Читать книгу Follow me - - Страница 4

Да, доктор, я болен. Я очень сильно болен. Но больше не верю, что среди людей есть тот, кто может помочь мне. Если бы верил, никогда не связал бы свою жизнь с подобным кошмаром.

Вы слышали, что говорят обо мне те, кто меня не понимает. Поэтому я могу себе представить, какой диагноз, вы готовы мне поставить. Но если вы не хотите просто запереть меня здесь на долгие годы, если действительно хотите разобраться, что твориться в моей душе, мне придётся начать свой рассказ задолго до нашей встречи.

Будучи вовлеченным в мой хаотичный кошмар, не забывайте следовать ходу моих мыслей, и вы ничего не упустите.

Наверное, все парни в четырнадцать лет начинают задумываться, нравятся ли они девушкам. Но меня интересовала только одна девушка.

Полтора года она сидела впереди меня, и ни разу, даже случайно, не подарила мне взгляда своих красивых серых глаз. И это было неудивительно…

Вы бы поняли, о чём я, если бы видели меня в те годы: бледный, худой, такой маленький, что не доставал до верха классной доски. А раз в неделю мне ещё и приходилось публично напоминать всем о своих недостатках, когда на физкультуре, стоя позади даже девчонок, я делал шаг вперёд, объявляя «Расчёт окончен!»… объявляя своим писклявым детским голоском, который даже и не думал начинать ломаться.

Я ненавидел физкультуру всей душой и всякий раз старался притвориться больным, чтобы не терпеть этого позора, в довершение всего, не будучи способным выполнить ни один норматив.

Среди возмужавших, рослых одноклассников я смотрелся, как ученик младшей школы, ошибившийся кабинетом. Если бы ещё не белые бесцветные волосы, и такие же брови и ресницы! Я терпеть не мог смотреть на себя в зеркало, в котором щуплый бесцветный мальчик почти сливался с фоном.

Так какая же девушка могла посмотреть на меня?! Да никакая!

В церкви, куда неустанно водила меня мать, что тоже чудовищно отличало меня от других подростков, учили, что всё это неважно. Время рождения, смерти, и прочих событий, в том числе и полового созревания, определено Богом, и нет смысла жаловаться на Божью волю.

Когда всё это исходило из уст протестантского пастора, который сам в жизни не знал ни одной женщины – звучало убедительно. Но, когда я возвращался к обыденной жизни, утешения эти проповеди не приносили.

Дело в том, что эмоции, о которых он говорил, я не познал: необузданная страсть, вожделение, соблазн… За свои четырнадцать лет я не испытал ничего подобного, отчего мало понимал, что мне делать. Чтобы бороться с чем-то внутри себя, надо сначала это внутри себя иметь, а главной моей проблемой было как раз отсутствие всех этих эмоций.

Поговорить об этом мне было не с кем, отца у меня не было, друзья растворились где-то за порогом начальной школы. Единственное, в чём я находил утешение – рисование. Всё своё свободное время я рисовал. Что рисовал? Да всё подряд – деревья, горы, людей, цветы, если выдался тяжёлый день, то ударялся в абстракции. Пару раз я пытался нарисовать свою любимую, но дело доходило лишь до набросков, и когда её лицо проступало на листе бумаги, мои уши начинали гореть, и я срочно прятал рисунок в стол лицом вниз.

В последний день учебного года, выходя из дверей школы, я видел, как кладовщик Пал Палыч пережимает что-то на щитке металлическими клещами, и чувствовал, как точно также сжимается моё сердце.

Лето обещаломне разлуку с ней на целых три месяца. Я так привык видеть её шесть раз в неделю, а теперь наша встреча могла произойти лишь случайно. Жила она так далеко, что я бы не нашёл ни малейшего предлога поехать в ту часть города. А поехал бы… И часами сидел бы в тени её двора ради того, чтобы только увидеть милый силуэт!

Это и было то, что я рисовал в тот вечер: скамейка в тени деревьев, парень, застывший в полуобороте, смотрящий на двор позади него. Этот парень даже со спины был несильно похож на меня – разве что цветом волос, высок и широкоплеч.

Рука с карандашом застыла в сантиметре от белого листа, я думал, как расположить далёкий силуэт девушки, и замечтался. Мне представилось, как она заметила меня издали, и начала приближаться, как всё чётче проступали её линии. Какая же она была изящная и красивая! И вот она узнала меня и сильно удивилась, моё имя невольно слетело с её губ.

– Что ты тут делаешь? – спрашивала она.

А я бормотал в ответ что-то несвязное о том, что навещал друга и сел отдохнуть. Она смеялась, потому что уже всё прочла в моих глазах, и она была очень рада встрече. Мы берёмся за руки и уходим в сторону расцветающего красками неба. Она делилась со мной своими мечтами и тайнами, призналась, что я давно ей нравился. А я так изменился: стал выше её, на руках проступили внушительные бицепсы… Уже стемнело, и тут на нас напали хулиганы.

