Читать книгу Позывной Леон 2 - - Страница 4

Прошло уже почти две недели, если судить по моим внутренним ощущениям. Здесь не было смены дня и ночи, во всяком случае, такой, какую я знал прежде. Свет не появлялся, не гас, не менялся – он просто был, рассеянный, разлитый по высоким каменным сводам, исходящий от светильников, спрятанных за слоями мириановых пластин. Время измерялось не восходом и закатом, а только тем, когда я ложился спать и когда просыпался.

Я почти полностью освоился с новыми конечностями. Ловко перебирал паучьими лапами, свободно двигал манипуляторами, которые теперь заменяли мне руки, настолько уверенно, что даже начал готовить себе еду. Пусть это было всего лишь простейшее варево из местных корнеплодов и какого-то мяса, происхождение которого я предпочитал не уточнять, чтобы не портить себе аппетит, но всё же – я мог это делать сам. Хлеб и прочее приносил Агарт, отправляя меня в местные лавки, а со временем мне и вовсе стали поручать другие дела.

Теперь я был чем-то вроде посыльного. Или, если быть точнее, мальчика на побегушках, который разносил, приносил и передавал разные послания и небольшие свёртки для Агарта, лавочников и других обитателей этого странного, затхлого города.

Наар.

Так называлось это место.

Подземное царство, как выразился Агарт, но я бы назвал его иначе – свалка, сточная яма, в которую стекалось всё лишнее, ненужное, отжившее своё.

Над нами была столица Империи, но её имя никто не называл. Стоило мне задать вопрос, как люди отводили взгляды, морщились, уходили, словно даже само её название могло навлечь на них несчастье. Всё, что я знал – где-то там, над этим вонючим подземельем, возвышалась столица, но что именно скрывалось за её стенами, кто правил ей, как жил тот мир наверху – это оставалось загадкой.

На первый взгляд, Наар был хаосом – шаткие постройки из хлама, кучи мусора, узкие проходы, непроходимая грязь, люди, живущие словно крысы в щелях между каменными лабиринтами. И всё же здесь была жизнь. Мерзкая, вонючая, лишённая надежды, но жизнь. В Нааре были лавки, рынки, трактиры, мастерские, дети, рождённые в темноте и никогда не видевшие света, торговцы, менялы, механики, алхимики, наёмники – город жил по своим законам.

Я ждал, что рано или поздно столкнусь с бандитами, воровством, насилием, но странным образом здесь не было ни грабежей, ни убийств среди своих. Наар жил по каким-то своим правилам, которых я не понимал, но которыми все здесь следовали. Не было ни патрулей, ни стражников, ни единого признака власти, но в воздухе витала дисциплина.

Кто контролировал всё это? Я пока не знал.

Агарт не был разговорчив. Та вспышка откровенности, что произошла в нашу первую встречу, была, вероятно, самой длинной беседой, которую он позволил себе со мной. После этого его речь свелась к коротким приказам: иди туда, отнеси это, приготовь ужин. Он уходил рано, если это вообще можно было назвать утром, а возвращался тогда, когда я уже спал. Я знал о его присутствии только потому, что, просыпаясь, находил новую записку с поручениями, которые выполнял в течение дня.

Сначала я боялся выходить наружу. Первый шаг дался трудно. Но когда я всё-таки сделал его, оказалось, что снаружи было проще, чем я думал. Необычно, но не смертельно. Никто не нападал, не следил, не пытался причинить вред. По улицам ходили люди, галдели, торговались, смеялись, ссорились – обычная жизнь, насквозь пропитанная грязью, но всё же жизнь.

Я не понимал. Я не знал, почему Агарт меня спас. И не решался задать этот вопрос.

Шло время, я восстанавливался, а по ночам, когда тело наконец переставало дрожать от усталости, пытался достучаться до Ира, вернуть хотя бы крошку своей силы, которая была выжжена, выбита из меня там, в казематах.

Но всё было напрасно.

Ошейник, словно чёрный замок, держал меня на привязи, не давая пробудить то, что я знал – что должно было быть внутри.

