Читать книгу Матрос в тишине - - Страница 4

После того, как Николай растворился на кресле в подвале дачи Дурново, он оказался в пустоте. Белой, как молоко, пустоте и тишине. Вокруг не было ничего, только белая пустота. Она обволакивала со всех сторон, но Николай её не чувствовал. Продолжал находиться в сидячем положении, но ни на что не опирался. Парил в белом пространстве, как в невесомости. Тишина тоже была полной и обволакивающей. Она была именно от слова мертвая. Не пробивалось ни единого звука. Как будто выключили звук.

Такое спокойствие наполнило матроса в этом бесшумном пространстве, какое не давал ни один наркотик. Наконец то, он оказался один в тишине, где ни кто ему не мог помешать собраться с мыслями, подумать о своем насущном. Удалился от всей суеты, от всех командиров, старших и просто коллег по партии. Никаких тебе общих спален, столовых, казарм и кубриков. Он один в этой молочной тишине, наслаждается парением в неизвестность. Не было страха за будущее, за настоящий момент тоже не испытывал волнений. Ему даже пришла в голову мысль, что его всё- таки казнили на этом кресле, и он сейчас на пути в рай. Хоть он и не верил в существование загробной жизни. Движение анархистов, в котором матрос пребывал уже долгое время, напрочь отбило все церковные наветы, обозвав саму церковь сподвижницей власти. А власть, как известно, анархисты не признают. Вот и наслаждался матрос пребыванием в этом состоянии блаженства, ничего не ожидая.

Сколько по времени Николай нежился в тишине, неизвестно. Часов у него не было, а сам бы он никогда не осознал даже примерно. Вдруг замелькали, как на ускоренной кинопленке, люди с флагами. Побежали такие же, как он, матросы к зимнему дворцу, полезли на ворота. Потом быстро замаршировали отряды пехоты, раздались пушечные разрывы. Опять какие-то люди с флагами, в форме. На короткое время картинка сменилась с военной на гражданскую. Заходили мирные люди. Потом снова загремели взрывы и какой-то непонятный свист, как будто что-то сбрасывали с неба. А по самому небу летали необычные самолёты. Потом опять колонны в военной форме прошлись торжественным маршем, побросали флаги с крестами и подожгли их. Потом ещё одно время ходили уже гражданские люди, в небо возносились залпы салюта, который освещал Неву разноцветными лучами. Ещё потом ездило и летало, сверкало, блистало, но не взрывалось. Мелькали люди, мамы с колясками детвора бегала и кричала. Появлявшийся шум, с его обилием не нравился Николаю, и он непроизвольно сморщил лицо.

Неожиданно картинка замедлила бег и остановилась на расплывчатом пока очертании. Резкость постепенно наводилась. Перед глазами матроса начал прорисовывается круглый стол, с разбросанными на нём предметами. Шум, пробивающийся в голову Николая, стал превращаться в музыку и льющееся с разных сторон пение. Что-то похожее он слышал на пластинках патефона. Здесь же тоже кто-то пел на непонятном языке, и в добавок, это пение сопровождалось неизвестными звуками. Наконец появился и другой край стола, а за ним и очертания человека, сидящего в кресле. За его спиной располагалось слегка зашторенное окно, из которого пробивался яркий солнечный свет. В этом свете не удавалось рассмотреть человека напротив, но зато были видны толстые прослойки дыма. Дым же этот имел очень странный запах, незнакомый матросу, но явно не табачный.

