Читать книгу Пшеничная вдова - - Страница 10

«А я ведь любила тебя, Дорвуд. Помнишь, как мы сбегали в горы по утрам? Ты трещал морозными корками льда, а я рисовала снежные пики в своих взглядах. Все говорят, что я колдунья. Но приворожил меня ты. Ты первый! Мне казалось, ты тоже любил… Правда? Или это была всего лишь пыль? Обещают, срок ворожбы семь лет, но все разрушилось за семь вздохов. Первый вздох случился, когда ты увидел Абиэль. Второй, когда разрушил колдовскую связь. Третий, когда сошли лавины в моих глазах… Четвертый, когда сердце мое треснуло от боли. Пятый, когда ты иссушил мою душу. Шестой, когда поселил в сердце месть. А седьмой, когда я прокляла тебя и твою семью. Долги нужно отдавать – кровью, болью! Неужели твоя любовь к Абиэль настолько сильна? Неужели она того стоит?! Ты женился на пшеничную весну. Думаешь, это праздник жизни? Теперь это станет праздником смерти! Ни одна из твоих дочерей не познает любви. Никогда не сможет поцеловать собственного ребенка. Семь вздохов… Семь вздохов разрушили мою жизнь, семь вздохов разрушат жизнь твоих дочерей! Любой, кто прикоснется к ним дольше, чем на семь вздохов, сгинет! Да иссушится жизнь мужей, захотевших взять их в жены ровно так же, как ты иссушил мою душу. Растоптал мою любовь… Дочери утонут слезах так же, как я тонула. У меня не осталось слез! Семь вздохов – мой приговор. Никто не сможет разрушить эту связь».

Никто, кроме Богов.

«Когда мертвец сядет на трон, пламя раскалит сталь докрасна, время обратится вспять и мертвые восстанут, пойдут за своим королем и обратятся в живых», – Исбэль вздрогнула и проснулась.

Какая глупость. Опять эти письмена на снегу… на песке… некоторые даже говорили, что замечали непонятные символы в небе.

Это случалось каждый раз, когда у принцессы умирал жених или муж. Почти никто не умел читать, поэтому все пугались этих знамений. Буквы светились плавленым золотом, Исбэль видела своими глазами одно из пророчеств, когда в последний раз спускалась со ступенек храма в свадебной фате. Золотая строка исчезала сразу же, как девушка делала шаг вниз, никто, кроме нее, не заметил его. Тогда принцесса решила, что это лишь фантазия, она слишком разволновалась… Но когда муж ее, престарелый лорд Беррингтон, спросил на пиру, что за слова были выбиты у подножия храма и почему клирики умолчали об этой традиции, она не на шутку испугалась. И в тот самый момент поняла, что вновь стала вдовой…

Скоро должна была прийти Марта, принести еду и помочь с прической. Исбэль нашла ее в подворотне Грозовой улицы, та лежала беременная и избитая, мычала что-то себе под нос и тянула руки к ногам прохожих. В тот день удача оказалась на ее стороне – принцесса снова развозила хлеб и заметила девушку под крики голодных чаек, нагло атаковавших большой обоз с выпечкой.

«Не трогайте ее, миледи, это общественная женщина», – а вокруг сгущалась темнота вечера, поодаль стояли молодые девушки, смотрели на Марту и молчали. Это были ее товарки – увы, они ничем не могли помочь. Девушки ночи дорого платили за обман своих сводников – дворовые получали от своей любви лишь жалкие крохи.

– Ты с ума сошла?! – вспылил тогда отец, – Шлюха в замке! И ее привела сама принцесса! Какие слухи пойдут по материку?!

– И что? – уперла руки в бока Исбэль, – Замуж не возьмут?!

Королю Дорвуду возразить было нечего, но уступать дочери он все равно не собирался.

– Папууль, а помнишь, ты обещал мне на именины… ты же помнишь? – ласково проверещала Исбэль, обняв недовольного отца за шею. Она навалилась сзади и почти повисла на нем, считая до шестого вздоха. Дорвуд сидел и ворчал, а она не могла разобрать слов – значит, точно откажет… Если только…

– Помню, – буркнул Дорвуд, вспоминая еще одно пренепреятнейшее обстоятельство.

