Читать книгу Критическая история гностицизма и его влияния. Том первый - - Страница 3

Между угасающим многобожием и христианством, пришедшим на смену иудаизму и захватившим мир, возникла третья система – гностицизм. Родившись из нескольких других, эта система лишь обобщила наиболее важные из них.

Это было время эклектики. Эклектика царила в философии, как мы можем видеть из тенденций Плутарха и Аммония; в религии, как мы можем видеть из Оригена и Климента Александрийского; в морали и политике, как мы можем видеть из трудов и учреждений Антонинов.

Представляя собой более полную эклектику, чем любая другая, охватывая Восток и Запад, христианство и политеизм, система, занявшая место между этими двумя доктринами, льстила себе тем, что одержит верх над обеими, тем более легко, что одна, казалось, сохранила слишком много, а другая слишком мало тех теорий, которые любил древний мир: Он предложил Космогонию, более обобщенную, чем политеизм, более развитую, чем священные кодексы, свою Теогонию, свою Эогонию, свою Пневматологию и свою Антропологию, которые также добавляли к христианским теориям и вычитали из языческих доктрин. Он ставил себя выше всего, что его окружало, и, сказав ученикам Моисея: «Вы никогда не знали ни Верховного Существа, ни его закона, и ваше откровение – лишь работа подчиненного божества», он сказал политеистам: «У вас нет религии, у вас есть только мифология, у вас нет философии, у вас остался только скептицизм». Наконец, – говорил он христианам, – у вас больше нет истинных текстов ваших первых учителей, а эти учителя, сбитые с пути иудаизмом, не поняли своего божественного учителя».

Говоря на этом языке с обеими сторонами, гнозис добавил свои тайны к тому, чего не хватало в их публичном или интимном учении, и реформировал оба института и доктрины.

Гностицизм добавил уроки и примеры к своим опровержениям, и, кажется, на мгновение у него зародилась честолюбивая надежда на великие завоевания. У него действительно было много школ в Сирии, Египте, Малой Азии, Лисе, Италии, Галлии и Испании. Но нигде ему не удалось завоевать большинство, покорить общественное управление. Во всей своей работе и во всех своих тенденциях он пренебрегал именно тем, что так долго поддерживало политеизм, тем, что должно было сделать христианство религией цивилизованного мира, а магометизм – значительной части Востока, то есть политикой или союзом с государством.

Как мог гностицизм пренебречь или отмахнуться от этого союза?

Неправильно было бы сказать, что он пренебрег или презрел его: вот причины, по которым он не мог вступить в него.

Она никогда не была фиксированной системой; это был ряд систем, все свободные и независимые друг от друга. В таком состоянии она не могла достичь общего успеха и сохранить единство, достаточное для управления обществом.

Кроме того, в ее примитивных принципах отсутствовала социальная мораль, которая позволила бы политике принять ее и доверить ей судьбу нации. Это был просто набор спекуляций, более подходящих для соблазнения школ, чем народов, и более подходящих для формирования теософов, чем практических людей.

И наконец, он, казалось, обвинял себя в фундаментальной ошибке, поскольку не испытывал энтузиазма в отношении своей веры, бежал от преследований и мученичества, отказывался от публичного исповедания своих теорий и стремился спрятаться в рядах других, вместо того чтобы нести свое знамя.

Лишенный, с одной стороны, той моральной и социальной ценности, которую христианство предлагало в таком изобилии и так возвышенно, той ценности, которой Константин первым воспользовался с таким блеском; с другой стороны, той философской, литературной и монументальной ценности, которую могла предложить полихристианская религия; С другой стороны, той философской, литературной и монументальной ценности, которой греческий и римский политеизм обладал до своего упадка и которую Юлиан последним оценил во главе империи, гностицизм противопоставил этим двум силам, одна из которых была основана на недавнем откровении, другая – на древнем институте, только две большие претензии, ни одну из которых он не узаконил.

Первая заключалась в том, чтобы предложить традицию, древнюю как мир; вторая – в том, чтобы быть интуицией, превосходящей все науки.

С этими двумя принципами, скорее поэтическими, чем философскими, и более достойными святилищ древнего мира, чем ряда школ, претендующих на реформирование всего, гностицизм, тем не менее, продержался несколько веков. Пока он имел некоторую свободу, у него были святилища или школы во всех частях империи, и он сдался только после продолжительной борьбы, в результате законодательства, которое не давало перемирия никакому инакомыслию.

После христианства, победившего в греческом и римском мире, несмотря на его родство с иудаизмом, который был ненавистен в этом мире, и после политеизма, угасшего, несмотря на его союз с философией, великой славой того, что Юлиан называл эллинизмом, – после этих двух систем, скажем, гностицизма, который уступил со всеми религиозными и философскими элементами, которые он принял, – это самая любопытная драма первых шести веков нашей эры.