Я пытался снова и снова, но каждый раз ощущал только жгучую, ледяную боль, как если бы что-то безжалостное сдавливало горло, мешая даже мысленно дотянуться до прежней силы. Я пытался, но однажды сдался.

Теперь я не пытался выбраться, а просто выполнял поручения.

В основном я носил вещи из дома Агарта в разные части города. Иногда это были сложные металлические конструкции, форма которых казалась мне бессмысленной, иногда протезы для тех, кто потерял конечности. Когда я приносил их, получатели кланялись и благодарили, но никогда не отдавали ничего взамен.

Зато лавочники и торговцы, которым я приносил товары или заказы, вели себя иначе. Они морщились, скалились, старались что-то вернуть обратно, торгуясь, будто рассчитывали, что я соглашусь обменять их «неподходящий товар» на что-то другое. Вначале я возвращал обратно то, что мне передавали, но Агарт лишь молча смотрел на меня, долго, пристально, затем сам брал этот свёрток и относил его обратно, не говоря ни слова.

Я не понимал почему, но вскоре догадался – это торг. Необычный, странный, но торг. Они проверяли меня, пытались сломить, но однажды, когда я, стиснув зубы, не отступил, всё изменилось.

Я начал торговаться, не позволяя втолкнуть мне обратно то, что принёс. Я чувствовал, как продавцы меняются в лице, как начинают избегать моего взгляда, как вместо насмешки в их голосе появляется доля опаски. Я не сдавался, не отступал, заставляя их соглашаться на то, что передал им Агарт.

Я понял, что у меня получается. Я начал думать, что это и есть моя роль.

Не солдат.Не воин. Просто торговец, посредник, человек, который не боится давить, чтобы получить своё.

И, возможно, в моей ситуации это было даже к лучшему.

Так тянулись дни, а затем и недели. Я не заметил, как втянулся в рутину здешнего существования. Проснулся, поел, прочитал поручение, выполнил работу до «вечера», по дороге перекусил у местных лавочников, вернулся «домой», ужин, пустота сна – и всё по кругу. Времени на раздумья не оставалось, а может, я просто не хотел оставлять его себе.

Мой внешний вид никого не смущал. Дети иногда глазели на меня, тыкали пальцами, но тут же исчезали, утянутые хлопотливыми женщинами, и всё. Здесь таких, как я, хватало. Вернее, таких, как я, не было вовсе, но местные уродцы выглядели куда страшнее. Я видел существ, в которых от человека оставалась лишь голова, приросшая к массивному металлическому телу, видел тех, кто был больше похож на деревянные ящики на паучьих лапах, видел живых мертвецов, собранных из лоскутов мяса и железа. На этом фоне я, вероятно, выглядел вполне прилично.

Возможно, поэтому здесь не было насмешек и косых взглядов. В Нааре никого не волновало, кто ты и как выглядишь. У тебя было два варианта – либо живи и работай, либо умирай и становись пищей для тех, кто слабее тебя.

Здесь даже деньги были странными.

Маленькие камни, гладкие, разноцветные, размером не больше ногтя. Их называли "материя". Чем ярче цвет, чем больше камень, тем выше его цена. Если камень был мелким, тусклым, невзрачным – он стоил копейки, если что-то стоил вообще.

Странное название. Но я слышал его раньше.

Там, наверху.

Когда был солдатом Империи.

Воспоминания вонзились в сознание, словно лезвие ножа, но я тут же загнал их обратно. Я научился контролировать себя. Научился не чувствовать. Научился быть куском металла, без эмоций, без страха, без боли.

Очередной день закончился, я вернулся в жилище, выгрузил на импровизированный столик добытую «материю», запер ящик, как учил Агарт, и занялся едой. Сегодня в лавке, где я всегда закупался, мне досталась необычная еда – то ли рыба, то ли нечто иное, с зеленью, напоминающей наш лук и петрушку, но всё же немного иной.

Лавкой заведовала Гаала.

Она была молодая, всегда опрятно одетая, всегда вежливая, всегда улыбалась. Как-то раз она прочитала моё имя на ошейнике, и с того дня всегда называла меня так при встрече – Леон. Я не знал, почему, но каждый раз смущался при этом и не отвечал ей взаимностью. Но она не сдавалась. Каждый раз находила повод заговорить, перекинуться парой фраз, задержать мой взгляд.