Котенка он обещал уже две весны, и тянуть дальше не имело смысла. Слово короля, будь оно неладно. Ушастого Маркиза уже присмотрели у фрейлины Бетани Веласкес, троюродной сестры, леди одного из восточных государств – Хоругми. Девушка недавно вышла замуж за одного из принцев короля Воренджа, но все еще часто наведывалась в Теллостос, чтобы повидаться с Исбэль. Вместе с собой она привозила многочисленных котят, вызывающие у Дорвуда ужас и еще канареек, к которым король, так уж и быть, относился лояльно.

Бетани напоминала ему торговку с птичьего рынка, все время таскающую клетки. Если и снабжать восторженных леди восточными тварями, то хотя бы брать за это плату… Щедрость Бетани Дорвуду была непонятна.

– Я готова отказаться от Маркиза, если ты оставишь Марту, – прошептала на ухо отцу Исбэль и крепко-крепко сжала его шею, затаив дыхание, а на шестом вздохе отстранилась.

Если она заведет котенка, то это животное будет таскаться за ней по пятам, рассудил Дорвуд, уж он-то знал свою дочь, наверняка, та посадит его на плечи и будет носить тварь на своем хребте до окончания его хвостатой жизни. Сущее испытание для его нервов.

«Лучше пусть заведет себе ручную шлюху, чем котенка», – подумал Дорвуд и разрешил оставить Марту. Ее-то он точно не будет видеть каждый день, испытывая нервы на прочность.

К слову, дальше Теллостоса слухи так и не пошли. Леди Гарлет пыталась вдохнуть в историю жизнь, но потом и сама потеряла интерес – просто все уже привыкли, что пшеничная вдова питает слабость к нищим и больным и быстро нашли объяснение ее поступкам.

Марта потеряла ребенка. После этого она стряпала на кухне и тихо плакала, а Исбэль сидела рядом и плакала вместе с ней.

Немилостиво стоящий в дальнем углу, стул покоил на себе кусок белой ткани, смятой и небрежной, и получавшей только взгляды презрения. Ее поселили в комнате для прислуги. Облачили в простенькое льняное платье и даже выдали белый передник. На фоне серой холщовой ткани он выглядел поистине королевским: белый, накрахмаленный, с большими оборками по краям – Реборн указывал ей место. Передник вылетел через окно в первый же день. Тогда Реборн приказал ей выдать еще один. Как же она его ненавидела!

В первый же день к Исбэль вызвали лекаря: он долго припаривал ее ногу кипяченым остуженным вином, а потом мазал холодящей белесой мазью. Своего лекаря Исбэль так и не увидела, вполне возможно, его и вовсе куда-то отослали. Обычно он делал соль, что заменяла котов, но недавно она слышала писк мыши по углам. Новый наверняка прибыл с севера: высокий и сгорбленный, облаченный в серый шерстяной плащ с густой меховой обивкой. Мех выглядел грузным и рваным, словно вороньи перья, да и сам северянин смахивал на большого взлохмаченного ворона, с острым горбатым носом и таким выражением лица, будто по нему хлещет ледяной дождь. Может, он сам мажется своей холодящей мазью с головы до ног, гадала Исбэль, раз ему совсем не жарко в этом плаще?

«Человек без сердца и души, оказывается, может бояться», – удовлетворенно думала Исбэль, но не без опаски.

К дверям приставили стражу. Поначалу служанки таскали несчетное количество тазов с водой. Визитов было так много, что вскоре им и вовсе запретили приходить. Жаль, Исбэль любила купаться, и успела помыться только наполовину. Так же получилось и с пирожными – Турун Хардрок, этот мрачный северный лекарь, посоветовал больше питаться сладким и жирным, чтобы принцесса обрела силы. Исбэль за несколько дней съела столько пирожных, что вскоре ей перестали приносить и их. Одна служанка обмолвилась: Реборн решил, что она хочет свести счеты с жизнью, наевшись таким количеством сладкого. Это привело Исбэль в недоумение – сладкого было не так уж и много, в дни особенных волнений она съедала и поболее.

Поднявшись с кровати, Исбэль собрала раскинутые по подушке волосы. С улицы снова потянуло жареным мясом, во дворе слышался крик свежей дичи. Петухи хлопали крыльями, безуспешно пытаясь спастись от топора с лезвием, голодным до крови. Весь день чувствовалась какая-то суматоха, за дверью шаркали шаги расторопной прислуги и важный лязг лат. Исбэль отворила ставни, перевалившись через узкое оконце, с одной стороны упирающееся в сплошную замшелую стену. В лицо задышал прохладный рассветный воздух. Удар топора оборвал отчаянный гогот гуся. Что происходит?

