Читать книгу Очередное утро в Белом Ките - - Страница 4

Помню, у нас в отделении стояло фортепиано. Да, старое такое, облезлое. У него ещё одна ножка скотчем была заклеена. Позже этот, по словам заведующего, «хлам» выбросили, и многим «старичкам» вроде меня стало чутка грустно, ведь благодаря этому «хламу» в нашем тоскливом белом коридоре иногда играла музыка. Но прошло время, и по рекомендации руководства наш заведующий решил поставить свеженький музыкальный инструмент. Новое лакированное пианино словно сияло на фоне унылых обшарпанных стен. Большинство пациентов подходили к нему, чтобы просто постучать по двум или трём клавишам, но той самой музыки, к которой привыкли такие же тяжело перевариваемые «продукты», как я, пока не звучало.

Прошёл один день, и к нам заявился новенький рачок. Он всё ходил вокруг инструмента, перебирал клавиши, будто собирался сыграть какую-нибудь высокопарную сонату, но, видать, испытывал сильное смущение перед новым коллективом. Тогда я решил подойти к нему и познакомиться, ведь многие рачки нуждаются в беседе с бывалыми, чтобы, как говорится, раскрепоститься и почувствовать себя комфортнее в этих давящих на душу стенах.

– Как дела, новенький? – Я, надев маску местного мудреца, аккуратно приблизился к пареньку. – Хочешь сыграть?

– А?! – резко обернулся молодой пациент, словно вынырнув из глубокого транса.

– Я спросил, хочешь ли ты сыграть на этом пианино? – чуть громче повторил я свой вопрос (а то вдруг у него со слухом проблема).

– Я бы сыграл, но стесняюсь, – поник головой юноша.

– Да не бойся, сыграй. – Я легонько похлопал по его кривой и сутулой спине, пытаясь подбодрить.

– Если что, меня зовут Алан, – кивнул парень.

Алан неуверенно присел на стул и начал играть медленную и меланхоличную мелодию. Я слегка улыбнулся и с чувством выполненного долга направился в палату. Музыка, может быть, и грустная играла, но довольно приятная на слух. Я сразу понял, что Алан окончил музыкальную школу и мелодично нажимать на клавиши ему приходилось не впервой.

Рачок-музыкант просыпался раньше остальных, поэтому каждое утро пациенты вставали со своих коек под звуки красивой и успокаивающей композиции Хьюберта Ральфа Трейера. Но так продолжалось недолго. С каждым днём мелодия становилась всё тревожнее. В один день на него даже начали жаловаться медсёстрам. Но Алан не нарушал никаких правил третьего отделения, а это значит, что одна часть недовольных просто смирялась, проявляя вынужденное терпение, а другая часть активно выказывала кипящее недовольство самому рачку-музыканту. Единственным, кто вставал на защиту юного таланта, был я.

Стоит отметить важную деталь: так как я бывалый, мало кто желал мне перечить. Всё-таки медперсонал тоже был на моей стороне. А музыка, играющая по утрам, приобретала ещё более гнетущие черты.

В одно утро музыка перестала играть. Мне тогда подумалось, что из-за тяжёлых лекарств, которые давали Алану, он не смог встать раньше. Но внезапно, когда ещё не успели блеснуть первые лучи солнца, я услышал громкий звук, будто на фортепиано упал какой-то толстенный словарь. Я второпях натянул свои изрядно поношенные брюки и вышел из палаты. Первое, что бросилось мне в глаза, были взволнованные санитары, окружившие музыкальный инструмент. А чуть позже я заметил одного человека, чья голова лежала на клавишах и бурно кровоточила. Думаю, нетрудно догадаться – тем бедолагой был Алан. Молодой музыкант довольно сильно ударился головой о клавиши и, по всей видимости, разбил голову и потерял сознание. Через несколько мгновений прибежали медсёстры и медбратья. Старшая от увиденного ужаса с гулким отзвуком охнула, мимолётно содрогнувшись, прямо как привязанный ремнями пациент от мощного электрического разряда, пронёсшегося из электродов по всему телу. Затем она, опознав моё лёгкое дыхание своими хищными ушами, бросила в мою сторону максимально встревоженный взгляд: «Живо в палату!» Я без каких-либо пререканий послушался. А что мне оставалось делать?

Фортепиано снова убрали и выкинули вслед за прошлым – на свалку. На следующее утро я узнал, что бедного паренька увезли в другое отделение. Больше его никто не видел. После этого случая в нашем отделении не играла грустная музыка. Вообще никакая музыка больше не играла.