И я не понимал зачем.

Я не хотел, чтобы мой голос, моё присутствие, моё существование затронуло её. Я тащил за собой что-то тёмное, что-то грязное, что-то, что приносит боль. Хорошие люди не должны попадаться мне на пути. Как Айрэлинн…

Я не хотел вспоминать её.

Но Гаала продолжала тянуться ко мне, и сегодня её улыбка была особенно лукавой.

– Леон, здравствуй! – раздался её радостный голос, когда я остановился перед прилавком.

Она легко выскользнула из-за грубо сколоченного стола, принимая у меня привычную плату за корнеплоды и мясо.

– Сегодня я хочу порадовать тебя… и господина Агарта, – многозначительно добавила она и, исчезнув в глубине шатра, вернулась с небольшим свёртком в руках.

Я насторожился.

Гаала развернула ткань, показывая мне странную рыбу – серебристую, с переливающейся чешуёй, но вместо задних плавников у неё были короткие лапки.

– Это картар. С поверхности.

Она прищурилась, будто проверяя мою реакцию, затем подняла палец вверх, словно предупреждая меня, что это тайна.

– Но только никому.

Она резко захлопнула свёрток, глядя на меня исподлобья, будто боялась, что за нами кто-то следит и вручила его мне втиснув в левую клешню.

Я не знал, что сказать.

Я сжал свёрток крепче, удерживая его, чтобы не выронить, и молча наблюдал, как Гаала развернулась и, не оглядываясь, исчезла в глубине своего шатра, оставляя меня стоять посреди этого шумного, но в тот момент странно опустевшего мира.

Я хотел сказать, что плата мала за такую еду, что она ошиблась, что так нельзя… Но слова застряли в горле.

Я лишь смотрел на закрытые занавески её лавки, так и не найдя объяснения тому, что только что произошло.

Развернувшись и, почти не осознавая своих действий, двинулся прочь от лавки Гаалы, я продолжал обдумывать случившееся, пытаясь понять, зачем она так поступила. Этот жест, сам по себе незначительный, цеплялся за сознание, вызывая неприятное ощущение чего-то неуместного, неправильного, выбивающегося из привычной картины здешней жизни. Здесь никто и никогда не делал ничего просто так, а если и делал, то за этим всегда стоял скрытый смысл, которого мне не хотелось разгадывать. Идти к ней в следующий раз мне совсем не хотелось, но если я всё-таки решусь, то принесу больше камней, чем обычно, просто так оставить это без ответа я не мог. Всё это выбивалось из серой, привычной картины, с трудом выстроенной реальности, в которой каждый жест, каждое слово были частью игры на выживание. Это возвращало меня к тому, от чего я так отчаянно пытался удержаться, сидя в темнице, сжимая зубы, не позволяя себе вспоминать и надеяться.

С этими мрачными мыслями, едва замечая окружающее, я добрался до жилища Агарта, которое теперь стало и моим домом, и, переступив порог, сразу погрузился в рутину вечерних забот.

Рыба, или что бы это ни было, оказалась восхитительной на вкус – даже в сыром виде её запах не вызывал отвращения, а пока я готовил её, он становился всё насыщеннее, чем-то средним между пресноводной и морской рыбой, напоминая гремучую смесь карпа и дорадо. Гарниром к ней пошли остатки вчерашних корнеплодов и полученная от Гаалы зелень, которую я решил оставить сырой, не портя ее термообработкой. Я долго смотрел на тарелку, раздумывая, стоит ли мне ужинать, не дожидаясь Агарта.

