Читать книгу Follow me - - Страница 14

Не успел я отдышаться, как скрипнула дверь и из каморки вышла сестра с горящими от возбуждения глазами:

– Ну что? Ну что? – спросила она меня, как будто я только что узнал номер  выигравшего лотерейного билета. – Ты её видел? Она приходила?

Девочка была нисколечко не напугана и смотрела на меня, как на героя, я постарался, как можно скорее принять беззаботный вид:

– Да, – растерянно пробормотал я. – Приходила, была за моим плечом.

– И что? И что потом?

– Я её прогнал.

– Как? И всё? Ничего не спросил? Она даже ничего не сказала?

– Чёрт, зачем мне с ней ещё разговаривать! Приходила и приходила! – вдруг заиграли мои напряжённые нервы.

Сестра испытующе посмотрела на меня:

– Да ладно, лучше признайся, что никто не приходил!

После всего, что я только что пережил, в частности ради неё, услышать такое было не просто обидно:

– А знаешь что, – прорычал я, – вызывай-ка сама! Если ты такая умная! В  каморке просидела всё время, конечно, легко тебе теперь рассуждать! Ещё  учить меня лезешь!

– А вот и вызову! – обиженно прокричала девочка, мне даже привиделось, что она топнула ножкой. – Думаешь, я боюсь что ли?!

– Я не думаю, я знаю! – всё больше расходился я.

– Да?! – она вдруг осеклась и потупила глаза. – Да… Да, если честно, немного, да. Но мне очень интересно!

Я лишь хмыкнул в ответ, не знаю, что означает такое хмыканье, но так делали в кино, и никогда не оставались в дураках.

Потом  мы слишком долго молчали, и мне это не нравилось. Я понимал, что своего  любопытства девочка не удовлетворила, но боялась просить меня о чём-то  ещё. Получилось, что мне досталось всё, а ей – ничего. И вот права же  она, казалось бы. Чего я такой трус?

– А есть ли групповые сеансы?  – тут я вспомнил, что говорю с девочкой, которой идёт только десятый  год и поправился. – А есть ли способ вызвать эту Мэри вдвоём?

– Ага, – кивнула сестра после небольшого раздумья.

Раздобыв мамину помаду, сестрёнка с серьёзностью декоратора посуды  чертила на зеркале ступеньки. Нам предстояло спрятаться в каморке со  свечой и, трижды позвав Кровавую Мэри, ждать звуков. Такой обряд казался  почти шуточным, но когда мы выключили свет и засели в каморке, я  почувствовал, как сжался желудок, а на ладонях проступила испарина.

Я  сидел, вслушиваясь в гудящую тишину, и молил Бога, чтобы мои уши не  уловили ни шороха. Память услужливо подкидывала изуродованное лицо в  зеркале и силуэт за моими плечами, приходилось бороться с собой, чтобы  не вскочить и, включив свет, не закончить эти «игры».

Зачем я  втянул в это сестру? Она ведь была согласна не продолжать. Я не знал и  сейчас не знаю ответа на этот вопрос. Но чем дольше я сидел, тем больше  странное тепло разливалось в самом центре моего существа, приятное и  согревающее, как тёплая жидкость после мороза. Я замер, а сердце моё  колотилось так громко, что, наверное, даже она его услышала.

– Ты слышишь?

– Что? – дёрнулся я.

– Да звук какой-то, это ты шуршишь?

Я  напрягся, я тоже услышал. Звук. Похожий на лёгкий шелест бумаги, отчего  сердце моё ушло в пятки, я сидел не в силах пошевелиться, а девочке всё  не было покоя:

– Это ты! Это ты шуршишь? – шептала она, обшаривая меня руками и, жутко действуя на и без того натянутые нервы.

– Да не я это! Не я! Дура! – сорвался я. – Дура неверующая! Сходи и посмотри, если не веришь!

Девочка  встрепенулась, сердито сощурила глаза и излишне смело толкнула дверь. Я  до хруста сжал кулаки, я должен был пойти за ней. Она не верила и не  могла понять, что происходит, и от того находилась в большей опасности.  Её тихий крик заставил меня вскочить на ноги и моментально оказаться  рядом.

Девочка стояла у зеркала, закрыв рот ладонями – три столь  аккуратно нарисованные ею ступеньки были размазаны, и прямо на моих  глазах начала расплываться четвёртая.

