и вообще не позволю никому над собой проводить опыты! – отвечал отец, постепенно повышая голос.

– Лучше в гроб лечь, да?

– Лучше.

– А ты вообще обо мне подумал? У меня кроме тебя нет больше никого, почему ты не хочешь бороться хотя бы ради меня? Я никогда ничего у тебя не просил, даже денег не занимал, я всего добивался сам, но сейчас я тебя прошу единственный раз в жизни! Выслушай меня и не сдавайся ради меня!

– Пойдем покурим, че стоять, – пробурчал отец с отрешенным взглядом, будто сказал это засохшей горбушке на столе.

Когда оба вышли на балкон и прикурили, Дмитрий Денисович сказал уже более спокойным и располагающим тоном:

– Сынок, я понимаю, что тебе сложно это принять, нет, ты не перебивай сейчас. Дай скажу. О раке я вообще узнал за месяц до того, как решился сказать тебе. Да подожди ты! Я думал о лечении. Я действительно об этом думал, взвешивал все за и все против. Понимаешь, ты ведь взрослый уже, ты уже не ребенок, а я хочу уйти еще с тех пор, как мы похоронили твою мать, ты ее уж забыл поди.

– Не забыл, – со слезами в голосе сказал Миша.

– С тех пор меня на свете ничего не держало кроме тебя, которого надо было вырастить, воспитать, поставить на ноги. Я не был хорошим отцом, я понимаю, но ты был сыт, одет, обут, образован по мере возможности. Я тебе уже не нужен. А о ней я думаю постоянно. Каждый день. На протяжении вот уже почти пятнадцати лет. Я не могу так уже, лезть в петлю – смелости не хватит, а тут будто сам Бог меня услышал. Наверно и есть в жизни что-то такое… – на этом моменте он тлеющей сигаретой показал наверх и на какой-то промежуток времени повисло тягучее молчание. Оба докурили, но стояли молча. Отец облокотился на подоконник и смотрел поверх домов, Миша же, борясь со слезами бессилия смотрел в пол, ощущая монолитную усталость в плечах, от которой хотелось упасть и раствориться в вечности, обретя долгожданный снисходительный покой и отдых от ноши, которую приходится сейчас нести. Спустя какое-то время диалог возобновился:

– Мне тяжело без нее, ты не представляешь, через что мы прошли вместе с ней, но я таким счастливым не был никогда в жизни, никогда! Я гоню прочь от себя воспоминания прожитых с ней дней, но они все равно приходят за мной, от этого никуда не уйти, и я каждый раз пытаюсь сбежать от этого на работу, в запой, да куда угодно, лишь бы не думать о ней, но я устал, сынок, я очень устал от этого. Гришаевы дают мне хорошие лекарства, мне почти не больно. Свои последние дни я хочу провести не в палате с такими же рахитами, а в своем собственном доме с сыном. – повисло молчание.

– С тобой, потому что у меня тоже никого не осталось, – проговорил отец дрогнувшим голосом.

– А ты подумал, каково мне будет от того, что у меня на руках отец умирает?

– Так я все равно умираю, не важно, где это случится. Просто мы так мало времени проводили друг с другом, пускай хоть сейчас, хоть как-нибудь компенсируем… Слушай, ты говорил, что ничего у меня не просил, так вот и я тоже у тебя ничего не просил. А сейчас я прошу тебя, сделай мне одолжение, дай мне умереть так, как я хочу. Я достаточно близких похоронил, и знаю, что вправе просить такое. Пообещай мне, что ты продолжишь обучение музыке, что-что, а это у тебя получается хорошо, твоя мать тоже песни писала…

– Серьезно?

– Да, только не записывала их, любила петь сама. Ты мне обещаешь?

– Обещаю…

– Машину не продавай, это мне брат мамы, твой дядя подарил. С подарками так поступать нельзя. Не нужна будет – так пусть просто стоит.

– Хорошо…

– Сынок, я в последнее время много думаю об этом, если уж и есть что-то такое в этом мире, то может, и мы с твоей мамой снова увидеться сможем. Она мне снится, в последнее время все чаще. Ты пойми, что я может с ней снова встречусь, мне ведь больше и не надо ничего. Ты меня отпустишь?

– Да.

Долго Миша не мог забыть детали разговора, да и сейчас он тоже не забыл. Но что делать с таким человеком? Пусть будет его воля, надо привыкать жить одному. Для начала надо придумать план, взять пример с отца. У него всегда есть план, его невозможно застать врасплох. Можно будет сейчас набрать кучу смен на работе, это позволит как-то на законных основаниях не находиться дома. Пускай отец и говорил, что хочет провести остаток дней с сыном, но это была своего рода манипуляция, как дополнительный аргумент не ложиться в клинику. Да и имеет ли смысл в эту клинику ложиться. Лечатся те, кто хотят избавиться от болезни, а старик, хотя никакой он не старик еще, воспринял смертельную болезнь как подарок небес. Вот это да.

С таким подходом действительно неважно, где он умрет, если он уже собрался. Но смотреть на него – исхудавшего, с запавшими глазами, где уже нет жизни, потому что человек сам себя похоронил раньше срока, просто невыносимо. Куда более гнетуще то, что в моменты, когда боли слишком сильные, и таблетки Гришаевых не помогают, отец начинает сильно пить. Слышать среди ночи его стоны, а потом и пьяное бормотание непонятно с кем, тоже как-то из ряда вон. Бежать отсюда надо – вот что. Но как сбежать от родного отца, на то ведь и нужны дети, чтоб подать стакан воды. Это пока он ходит, но Гришаев с ним разговаривал, говорил о том, что скоро может быть отказ опорно-двигательного аппарата, и отец сляжет, после чего уже никогда не встанет, тогда за ним нужен будет постоянный уход. Хотя отец так бухает, что непонятно до конца, что может послужить причиной его смерти.

Однажды, когда Миша поздно вернулся с работы, он услышал странные вещи. Стараясь заходить в квартиру как можно тише, чтоб не разбудить отца, молодой человек увидел, что свет в ванную горит, однако звуков воды не слышно. Сначала он перепугался от того, что отец пошел в душ, ему стало плохо, и он упал, потеряв сознание, но за этим чувством пришло другое, более страшное. Отец с кем-то разговаривал. Не с человеком – в прихожей не было чужой обуви, а телефон валялся на тумбочке. С кем же он говорит?