Эта мысль заставила меня замереть. Что за привычка? Почему я веду себя, словно послушный пёс, ожидающий команды? Это было не страхом и не подчинением, скорее инстинктом, загнанным внутрь настолько глубоко, что он стал частью меня. Может быть, это было проще, чем разбираться со своими эмоциями, загнанными в тёмный угол сознания. Возможно, именно поэтому я так быстро привык к Агарту, воспринимая его как единственный якорь реальности, удерживающий меня от того, чтобы снова уплыть в безумие, которое притаилось на краю моего разума. Стоило мне только дать слабину, позволить себе вспомнить, почувствовать, осмыслить всё, что произошло, и я…

Я тряхнул головой, прогоняя эти мысли, и снова посмотрел на еду. Если Агарт задержится, она остынет, а чтобы разогреть нужно будет снова разводить очаг. В глубине души я надеялся, что сегодня он придёт пораньше. Пусть я веду себя, как верный пёс, но пока это спасает меня. Пусть так и будет.

И он не заставил себя долго ждать, вернее, пришёл раньше, чем обычно, если это вообще можно было назвать «приходом». Сначала я услышал глухой удар в дверь, резкий, будто сорвавшийся с последних сил, вырвавший меня из размышлений, а затем – ещё один, тяжёлый, настойчивый, заглушивший все прочие звуки. Я поднялся, направился к входу, собираясь уже спросить, кто там, или хотя бы заглянуть в глазок, но в этот момент сквозь толщу дерева донёсся сдавленный, едва различимый голос, протянувший моё имя:

– Леон…

Сердце ухнуло вниз, привычный холод отступил, а вместо него поднялась волна тревоги, заставившая меня мгновенно броситься к двери. Голос принадлежал Агарту, но звучал он так, словно был выжат, выдавлен из горла сквозь боль и изнеможение. Я распахнул дверь, и в тот же миг массивное тело рухнуло внутрь, сбивая меня с места, заставляя инстинктивно отступить.

Агарт не держался на ногах, его шатало, взгляд был мутным, сознание, казалось, ускользало из него, как вода сквозь пальцы. Он попытался шагнуть, но ноги не выдержали, и он обрушился на пол с глухим, сырым звуком, будто мешок с камнями, ударившийся о землю.

Я замер, не зная, что делать, как помочь, что вообще произошло. Автоматически рванулся наружу, ожидая увидеть погоню, опасность, но улица была пуста. Тишина лежала на всём, вязкая, чужая, словно воздух выжгло из этого места, словно что-то неведомое прошло здесь, и люди, почуяв это, разбежались, спрятались, растворились в ночи, исчезнув, будто их никогда и не было.

Я снова повернулся к Агарту. Он лежал неподвижно, и мне показалось, что его дыхание начало прерываться. Что-то блеснуло на полу рядом с ним, влажное, темнеющее пятно расползалось, впитываясь в камень. Кровь.

Я снова посмотрел на него – он лежал неподвижно, не подавая ни малейших признаков жизни, и в груди у меня сжалось нехорошее предчувствие. Всё вокруг вдруг потемнело, не от света, а от ощущения чего-то необратимого, как если бы сам воздух в помещении пропитался чужой, разлитой по камню гибелью. Я опустился рядом с ним, не до конца осознавая, что делаю, и попытался затащить его внутрь, чтобы можно было закрыть дверь и не дать наружной темноте вползти следом.

Агарт застонал. Значит, жив. Значит, есть шанс.

Я напрягся, вцепился манипуляторами в его плечи, стараясь не сдавить слишком сильно, не зная до конца, какую реальную силу теперь имеют мои новые руки. Они были крепче, чем я привык, и мне не хотелось сломать его, вывернуть суставы, сломать кости, сделать ещё хуже.

Стон продолжился, но вместе с ним и слабое, почти незаметное движение. Он подался вперёд, а я, сцепив зубы, потянул сильнее, вжимая паучьи ноги в пол и напрягая металлические суставы до предела. Они отозвались скрипом, противным, режущим слух, но дело двигалось, сантиметр за сантиметром, шаг за шагом, если это вообще можно было назвать шагами.

Я тащил его изо всех сил, напрягая мышцы, которые уже почти забыли, что значит работать. Всё внутри отзывалось болью, даже в тех местах, которых больше не было. Призрачная боль ушедших конечностей.

Через пару минут он был внутри, а я, задыхаясь, захлопнул дверь, словно пытаясь отрезать от нас то, что оставил снаружи. И только тогда заметил.

