Читать книгу Дневники и мемуары - - Страница 4

Империалистическая война, начавшаяся 1-го августа 1914 года, всё больше разгоралась и затягивалась. Царское правительство всё больше подставляло пушечное мясо (солдат) на войну. В 1916 г. в мае месяце призвали в армию рождения 1896 г., осенью призвали 1897 г. рождения, а 2-го февраля 1917 г. призвали наш год рождения 1898-й, в том числе и меня. На призыв с нашего года из с. Яблонова было 52 человека. Из них забраковали человек 5 по болезни, но я оказался здоров.

Три дня нам дали на подготовку к отправке. Зачислены мы были в 165-ый Сибирский запасной полк, который находился в г. Перми. Очень не хотелось мне идти защищать Родину. А что у меня было в этой Родине? Даже не было клочка земли, а приходилось с детства гнуть спину на богатеев. Кроме этого знал, как в старой армии обращаются с нашим братом.

В последнюю ночь, перед отправкой в армию, все тёмные минуты выступили в жизни, и уже понимал, кому выгодна эта война, и мне так стало плохо, что выступили слёзы. Но ободряя себя, что я же не один, есть и другие такие товарищи, и что сделать – мы не знаем.

Пятого февраля на подводах нас привезли на станцию Прохоровку и повезли в г. Пермь. В Вятке (ныне г. Киров) мы были вечером. В одной лавке (частного продавца) получился скандал. Ребята, из нашего эшелона, разграбили его лавку, побили фонари на станции, и полиции попало камнями, которые хотели кое-кого арестовать и увести с собой. Эшелон постарались быстрее отправить и о произошедшем сообщить вперёд. Все были предупреждены, чтобы спрятать или уничтожить награбленные вещи. Не доезжая Перми, по вагонам произвели обыск, но ничего не обнаружили, полиция пыталась найти зачинщиков беспорядка, но бесполезно.

Приехали в Пермь 18 февраля часов в 10 утра. Снегу было много и мороз до минус 25-ти. Выпустили новобранцев и долго ждали командира полка, принимать новобранцев. Оказалось, что этот полк состоит из старых возрастов (от 40 лет и старше 43 лет), те их называли «крестиками», что значит находиться в тылу, а не на фронте. А наше пополнение составляло вторые (молодые) роты для подготовки на фронт. Получилось так, из «крестиков» узнал соседа из молодёжи и попросил командира поговорить с земляком. Они отошли от строя и вели разговор. В это время подалась команда «Смирно!» Вышел командир полка, стал принимать новобранцев. А пара земляков как стояли, так и стоят на том месте по команде смирно. Командир полка подошёл к старому солдату, спросил его о чём то и давай давать ему пощёчину. Это удивило всех и нагнало страху. После этого выступил с просторной угрожающей речью. «Вы дорогой отличились. Мы вам покажем, как надо нести царскую службу, а кто не будет подчиняться – того загоним туда, где Макар телят не гонял! А некоторых будем убивать, как собак!»

После приёма нас отправили в бараки. Большое было скопление. Спали на нарах все вряд, дали матрацы. От большого скопления появилась чесотка. В этом числе и я попал в чесоточный лазарет на недельку.

Нас обмундировали. Сапоги давали старые, кто какие подберёт по ноге. Я взял себе небольшие (по одному тёплому носку лезли), рассчитывая, что наступает март месяц, но ошибся, стояли морозы с утра до – 20 градусов. Ноги скоро я остудил, пошли нарывы на ногах, и я мучился с ними до самой глубокой осени, пока через них отправили меня на излечение в Киев.

Умывались мы во дворе, возле колонки в метрах 150 от барака. Служба у меня шла хорошо, всё давалось легко и строевая, и словесность. Особенно плохо давалась служба (из нашего взвода) односельчанам Навозову Павлу (он был уже женатый) и Анисимову Тихону. Их отдельно обучали, избивали, заставляли в печку кричать: «Я дурак!» Всё это становилось противно.