Буквально за минуту до этого, Серёга Бачалов сидел в кресле у себя дома за круглым столом, слушал «Pink floyd» и покуривал травку. Вообще ему нравилась более современная и динамичная музыка, но в момент расслабления «Pink floyd» помогал поймать нужную волну. Вот и сейчас он сделал последнюю большую затяжку, откинул голову назад и, прислушиваясь к мелодичной музыке, льющейся из его стереосистемы, начал потихоньку пускать струйку дыма вверх. Дым поднимался вверх к потолку, усеянному трещинами, сворачивался в клубок и потом медленно опускался слоями в солнечном свете. Серёга потянулся было к столу, что бы отправить докуренный косяк в пепельницу, как вдруг в кресле напротив начала прорисовываться странная фигура. За свои тридцать пять лет Сергей часто курил анашу и сегодняшний день не был особенным. Больше он ничего не потреблял, и такая галлюцинация его парализовала. Он бросил окурок в пепельницу, откинулся в кресле и стал вжиматься в спинку. Его голубые глаза были слегка посоловевшие от дыма, но это им не помешало округлиться до пятирублевой монеты. Сквозь дымовые слои отчётливо прорисовывалась фигура человека. В мгновение она стала совсем чёткой, и Серёга прочитал на бескозырке «Балтийский флотЪ», с твердым знаком на конце, что немного его смутило. Бескозырка же была одета на здоровую, угловатую, несколько дней не бритую, морду мужика с большими карими глазами. Над ними были плотные черные брови, на которых, казалось, держалась приспущенная бескозырка. Нос широкий, с ссадиной на переносице. Губы, пересохшие и растрескавшимися, находились в слегка приоткрытом состоянии. Подбородок поражал своей мощностью и переходил в такую же мощную шею. Тельняшка и фланка были затертые, что говорило о давности службы этого матроса. Глаза Сергея опустились по мощному торсу и застыли на руках, которые сидящий напротив положил на подлокотник. Руки были здоровенные и грязные. С черными полосками и черной грязью под ногтями. Сергей сидел и смотрел молча. Неожиданно захотелось закурить и поссать. В поле его зрения попала пачка сигарет «Петр 1», лежавшая на середине стола. Рядом с ней лежала и зажигалка. Сергей стал медленно наклоняться вперёд, и рука выдвинулась по направлению к пачке.

– Руки! – раздался резкий выкрик матроса напротив.

Молодой человек резко одернулся, убрал руки под себя, а в туалет захотелось прямо сейчас. Матрос в это время закинул правую руку за спину, и вернул её оттуда с зажатым в ней револьвером. Направил его на оппонента и взвел курок.

Серёга же, высокий и худощавый парень с немного простоватым лицом, далеко не был бойцом и не обладал приемами самозащиты от огнестрельного оружия, поэтому он молча вжимался в спинку кресла и пучил свои серые глаза.

– Ты кто? – матрос был сам ошарашен таким поворотом событий и находился в слегка растерянном состоянии. – Какой сейчас год?

– Я Серёга, – начал бормотать молодой человек, замечая, как его всё больше и больше потряхивает от страха. Сейчас он даже заметил, как трясется его нижняя губа. «Это же глюк. Странный, неожиданный глюк. Очень сильный и реалистичный глюк. Таких не бывает. Очень реалистичная картинка», – закрутились мысли в накуренной голове.

– Ладно, расслабься, Серёга, – зазвучал громкий голос матроса, но уже более располагающий и не внушающий страха. Заметив дрожащего собеседника, он немного сбавил обороты. «Я живой получается. Я говорю. И ничего не болит, за исключением головы. Но она болит с утра, после вчерашнего», – обдумывал своё состояние Николай.

Они сидели и рассматривали друг друга. Взгляд Сергея всё же больше косился на направленный в его сторону пистолет, и это очень сильно мешало ему сосредоточиться. «Что это за хрен? Откуда он взялся? Почему тычет в меня пистолетом?» – Сергей Бачалов стал осознавать, что сидящий напротив матрос – это не глюк. Он разговаривает. Говорящих глюков у Серёжи ещё не было.

– Год какой? – повторил матрос.

– Двухтысячный, – выдавил из себя с трудом Бачалов, – от рождества Христова, – добавил его накуренный мозг.

– Вот те раз, – выдохнул матрос и поднял бескозырку с глаз дулом револьвера. – Значит сработало. Меня не убили.

Матрос полез в карман, достал оттуда папиросы и закурил.

– Можно я тоже?

– Что тоже? – вопросительно взглянул матрос.

– Закурю, можно? – набираясь смелости, спросил Сергей.

– Кури, на здоровье.

Сергей взял со стола пачку сигарет, достал одну. Засунул её в дрожащие губы, чиркнул зажигалкой и смачно затянулся. Матрос же в это время рассматривал невиданные папиросы. В динамиках кончилась песня, и они молча разглядывали друг друга в тишине, пуская периодически струйки табачного дыма, который расстилался потом толстыми слоями в солнечном свете.