Я всмотрелся – четвёртую  ступеньку пересекала едва заметная тень, оставляя за собой след… Тут я  вздрогнул, потому что в тот же момент вся комната озарилась светом.  Щурясь от резкой боли в глазах, я повернулся – сестра стояла у  выключателя. Всё было ясно: она испугалась и, поддавшись панике,  прервала обряд, не завершив его по всем правилам. С минуту мы стояли,  молча глядя друг на друга.

– Что же ты наделала? – наконец выговорил я. – Нет, ты понимаешь… Ты хоть понимаешь?! Что ты сделала?! Ты прервала обряд!

– Потому что очень страшно, а ты застыл, как истукан, и я забыла, что нужно делать!

– И сделала то, что было нельзя! Ты с ума сошла! Что теперь будет?!

– Что ты на меня кричишь? – сдвинула брови сестрёнка. – Ты мне что мама или папа?

– Да потому что ты совершенно не отдаёшь себе отчёт о том, что…

– Что? – подхватила она. – Что?! Это всего лишь глупая игра, этим дети во  дворах занимаются, почему ты кричишь на меня из-за этого?

Она вновь подбежала к зеркалу и демонстративно стёрла помаду со стекла.

– Вот! Доволен теперь?! – такой рассерженной я её ещё не видел, она вся  залилась краской. – И да, – продолжала она, – сам ты дурак, и сам ты  сошёл с ума!

Всплеснув руками, она устремилась к лестнице и убежала прочь. Может, так было лучше для неё.

Я  быстро огляделся, на чердаке стояла тишина, в приоткрытые мансардные  окна задувал прохладный свежий ветер, но что-то теперь было не так, как  прежде. Недостроенное помещение, которое ранее напоминало мне не более,  чем мастерскую бедного художника, уподобилось чердаку дома с  приведениями. И как это я раньше не замечал, насколько жуткое то было  место! Сколько странных предметов находилось там!

Вот например,  старый велосипед с искорёженной рамой – как это? Какая нужна была сила  для этого? Я представил, как гладкая дорога начинает горбиться,  образовывается холм, а потом верхушка холма откидывается, оголяя  огромную челюсть. Дорога приобретает наклон, и велосипедист не в силах  затормозить катиться прямо в огромную пасть. В последний момент у него  всё-таки получается соскочить с велосипеда и откатиться на траву, в то  время как сам велосипед летит дальше. Слышен хруст, и противный скрежет  металла.

Велосипедист с обочины, ободрав колени и локти, с ужасом  наблюдает, как челюсти смыкаются, прожёвывая, его транспорт, как  резиновую жвачку. Ему жаль велосипеда, но он радуется, что не оказался  там сам.

А пасть, не обнаружив ничего съестного, через время сама  выплёвывает велосипед на траву и скрывается в глубине дороги…  Раздавшийся за спиной шорох заставил меня без оглядки кинуться к  лестнице.

Этой ночью я спал с приоткрытой дверью – так  мне было спокойней. Я долго возился в кровати, вслушиваясь в непривычные  звуки затихшего дома. Несмотря на обилие гостей, хозяева не оставили  привычку ложиться спать уже в одиннадцатом часу, и всё погружалось в  темноту и дрёму.

Я жалел, что сестрёнка обиделась на меня и  закрыла дверь. Она могла бы побыть со мной, пока я не засну, или  поговорить через стенку, тогда, наверное, я бы успокоился. Но я прибывал  в полном одиночестве в замершем, как застывший кадр фильма, доме. Никто  не храпел, не прохаживался, страдая от бессонницы, не переговаривался  через коридор, жизнь просто остановилась. На смену ей пришёл холод,  заставив закутаться в одеяло по самые уши.

Заснув, я сразу же  провалился в полнейшую темноту, мир, состоящий из чёрного неба, и земли.  Кожа не ощущала даже самого лёгкого ветерка, уши не улавливали ни  шороха.

Не знаю, долго ли я так простоял, и текло ли время вообще в  этом мире, когда руки мои резко заломило назад, а под ногами вспыхнуло  такое яркое пламя, что глаза мои ослепли. С минуту я ничего не различал,  только слышал, как потрескивала сухая древесина, и как жарко  становилось вокруг. Слышались непонятные голоса и свисты.

Когда я  прозрел, подо мной пылал огонь, а я был привязан к столбу посреди него,  словно ведьма схваченная инквизицией. Пространство, озаряемое светом  огня, заполняли странные сущности. С виду они напоминали людей в одежде  стиля Ренессанса с полупрозрачными телами, лишёнными низа. Точнее там,  где у них должны были быть ноги, была пустота, и болтались лоскутья  одежды.