Дней через 10 старых солдат «крестиков» отправили из кирпичных казарм, а нас перевели в их казармы (они были трёхэтажные). Получился один случай (это было 4—5 марта 1917 г). Слух прошёл среди солдат, что Николая II (царя) сбросили, но открыто об этом ни слова. Однажды я стою между столами (где мы кушали), а сзади меня толкнул один ефрейтор. Я обернулся и замахнулся его ударить, но он успел отойти. Я его обругал матом, правда, он меня первый обругал матом, когда я хотел его ударить. Тогда он предложил мне идти на 2-ой этаж к старшему унтер офицеру (помощник командира взводного офицера). Я пошёл. Он доложил на меня, что я хотел его ударить и обругал, а за себя всё умолчал. Меня опять взорвало за неправду и я на него крикнул – врёшь ты, а ещё начальник! Взводный вскипел и стал мне читать проповедь: «Загоню, где Макар овец не пасёт! Услышали что царя нет и начинают делать свои дела! Ефрейтор, поди на его голову надень фуражку или шапку!»

Он надел на меня шапку (первопопавшую), я снова подошёл к нему. Он опять на меня опустился, а я стал отговариваться, что не я виноват, а ефрейтор.

«Молчать! – закричал он – Что ты должен сделать?» Я прикидываюсь, как будто не знаю – а я не знаю.

– Под козырёк должен взять!

Я ответил, что нас ещё не учили.

Тогда он заорал: «Завтра научу, буду сам гонять вас до тех пор, пока не смокнуться погоны!»

И правда, на завтра гонял нас (весь взвод) до мокрых погон. Мои товарищи говорили мне, что это всё из-за тебя.

Да, отдали бы меня под суд, но мы ещё не принимали присяги.

О падении царского трона нам объявили 10 марта, и в этот день началась манифестация войск. После этого начались выборы командного состава в ротах. Наша рота прогнала своего комроты (был украинцем, службист, избивал солдат, отправлял на гауптвахту). Он просил простить его, т.к. был такой строй, но рота не согласилась. Через несколько дней был арестован и командир полка и посажен на гауптвахту. Когда ему туда принесли солдатский суп – то он сказал: «Что вы мне принесли, его есть только собакам!» А ему в ответ: «Ты нас всё время собачьим супом кормил». Но всех этих смещённых скоро куда-то отправили. Вероятно, перебросили в другие части. Отправили и этого взводного, который хотел меня загнать. При отправке ему сказал, если попадёшься на фронте, первая пуля тебе от меня. А он ответил: «Разве можно за это обижаться, ведь был такой строй!»

После 19 марта и до июньских событий, наступление на фронте под Тарнополем сорвалось, расстрел мирной демонстрации рабочих в Петрограде, разгром редакции «Правды» юнкерами, в войсках была самая широкая демократия. Не схочет кто идти на занятия, идёт в город, на Мотовилихин завод (оружейный был за городом Перми) зарабатывать себе деньги. Я тоже с товарищами три раза ходил работать.

В первомайскую демонстрацию меньшевикам и эсерам удалось спровоцировать молодых, серых солдат, чтобы разгромить рабочую демонстрацию. По всем казармам разнёсся слух, что рабочие требуют – долой временное правительство, да здравствует царь! Солдаты набросились на демонстрантов. Избили их, изломали, изорвали знамёна, лозунги. Так и закончилось кровавым разгромом. После этого среди солдат появились проповедники идей марксизма, а то мы ещё ничего не знали.

После провала наступления на фронте, началась вербовка добровольцев на фронт. Но большевистские идеи проникли в казармы, узнали мы почему провалилось наступление. И только 5 человек из нашей роты уехали добровольцами, более из зажиточных крестьян. Создавались женские добровольческие батальоны. Временное правительство старалось удержать фронт.

В августе месяце наша рота стала маршевая, т.е. готовиться к отправке на фронт. Командиром маршевой роты мы избрали молодого прапорщика по фамилии Охотников. Был очень хороший, уважал меня, как хорошего запевалу песен в строю. Его все уважали, и обо всех он заботился. В августе нас отправили на фронт под Гусятино.

По пути следования, в воинском эшелоне, на Украине нам пришлось отведать свежие фрукты и арбузы.

Км за 150 до фронта нас разгрузили из эшелона и пешком отправили к фронту. В это тяжёлом походе мне особенно пришлось трудно, т.е. знойное августовское солнце и болезнь ран на ногах не давали возможности идти. Кальсоны были все в крови, раны болели день и ночь, не давая с усталости даже уснуть. Чему я раньше не верил, что человек в походе спит, теперь самому пришлось на ходу засыпать и даже видеть сны.