На полу, позади него, расползался тёмный след, поблёскивая в тусклом свете, тяжёлый, липкий. Кровь.

И крови было много.

Он истекал ею прямо здесь, на холодном камне, и остановить это просто так не получится.

Я поспешил снова к нему, скользя по залитому кровью полу, и опустился рядом, пытаясь перевернуть его. Агарт застонал, но сам не двигался, будто находился в полубреду, сознание то ускользало, то вновь пробивалось сквозь пелену боли.

– Склянка… склянка… – прошептал он, когда я в очередной раз попытался повернуть его на спину, чтобы осмотреть рану.

Я склонился ближе, ощущая на себе его тяжёлое, прерывистое дыхание. Запах крови смешивался с чем-то ещё, с резким, химическим привкусом, похожим на гниение металла.

– Какая склянка? – спросил я, но ответа не последовало.

Его взгляд на миг прояснился, но тут же снова заволокся туманом, и он едва слышно прохрипел:

– Шкаф…

После этого его пробрал сильный кашель, он застонал, и, кажется, снова потерял сознание.

Я поднял голову и посмотрел вокруг. Мастерская Агарта была полной хаоса – десятки шкафов, полок, груды бесполезного на первый взгляд металла, инструментов, тканей, каких-то странных механизмов, на которые я никогда не обращал внимания. Всё это казалось просто фоном, бесполезным мусором, но теперь в этом хаосе скрывалось что-то важное.

– Кра… – он снова попытался сказать что-то, но не смог, только судорожно вздохнул и окончательно обмяк.

– Агарт! – окликнул я его, встряхивая за плечи, но он не ответил.

Лужа крови под ним становилась всё шире. Она пропитывала его плащ, впитывалась в ткань, и я понял – времени почти не осталось.

Мне срочно нужно было что-то сделать. И если ответ прятался где-то в его мастерской, то у меня не было другого выбора, кроме как его найти.

Шкаф "кра…" – красный? Или крайний? Какой именно? Я перешагнул через неподвижного Агарта и, скользнув в глубину его жилища, оказался в мастерской, которая теперь стала для меня полем битвы со временем.

Внутри было душно, пахло маслом, железом и старым механизмом. Полки и шкафы тянулись вдоль стен, заставленные бесчисленными инструментами, коробками с мелкими деталями, свитками с чертежами, запчастями от механизмов, чей смысл мне был неведом. В центре возвышался массивный рабочий стол, на котором в хаотичном порядке громоздились металлические каркасы, винты, провода и какие-то искорёженные протезы.

Я начал с очевидного – проверил ближайшие шкафы, те, что стояли по обе стороны от входа. Открывал дверцы, рылся в их содержимом, но находил лишь очередные куски металла, сменные ткани, и прочее барахло. Ничего похожего на то, что могло спасти Агарта.

Напряжение росло, я чувствовал, как каждая секунда утекала, словно кровь из его тела. Сердце билось быстрее, гулко отдаваясь в ушах. Я метался по мастерской, заглядывая в каждый угол, перетряхивая ящики и коробки, хватая всё, что хоть как-то напоминало лекарство. Но кругом были лишь инструменты, банки с машинным маслом, металлические детали, которые мне хотелось расколотить о стену в приступе бессильной ярости.

Когда я добрался до дальней стены, мои руки уже дрожали, а внутри нарастало отчаяние. Я опустился на пол, тяжело дыша, и попытался собраться с мыслями. Время шло, кровь текла, а я терял последние крупицы надежды. Может, нужно было бежать за помощью? Но к кому? Я знал здесь только Гаалу, а была ли она ещё в своей лавке, или давно закрылась на ночь, оставалось загадкой.

В отчаянии я вскинул голову, пытаясь привести мысли в порядок, загнать их в нужное русло, заставить себя соображать быстрее, не теряя драгоценного времени. В хаосе теней и полумрака взгляд зацепился за то, что раньше ускользало от внимания – красный шкаф, спрятанный в арке у входа в мастерскую, с другой стороны помещения. Он словно нарочно сливался с окружением, утопая в тени, маскируясь среди беспорядка, и теперь, когда я наконец его заметил, внутри вспыхнула хрупкая надежда.