Обреченно повесив руки вдоль своих парящих над землёй  туловищ, существа принялись ходить вокруг огня кругами. Необъяснимый  ужас навивало одинаковое унылое выражение их бледных лиц со впалыми  глазницами. Порой они о чём-то переговаривались или издавали непонятные  свистящие звуки, а потом устремляли на меня свои странные тяжёлые  взгляды.

Не в силах понять, что происходит, я даже не удивился  тому, что на мне уже горит одежда, а боли я не чувствую. Мелькнула  мысль, что будет, если я сгорю заживо, но так и останусь в ясном  рассудке? Каково будет наблюдать, как сгорает собственное тело,  обугливаются кости? Но и при этих мыслях я не испытал страха, только  отчаяние – не хотелось умирать. Я вдруг почувствовал, как многого ещё  мог бы достичь в жизни, как повзрослел бы, стал красивым, получил  девушку своей мечты. Как же, оказывается, много времени было у меня для  решения всех проблем! А теперь проблема заключалась лишь в одном – я  умру бесславным, ничего не добившимся серым мальчишкой.

Из толпы  угрюмых существ выделилась одна фигура, она вышла, точнее, выплыла,  вперёд. Силуэт был женским в чёрном платье, с убранными наверх волосами,  лица я не увидел из-за её вскинутых вверх ладоней.

Фигура  приближалась и становилась всё более отчётливой, стало видно, как меж  пальцев сочилась алая жидкость, струями стекая на предплечья и, капая  вниз.

Я машинально постарался отшатнуться, но столб не давал мне  такой возможности. Руки её приближались, пытались дотронуться до моего  лица, осталась пара сантиметров, я вскрикнул и… проснулся.

Мне  показалось, что совсем рядом стукнула дверь, не покидало ощущение, что в  комнате кто-то был. Я включил свет, чтобы осмотреться, словно бедняга  Эдвард из моего рассказа, неустанно чувствуя на себе чей-то взгляд.

Окно  смотрело на меня пустой чёрной глазницей, напоминавшей взгляды существ,  водивших вокруг меня хороводы. Я подскочил и поспешил задёрнуть его  шторой, но чувство, что кто-то ожидает меня с той стороны, не ушло.

Не  решаясь повернуться спиной к шторе, я стал медленно пятиться назад,  внезапно, шкаф, попавший в область бокового зрения, заставил меня  поёжиться. В памяти сразу же всплыл рассказ сестрёнки о несчастной  девочке, запертой в шкафу, которую мы, забавы ради, решили сегодня  беспокоить. До хруста сжав кулаки, я решился и резким движением отворил  дверцу шкафа.

На внутренней стороне дверцы виднелась царапина,  отчего мне, мягко говоря, не стало легче. Я не помнил, чтобы эта  царапина была там три дня назад, когда я запихивал в этот шкаф свои  вещи. С другой стороны, я не мог поручиться.

Я откинул вторую  дверцу и вскрикнул, быстро зажав себе рот. На другой дверце было  прикреплено маленькое зеркало, в котором отразилось моё лицо, и я  буквально испугался собственной тени, как в плохом анекдоте.

Глубоко  вздохнув, я уже хотел состроить себе рожицу, но тут за правым плечом  встала едва заметная тень при том, что свет падал сзади. Я убеждал себя,  что всё это всего лишь моё воображение, а меж тем тень оставалась на  месте. Я сморгнул, мотнул головой, но она не пропала.

«Нет, нет,  нет, Господи!» – проговорил я, а может, подумал. Съёжившись, я принялся  быстро читать молитву по памяти, делая бесчисленное количество ошибок и,  то и дело запинаясь. Тем не менее, когда я закончил, тень растворилась.

Я  сел на кровать, прижавшись спиной к стене, чтобы обозревать оттуда  каждый угол комнаты, и не сомкнул глаз до самого рассвета. Когда через  штору стали уверенно пробиваться солнечные лучи, и дневной свет разогнал  тьму, страх ослаб. А может я ослаб настолько, что больше не мог  бояться, глаза мои закрывались сами собой. Однако едва прикрыв веки, и,  погрузившись в темноту, я почувствовал, как кровавые руки потянулись к  моему лицу, и буквально подскочил на кровати.

Так и не заснул,  стоило провалиться в сон на несколько минут, как всё повторялось. В  конце концов, в дверь постучала мама и велела немедленно умываться,  чтобы не опоздать к завтраку.