Но чтобы оценить, как он того заслуживает, этот великий факт, это столь любопытное появление в нравственном движении первых веков нашей эры, желательно, наконец, не принимать гнозис за то, чем он не хотел быть, – за отпадение от христианства.

Именно так всегда и поступали, несмотря на все его принципы. Гностицизм рассматривался как ветвь, оторвавшаяся от христианства, к нему относились как к секте и ереси, несмотря на то, что он чрезвычайно далеко отошел от своих принципов.

Чтобы быть истинным, его следует рассматривать с другой точки зрения, как набор систем, которые, несомненно, содержат некоторые христианские элементы, но в которых настолько преобладают космогония, теология, пневматология и антропология Персии, Египта, Моисея и Филона, что они представляют собой совершенно новый эклектизм. На самом деле, с христианством его объединяют лишь некоторые термины, которым он придает значение, совершенно отличное от их христианского смысла, так что было бы глупо воспринимать их в этом смысле.

Поэтому я считаю, что старая точка зрения способна исказить все представления об основах гнозиса, и цель моей книги в этом полностью переработанном издании – прояснить, отталкиваясь одна от другой, и настолько полно, насколько того требует истина, две системы, которые противоречат друг другу как по своим последствиям, так и по своим принципам.

Я только что сказал, что это новое издание моей книги полностью пересмотрено. Она изменилась как в целом, так и в деталях. Это почти новая работа.

При ее исправлении я воспользовался всеми полученными комментариями и рядом новых исследований. Я пересмотрел S. Ирене, С. Епифана, С. Клемана д'Александри, клементинов и то, что касается каббалы. Не раз я подтверждал мнения, которые были оспорены. В качестве примера приведу мнение о том, что Каббала в своих элементах предшествует гнозису, мнение, которое мало понятно христианским писателям, но которое с законной уверенностью исповедуют ученые-иудаисты. Я мог бы привести и другие мнения; в частности, что Климентины, которых сделали символом секты, которая никогда не существовала, принадлежат не к гностической школе, а к партии или, скорее, к христианскому автору, подверженному влиянию иудаизма и гнозиса; или что симониане, менандрийцы и досифеи были не мифами, а историческими школами, более или менее многочисленными.

Но правота зависит от фактов, а не от утверждений.

В этом издании, после введения, в котором дается оценка источников гностицизма, я посвятил всю первую книгу классификации его школ и его происхождению; вторую – авторам и лидерам гностицизма до основания его первых школ, сирийских; третью – его великим школам Египта; четвертую – его малым школам Египта; пятую – его кочевым школам; шестую – общей оценке его доктрин и институтов; седьмую – его влиянию на современные школы.

Как известно, источниками гностицизма являются, с одной стороны, тексты, представляющие интерес для всех читателей, а с другой – памятники, имеющие особое значение для археологов. Предыдущее издание я сопроводил подборкой этих памятников. Их количество, собранное мною за последние десять лет благодаря любезной заботе г-на Висконти и аббата Драча в Риме, г-на Штайнбюхеля из Рейнвалля в Вене, г-на Цумпта в Берлине, г-на Лиманса и г-на Янсена в Лейдене, г-на Грёффа в Мангейме и нескольких друзей во Франции и Англии, стало настолько значительным, что я решил сделать их предметом специального издания.

Это будет самостоятельная работа, которая выйдет под названием «Памятники гностицизма» и будет сопровождаться пояснительным текстом, как только мне удастся ее завершить. Она будет охватывать гностические памятники всех времен, включая даже те, что относятся к Средневековью, которым в работе М. де Хаммера придается большое значение. У меня есть несколько неопубликованных работ этого периода.

Такое разделение позволило мне посвятить три тома текста вместо двух только доктринам и избавить это издание от всего, что не предназначено для всех читателей.

Книга, которая последует за ней, как только будет завершен пересмотр «Александрийской школы», будет посвящена исключительно памятникам; ее преимущество в том, что она будет предназначена исключительно для археологов.

С самого начала моя «История гностицизма» должна была быть своего рода продолжением моей «Истории Александрийской школы». Если в этой работе прослеживалась точка зрения на литературное и философское движение веков, окружавших колыбель христианства, то «История гностицизма» должна была проследить точку зрения на моральное и религиозное движение этой великой эпохи.

Я попытался представить эту точку зрения еще более четко, переработав публикацию, которая теперь будет иметь окончательную форму.

С этой целью, помимо целой книги, я добавил несколько глав, которые образуют новое произведение, о чем свидетельствует количество томов.