Км за 25 нас остановили на 2-а дня. Я сходил два дня в околодок (санчасть), два раза помазали мне там раны (жёлтой мазью) и это мне очень помогло. Правда, совсем раны не зажили, но чувствовать себя стал гораздо лучше.

Прибыли на фронт, 49-ый Сибирский стрелковый полк. Первая ночь явилась первым крещением на фронте. Вечером мы сменили фронтовиков, заняли окопы, землянки, и я получил наряд – в сторожевое охранение (км за два впереди передовой линии).

В полночь, в начале сентября 1917 г., немцы открыли артиллерийский огонь по нашим окопам (вероятно узнали, что вступили новички). После артподготовки на правом фронте раздалось «Ура!» Но атака была отбита. К утру нас сняли из сторожевого охранения, и мы узнали, что во время артиллерийского обстрела ранен наш односельчанин Навозов Павло и отправлен в госпиталь. Больше он не вернулся на фронт (ранен в руку осколком снаряда).

Через месяц нас отправили на отдых на 2-е недели, км за 35 в тыл. Здесь меня взяли в пулемётную команду, обучаться на «Максиме». За две недели я хорошо изучил пулемёт и был назначен вторым номером. На отдыхе, в лесу, мне пришлось встретиться со старшим унтер-офицером, который меня в Перми хотел загнать, где «Макар овец не пасёт». Он служил в нашей дивизии в 50 Сибирском полку, приходил в гости в наш полк к товарищу.

Я ему сказал – в плохом месте мы встретились, на отдыхе, а не на фронте. Я бы там пустил тебе пулю.

Он ответил: «Зачем старое помнить, ведь от меня тоже требовали выполнять воинский долг». Так больше я его не видел.

Нам опять пришлось занять передовые позиции. Немцы на нашем участке хотели прорвать линию фронта, но атака была отбита с большими потерями для них.

Между нашими солдатами и немцами началось братание (друг с другом сходились, разговаривали о прекращении войны).

В армии появились агитаторы от партии большевиков и эсеров (социалистов-революционеров – кулацкая партия). Они устраивали специальные занятия среди солдат. Для этого от каждой роты было выделено по 5 человек (ходить на занятия, изучать программы большевиков и эсеров). В состав ротной пятёрки и я был избран. А после каждого занятия мы разъясняли своим взводам. Армия в абсолютном большинстве встала на сторону большевиков, только некоторые офицеры и сынки кулаков поддерживали программу эсеров.

Но от осенней слякоти у меня опять ноги разболелись. Положили в околодок, полежал 2 дня, меня отправили в госпиталь в Проскуров, но там месте не оказалось. Меня отправили в Киев. В Киеве меня застала Великая Октябрьская социалистическая революция. В Киевском госпитале я познакомился с больным петербуржским рабочим Комаровым. В ночь под 29 октября старого стиля до нас дошли артиллерийские выстрелы – это большевики (красные) начали революцию в Киеве. 29-го октября, утром, мы в госпитальных халатах вышли на улицу и увидели, что разъезжаются красные бронемашины по городу.

С фронта были брошены войска на подавление революции, но среди войск оказались агитаторы из большевиков, фронтовики стали срывать погоны со своих офицеров и примкнули к большевикам. Революция победила.

Недолго мне пришлось лежать в Киеве после революции. Киев был Киевским военным округом, и кто из больных не принадлежал к этому военному округу, тех стали направлять по своим военным округам.

И вот в ноябре месяце меня отправили в Курск, на разбивочный пункт, который находился недалеко от городского вокзала. Оттуда направили в военный госпиталь, который расположен близь Московских ворот в г. Курск. Там я лечился около месяца, и оттуда был направлен в г. Белгород, в выздоравливающую команду. В первых числах декабря (2—3) комиссия меня уволила в бессрочный отпуск.

Итак я оказался в своём селе, бедной халупе, но в радостной обстановке после Октября, хотя режим был временного буржуазного правительства. Та же земская управа, тот же старшина, староста, только обновлённая полиция (милиция) – вместо старых урядников и стражников – холуи эсеров. Октябрь ещё не дошёл до уезда, волости, земельного общества. Фронтовики с каждым днём прибывали в родные места.