Я бросился к нему, почти не касаясь пола паучьими конечностями, вытянулся, напряг мышцы, дотягиваясь до дверцы, но всё было напрасно – даже с манипуляторами мне не хватало всего нескольких сантиметров. Сжав зубы, быстро окинул взглядом помещение, выискивая хоть что-то, что могло помочь, и наткнулся на старый, покосившийся стул, стоявший у стены. Я схватил его, придвинул к арке, проверил на прочность, а затем взобрался, балансируя, словно канатоходец, скользя манипулятором к краю дверцы.

Хорошо, что она открывалась в сторону, а не вверх – иначе у меня не было бы ни единого шанса её открыть . Пальцы-манипуляторы скользнули по холодному металлу, стиснули ручку, но, потянув, я понял, что всё не так просто. Дверца не поддавалась. Щелчок, глухое сопротивление – защёлка. Заперто. Преграда, на которую я не рассчитывал, новая сложность, грозящая отнять ещё больше времени.

Злость вспыхнула внутри, смешалась с нетерпением и страхом за Агарта. Я стиснул челюсти, соскочил со стула, метнулся к рабочему столу и схватил первое, что попалось под руку – металлический прут, когда-то бывший инструментом. Если не открыть нормально, я выломаю эту чёртову дверь силой.

– Зачем так всё усложнять? – прошипел я сквозь зубы, с раздражением запрыгивая на стул.

Тыкая железякой в защёлку, я прилагал всё больше усилий, пока наконец не почувствовал слабое поддавание. Дёрнул ещё раз, с силой, и в следующий миг дверца с громким щелчком распахнулась, словно подчиняясь моей настойчивости. Но радость длилась мгновение – срываясь с петель, она со всей силы ударила меня по лбу. Голова дернулась назад, перед глазами заплясали чёрные пятна, я невольно выругался и отшатнулся, потеряв равновесие.

Проклиная всё на свете, я потёр ушибленный лоб и, заставляя себя сосредоточиться, уставился на содержимое шкафа. В полутьме сверкали металлические колбы, ряды банок и пузырьков с мутными жидкостями, но среди всего этого беспорядка выделялась одна вещь. Меня спасла удача – на одном из сосудов чётко красовалась надпись, выведенная ровными, механически правильными буквами: "Экстренная помощь".

Внутри что-то болезненно кольнуло. Эти слова вызвали смутные, неприятные воспоминания о военных медпунктах, о тех коротких моментах, когда с истекающими кровью солдатами работали полевые хирурги. Я быстро отогнал эту мысль. Сейчас не время. Протянув руку, я выдернул склянку с полки, прижимая её к себе, и спрыгнул на пол, мгновенно бросившись к Агарту. Времени оставалось всё меньше.

Агарт оставался без сознания, а вокруг него стремительно растекалась кровь, впитываясь в каменный пол, превращая его в скользкую, липкую ловушку. Пройти, не запачкавшись, было невозможно, но мне уже было плевать. Я добрался до него, одной рукой поддерживая его голову, другой – аккуратно откупоривая склянку, стараясь не разлить ни капли драгоценной жидкости. Запах химии ударил в нос, едкий, резкий, с примесью чего-то металлического. Времени на раздумья не оставалось, и я осторожно поднес горлышко к его губам, заставляя жидкость проникать в горло.

Реакция не заставила себя ждать. Сначала слабый судорожный вдох, затем резкий кашель, от которого его тело дернулось, словно кто-то пронзил его током. Он хватал ртом воздух, глотая вязкую субстанцию, выкашливая остатки застоявшейся крови из легких. С каждым новым глотком дыхание становилось глубже, чище, но голос оставался сиплым, словно изодранным. Жидкость работала быстрее, чем я ожидал, и, похоже, её свойства оправдывали наглую надпись на этикетке – "Экстренная помощь".

