Читать книгу Легенды о Зиланте: Барс и волшебное озеро - - Страница 4

Мальчик приоткрыл глаза. На его щеке весело приплясывал, пытаясь разбудить, теплый солнечный луч. Мальчик сделал вид, будто и не просыпался, и перевернулся на другой бок.

Он лежал сладко раскинувшись, так, как если бы лежал на мягком домашнем матрасике, а не на голых камнях, кое-как прикрытых валежником и колкими еловыми ветками.

Ему нравилось по утрам притворяться, что последние несколько лет были нехорошим сном, приснившимся ему под утро из-за пробравшейся в комнату росистой прохлады. Тем более, у него был сообщник – тот самый солнечный луч, прокрадывавшийся в пещеру через щель между неровной каменной аркой и замшелым огромным валуном, заслоняющим вход. Мальчику нравилось думать, что это тот же самый луч, что всегда будил его дома, появляясь рано утром между неплотно задернутыми занавесками.

Но этот маленький утренний обман не мог длиться долго – мальчик окончательно проснулся, нужно был начинать жить новый день.

Мама оказалась права – пещера действительно надежно укрыла своего маленького обитателя от посторонних глаз. Мальчика так никто и не нашел. А может быть даже никто и не искал…

Сначала ему было страшно и грустно, но он ведь был смелым, настоящим маленьким джигитом, и сумел справиться со страхом. Он засыпал с мыслями о маме, клал ладошку на грудь, туда, где она обещала быть всегда, вспоминал все, чему она его научила. И в тот день, когда он, обернувшись волчонком, сумел поймать птичку, страх понял, что проиграл, и отступил.

С тех прошло много дней. Сколько именно, мальчик не знал – сначала он не додумался вести счет времени, а потом не захотел. Ему показалось, что это никому не нужно. Он привык спать в пещере, почти на голых камнях, заткнул пучком сухой травы дырку в старой фляге, и носил себе питьевую воду из дальнего родника, полюбил единственную еду, которую мог раздобыть. За несколько лет одинокой дикой жизни он понял, что легче всего ему находиться в облике юркой змейки: так ему никогда не было холодно, он мог спокойно спать, не опасаясь нападения случайных хищников, и легко добывать пропитание – мелких мышат и птичьи яйца. Поэтому он проводил целые дни, свернувшись зеленым холодным кольцом на разгоряченных солнцем камнях летом, а зимами – спал почти все время, зарывшись в густой ковер из палой листвы. Так что, пусть и странная, но его жизнь продолжалась.

Единственное, что причиняло ему боль, – одиночество. Конечно, вокруг было полным полно всякой живности, в особенности змей. Они стали приползать на гору десятками, будто чуя, что там поселился необычный, но все-таки сородич. Они грелись на солнышке рядом с ним и иногда кивали треугольными головами, будто пытаясь поддержать и приободрить. Но он скучал по людям, и в первую очередь по отцу и матери. Поначалу мальчик безумно хотел ее разыскать, вернуться к волшебному колодцу или хотя бы к озеру, но белый конек давным давно его покинул, а без него найти то место он не мог. Выйти же к людям он боялся. Слишком свежи в памяти были картины нападения на его родной город. Он думал о том, что злые люди могли захватить весь край, что они узнают его и убьют, хотя и чувствовал, что это вряд ли возможно. Но если бы так и случилось, жертва его матери, которая спасла его ценой своей жизни, оказалась бы напрасной, поэтому мальчик продолжал тихонько жить в своей пещере, не считая ни дни, ни годы.

Если бы тем теплым утром, когда его разбудил озорной луч, он мог посмотреть на себя в зеркале, то увидел бы, что давно перестал быть мальчиком. Он вырос и вытянулся, стал мускулистым и сильным, никто не узнал бы в нем испуганного малыша, которого увез из разрушенного Болгара²¹ белый конь. Теперь он превратился в сильного и гибкого юношу, пусть и диковатого на вид, но несшего в себе истинное благородство, унаследованное от именитых предков.