– Эй, парень! – сказали они, – закурить не найдётся?

Я прикрыл любимую своим мощным плечом и…

…Очнулся, я чуть не заснул мечтая. Просто мечтая! Я был уверен, что все каникулы проведу именно так, мечтая – и потому рисуя, рисуя – и потому мечтая.

Но мама, зайдя в комнату, развеяла незатейливые планы одной фразой:

– Мы едем к тёте Злате на новоселье!

Мы с мамой так редко куда-то выбирались, что я полагал, неделей это не ограничится. Тем более она не видела свою сестру больше года, с тех пор, как она приезжала в наш город в родительский день на могилку бабушки.

К новому жилищу тёти Златы я смог подобрать только одно слово: «красиво». Дом находился в красивом районе, перед домом был разбит красивый сад, сам дом был тоже красивый, комнаты в нём были красивые, сама тётя Злата, как и её муж, тоже очень красивые. И гости все съехались в красивых одеждах, многих из них я видел впервые.

Поначалу я черпал вдохновение, хотелось нарисовать эту красоту. Но как только прошло первое впечатление, всё это, оказалась пустым надутым фантиком от конфеты. Новый дом пропах химическим запахом мебели и ковров, в зелёном саду ещё не поспело ни ягоды и кусали комары, в чистом районе не находилось никаких развлечений. Не было даже ребят моего возраста, сплошь рабочие, доводившие до блеска, почти достроенные дома, а нарядные гости оказались взрослыми и скучными

Бегала там, правда, одна малолетка – дочь тёти Златы, и мама, конечно же, настаивала, чтобы я играл со своей двоюродной сестрой, потому, девочке, видите ли, скучно.

Я не мог понять, какое мне дело до того, что ей скучно. Я чувствовал себя не лучше, но этим почему-то никто не озаботился. Так неужели я приехал в качестве клоуна, который стал бы развлекать маленькую девочку, пока взрослые гуляли и бросались странными шутками? В таком случае вынужден их расстроить – я не собирался этого делать.

Я засел на чердаке, единственном неубранном и захламлённом месте дома. Зато там пахло землёй и свежей древесиной, а не клеем и штукатуркой.

Я разровнял, обрезки не пригодившихся обоев, повернул обратной стороной, я принялся рисовать на них шариковой ручкой – никаких инструментов для рисования в выделенной мне комнате не нашлось.

Так я провёл пару дней, меня не беспокоили, разве что звали на очередной приём пищи. Проглотив еду, поставив, как учили, тарелку в раковину, я снова убегал наверх.

Однажды, согнувшись над листом обоев, я почувствовал на себе чей-то взгляд, оглянувшись, увидел, что двоюродная сестра стоит всего в паре шагов от меня и внимательно наблюдает, как я рисую. Я ничего не сказал и продолжил, но повернувшись через время размять шею, увидел, что она никуда не ушла. Более того, уселась поудобней на кусок линолеума.

Я отложил решение пройтись к окну и дать небольшой отдых глазам и продолжил рисовать! В этом вдруг появился какой-то иной смысл: рисовать приходилось не только для себя, это было кому-то надо. К моему удивлению, стало получаться намного лучше, идеи приходили в голову быстрее, я выписывал самые сложные детали, воображая, как при этом должно меняться лицо девочки.

В конце концов не выдерживал и оборачивался, и блеск в её глазах придавал мне уверенность, я чувствовал себя сильным, умелым, нужным. Так мы и разошлись вечером по своим комнатам, не сказав ни слова.

Но на следующий день я уже ждал, когда она придёт и даже не начинал рисовать, пока на лестнице не послышались тихие шаги. Но в этот раз девочка не стала садиться на линолеум, она подошла прямо ко мне:

– Я тоже так хочу уметь! – сказала она.

Это было так мило, ещё и чуть перекосившиеся очки на покрытом светлыми веснушками лице придавали ей смешной вид.

– Ну, так умей! – ответил я. – Тоже бери и рисуй. Кто же мешает?

– Я не умею, – настойчиво повторила девочка. – Ты меня научишь?

Я растерялся:

– Ну… так… – я мог научить, и сам не мог понять, почему ищу повод отказать. Привычка быть одному, замыкаться в себе брала своё: – Так, а как? – наконец всплеснул руками я. – Ты не видишь, какие у меня инструменты?! Кусок обоев, да ручка! Тут не то, что учить, у самого рисовать ни черта не выходит!

Девочка на мгновение застыла, обводя глазами мои предметы рисования, затем резко бросилась к лестнице и галопом помчалась вниз. Наступила тишина, какое-то время я ждал, потом уже вновь схватился за ручку, но сзади послышались лёгкие торопливые шаги.