– Чёрт… – прохрипел он, судорожно вздохнув. Глаза, ещё мутные, блестели болезненной испариной, но в них появилась осмысленность. – Спасибо… Леон…

Я попытался помочь ему подняться, но, стоило мне схватить его под плечи, как он снова завалился на пол, поскользнувшись в собственной крови. Теперь и я, и он были с ног до головы вымазаны в этой липкой, горячей жиже, пахнущей железом и смертью.

– Помоги… – прохрипел он, едва различимо, и я понял, что он просто хочет перевернуться.

Встав сбоку, осторожно поддел его плечо манипуляторами, ощущая, как он напрягается, но не сопротивляется. Я начал перекатывать его, чувствуя, как его тело поддаётся с натужным скрежетом моих механических суставов и тяжёлым стоном его собственных ран. Кровь уже сгустилась на плаще, превратив ткань в липкую тряпку, пронизанную запёкшейся коркой, но под ней свежая, ещё тёплая, продолжала просачиваться, окрашивая пол густыми, алыми пятнами.

Агарт, хрипло дыша, наконец перевернулся на спину, с усилием приподнялся, опираясь плечом о ножку стола, и замер, почти сидя. В свете лампы его лицо выглядело ещё мертвее: бледное, осунувшееся, с глубоко запавшими глазами, в которых всё ещё горел странный, болезненный огонь. Даже я почувствовал лёгкий укол тревоги: что-то в нём сейчас было неестественным, словно он смотрел не на меня, а сквозь, видя что-то за гранью реальности.

Грудь его вздымалась рваными, тяжёлыми вдохами. Чуть ниже, прямо посреди пропитанного кровью плаща, зияла дыра, будто края ткани кто-то опалил, оставив обугленные разрывы. Размером она была с кулак взрослого человека, а внутри, в темноте, виднелась рваная плоть. Я не знал, что могло оставить такой след, и даже не хотел гадать. После таких ран обычно не выживают.

Но он сидел, дышал, смотрел на меня, и в его глазах не было страха. Скорее, какое-то странное удовлетворение, как будто он уже принял всё произошедшее и теперь просто ждал конца.

– Я всегда был осторожен… – прохрипел он, едва заметно качнув головой, и его губы скривились в слабой, почти издевательской усмешке, в которой не было ни сожаления, ни страха, лишь горькое осознание собственной ошибки. – Но не в этот раз.

Он замолчал, словно смаковал эти слова, а затем тяжело выдохнул, прикрыв глаза, будто собрался с силами.

– Мне конец, – произнёс он вдруг с пугающим спокойствием, а когда я всмотрелся в его лицо, мне показалось, что в этой слабой усмешке всё же мелькнуло что-то похожее на удовлетворение.

Он опустил взгляд, осматривая свою рану, словно изучая нечто чужеродное, как старый мастер, критически оценивающий трещину на любимом механизме, но почти сразу же снова поднял глаза и впился ими в меня.

– У меня были планы, – его голос стал жёстче, холодные слова резали воздух, словно лезвие по старой ткани. Он задержал дыхание, на мгновение прикрыв глаза, будто собираясь с силами, затем вновь поднял взгляд и продолжил, теперь уже тише, но с тем же стальным оттенком в голосе. – Ты должен был помочь мне их осуществить.

Он замер, словно обдумывая что-то, но почти сразу продолжил, его голос стал глуже, надломленнее, будто с каждым словом он осознавал неизбежное.

– Теперь… – короткая пауза, едва заметное движение пальцев, как будто он хотел ухватиться за ускользающую нить судьбы, но понимал, что уже поздно. – Всё, что мне остаётся, это попросить тебя сделать это в одиночку.

Я не отвёл взгляда, внимательно слушая каждое его слово.

– В моих дневниках ты найдёшь всё обо мне, – он закашлялся, стиснул зубы, выждал, пока пройдёт приступ боли, и продолжил. – Там же будет всё, что я знал, чему научился. Вряд ли ты сможешь постичь мою науку… но сохрани эти записи. Передай их тому, кого сочтёшь достойным.

Я видел, как на его лице слабеют краски, как всё больше сил уходит с каждым сказанным словом, но он держался, будто упрямо цеплялся за последние мгновения, чтобы закончить начатое.