День был обычным, но ему хотелось чего-то иного, он смутно ощущал некую новизну в летнем теплом воздухе. Он решил прожить целый день в человеческом обличье и отправился к роднику за водой. Жизнь в диком лесу научила его бесшумности, он передвигался, ступая на ковер из старых сосновых игл и мелких веточек так, что ни одна из них не выдала бы треском его присутствия. Даже зверь не сразу заметил бы его тень среди переплетения теней от древесных стволов, выдать его мог только человеческий запах.

На душе у юноши было какое-то смутное ощущение волнения, ожидания чего-то нового, неизведанного. Он почти добрался до родника, когда услышал целый ворох звуков – шаги, капающая вода и тонкий голос, напевающий простенькую мелодию. У родника был человек!

Он удвоил осторожность и принялся красться, ловко перемещаясь от одного ствола к другому, продолжая оставаться невидимкой. Наконец он увидел незваного гостя своего леса. Это была девушка. Она набирала родниковую воду в ведра, не отводя взгляда от собственного отражения – оно ей очень нравилось – и пела. Одежда ее показалась юноше странной – он не помнил, чтобы в Болгаре так одевались, но выглядела она приятно. Красавицей, пожалуй, ее назвать было нельзя, но слегка вздернутый носик и пухлые губы ее красили, а черные длинные косы были в руку толщиной.

Юноша, затаив дыхание, следил за незнакомкой. Слишком давно он не видел людей, чтобы сейчас просто сбежать. А девушка, наполнив ведра и посмотревшись в последний раз в водяное зеркало, отправилась в обратный путь. Тропинка, которой она собиралась идти, шла в гору. Должно быть, подниматься с полными ведрами ей было трудновато, из них при каждом шаге выплескивалась вода, но девушка не обращала на это внимания и продолжала путь, мурлыкая свою песенку.

Вдруг под ногу ей попал скользкий камешек, и она, неловко раскинув руки, плюхнулась на землю. Ведра, коротко звякнув ручками, опрокинулись. Ноги понесли юношу вперед, сам того не сознавая, он бросился на помощь и тут же остановился как вкопанный, испугавшись этого порыва. Но было уже поздно: девушка услышала, как кто-то ломится через кусты.

– Кто здесь? – испуганно выкрикнула она, и юноше пришлось выйти из тени вперед.

Он ожидал чего угодно, но девушка его удивила.

– Тьфу ты! – сказала он, махнув рукой, – Напугал! Ну, чего ты встал? Помоги!

Ошеломленный, он кинулся на помощь, помог незнакомке встать и поднял с земли опустевшие ведра.

– Что за место! – возмущалась девушка, – Одни холмы да камни! Пока до дому доберешься, ноги переломать можно!

Юноша так давно ни с кем не разговаривал, что словно бы забыл, как это делается, слова роились в голове, но никак не могли построиться в ровную фразу, так что он поначалу запнулся.

– От-ткуда ты здесь?

– Я-то? – удивилась девушка, – Да с пасеки. Я пасечника дочка. Всегда в этом треклятом месте воду набираю. А ты-то сам откуда?

– Я… издалека.

– Оно и видно, – хмыкнула она, оглядывая собеседника, – И где только такие обноски нашел!

Юноша смутился.

– Я заблудился.

– Понятно, – она отобрала у него ведра и зашагала обратно к роднику, – А шел-то откуда?

– Оттуда, – он махнул рукой в сторону своей горы.

– С Елан-тау²², что ли? – снова удивилась она, – Вот уж место еще поганей этого! Мало того, что одни камни, так еще и за каждым, почитай, по змее лежит! Бр-р-р!

Она снова взглянула на него, на этот раз внимательнее.

– Пойдем к нам на пасеку, хоть поешь. Может, одежду тебе подлатаю… Поможешь воду донести?

Юноша кивнул. Вряд ли злые люди стали бы держать пчел, наверное, на пасеке живут обычные селяне. Он легко подхватил ведра и почти бегом отправился вверх по склону.