Я смотрел на него и понимал, что это вовсе не то, чего ожидал услышать. Мне оставляли наследство, а не заставляли выполнить приказ. Хотя, возможно, и то, и другое. Это была просьба, но ещё не озвученная, едва намеченная в его словах, но я уже понимал её неизбежность. Агарт передавал мне всё, что имел, и осознание этого вогнало меня в ступор. Я застыл, не зная, что сказать, словно слова застряли где-то глубоко внутри, не в силах пробиться наружу.

– Как всегда молчалив, – усмехнулся он, голос его был хриплым, слабым, но в этой усмешке звучало нечто большее – усталость, примирение, горькая насмешка над самим собой. – Хорошая черта для солдата. А ты ведь и есть солдат. И у меня кое-что для тебя есть.

Он медленно потянулся к карману, пальцы дрожали, но уверенно нащупали нужное. Через мгновение он достал странный предмет – оправу для очков, но без линз и без верха фигурная нижняя дуга. В правую её дужку была встроен массивный камень – редкая материя, замысловато переливающуюся оттенками, будто заключённую в вечном движении.

Внутри меня промелькнула мысль о её стоимости. Целое состояние, целая жизнь могла быть обменена на такой камень. Но я тут же отогнал её, понимая, что теперь значение имело только одно – для чего это предназначалось мне.

– Вот, надень.

Он протянул мне оправу, замысловатую, и кажется созданную не для обычных глаз. Я машинально взял её, ощущая холод металла и вес редкого камня, встроенного в правую часть. Почти не думая, подчиняясь чужой воле или, возможно, судьбе, я натянул её себе на голову. Камень плотно сел на висок, и в тот же миг в глазах вспыхнула резкая боль.

Всё потемнело. Мир исчез.

Боль пронзила меня, словно раскалённая игла вошла прямо в мозг, обожгла изнутри, оставляя после себя пульсирующую пустоту. На миг мне показалось, что я ослеп, но потом зрение медленно вернулось, сначала размытым пятном, потом очертания обстановки стали проступать сквозь сгустки темноты.

Агарт всё ещё улыбался, наблюдая за мной с лёгкой тенью удовлетворения.

– Извини, что не предупредил, но, как видишь, я не в лучшем состоянии, – его голос прозвучал ровно, но дыхание выдавалось тяжелее, чем раньше.

Я провёл рукой по оправе, пытаясь осознать, что только что произошло. Правая её часть, словно живое существо, впиталась в кожу, оставив под ней едва ощутимый бугорок, будто инородное тело срослось с моим черепом. Левая часть висела на ухе, словно обычное украшение, только слишком плотно прилегающее, сдавливающее кожу, от чего казалось, будто оно вживилось в меня навсегда.

Я попытался снять её, но бесполезно. Она не поддавалась.

– Это то, над чем я работал долгое время там, – хрипло сказал Агарт, поднимая дрожащую руку и указывая пальцем куда-то вверх, в потолок жилища. – То, из-за чего меня хотели убить. То, из-за чего погибли все, кто был мне дорог.

Он помолчал, переводя дыхание, а затем устало продолжил:

– Я сделал то, что должен был. Теперь мне осталось лишь одно – чтобы ты отомстил, используя то, чем я тебя наградил. Это моя последняя просьба. Всё остальное ты найдёшь в моих дневниках.

Он тяжело прикрыл глаза, дыхание его стало прерывистым, губы чуть дрогнули, будто он хотел сказать ещё что-то, но не мог. Несколько глубоких вздохов, с каждым из которых жизнь медленно уходила, оставляя лишь пустоту.

– Пообещай… – выдохнул он. – Пообещай!

Я склонился над ним, осторожно взял его руку своим манипулятором, почувствовав, как она слабеет. Смотрел в его затухающий взгляд, в котором ещё оставалось что-то, требующее ответа.

– Обещаю, – тихо сказал я.

Он выдохнул последний раз. Дыхание замерло, тело обмякло, пальцы, которые ещё секунду назад цеплялись за жизнь, расслабились.

Я задержался, не отпуская его руку, а потом аккуратно положил её на грудь, закрыл ему глаза.

Агарт Сколл был мёртв.