Была видна только часть заднего дворика, Исбэль с раздражением ударила ладошкой о мешающую обзору стену, а та оставила на коже влагу и частички упругого мха. Стены отбрасывали длинные тени, и солнце еще не успело высушить землю – весна превратила двор в сплошную слякоть. Даже издали палач казался огромным, словно конь, а на доске шахматного замка был уж точно самой большой фигурой. Пробегающие мимо поварята, прачки, чумазые конюхи и прочие слуги выглядели на его фоне детьми и шли с такой быстротой, будто их тоже могли принять за дичь и отсечь говорливую голову. Слышалось поспешное чавканье сапог, месивших грязь и раздраженные крики гувернера, подгонявшие и без того спешную суматоху. В грязь даже не успели накидать соломы, стоявшей огромными снопами в дальнем углу двора, прямо у пологой каменной террасы, ведущей в замок. Дорвуд всегда экономил солому, и всегда радовался, когда слякоть стыла от солнца прежде, чем грязные следы затопчут замок.

«Куда такая спешка?» – с тревогой подумала Исбэль, а потом услышала мычание быка. На террасу высыпали опрятные горничные. Лорцина была дочерью скотовода с янтарных пастбищ и частенько скучала по тамошним порядкам. Всякий раз, когда забивали крупный рогатый скот, она с грустью смотрела, как режут глотку какому-нибудь кабану или быку. Поглаживая белый передник, практически такой же, что сейчас лежал у Исбэль на стуле, Лорцина грустно вздыхала, давя слезы воспоминаний.

«Целый бык! Слишком много для них двоих, неужели грядет пир? Сейчас, во время войны?» – тревожилась Исбэль. Не к добру это было. Девушка отчаянно надеялась, что северяне настолько прожорливы, что им и целого быка мало, вместе со всей дичью придворного курятника. Исбэль закрыла ставни, когда быка повалили на бок и начали вязать ноги. Когда послышался рев, она заткнула уши руками и почему-то зажмурилась.

«Боги, какой ужас», – пронеслось у нее в голове. У нее не ныло так в груди, когда отрубали голову дичи… Напротив, Исбэль часто посещал смех, когда курица или петух принимались бегать по двору без головы. Однажды такой петух убежал от повара, обнаружив в себе удивительную способность летать. Нашли его далеко от замка, у него не было половины головы, только клюв и часть красного хохолка. Поговаривали, что он топтал какую-то курицу, когда королевский повар окончательно свел с ним счеты. Так ли было на самом деле, Исбэль не знала, но ей всегда нравился куриный суп.

– Ваше Величество? – послышался встревоженный голос Марты.

– Не называй меня так. Это может быть опасно, – отжала ладошки от ушей Исбэль, – Марта, ты не знаешь, что за суматоха вокруг?

– Не могу знать, Ваше Величество, – пожала плечами Марта, – Со вчерась прибывают высокие господа, ходят и ходят, и чего-то хотят постоянно. Никто ничего не слышал… Бертранс тоже. А вы знаете, такого в жизнь быть не может, она-то всегда выведает чего-нибудь. Высокие леди сильно пугливые, между собой шепчутся, только при нас разговоров не ведут. Их прислуга держится отдельно и с нами не разговаривает. Даже на кухне – сидят, жуют и пялятся на нас, но ни слова, все молчком. Нужно подождать немного, обычно господа перестают замечать нас через несколько лун, тогда и получится чего выведать.

– Чтобы пригласить в замок на пир, необходим какой-то предлог, – Исбэль уселась за шершавый старенький, но все еще крепкий стол и притянула к себе коробку с заколками. Откинула вышитую оборками крышку и пододвинула ее Марте, – Лорды и леди приезжают в столицу в статусе осады. Должна быть очень веская причина, чтобы решиться на такой шаг. Посетить Аостред только ради пира, чтобы почтить захватчиков и выразить лояльность их власти? Мне мало в это верится. Ох, Марта… Неужели прислуга ничего не знает?

Но прислуга ничего не знала, точно ничего не знала – Исбэль это поняла по виноватому виду Марты.

Разочарованно вздохнув, Исбэль затушила керосинку, когда служанка снова распахнула ставни и внутрь комнаты впорхнул первый дневной свет. Сегодня ее движения были грубыми и рваными и причиняли боль голове, но Исбэль не стала делать Марте замечания – она утонула в собственных мыслях.

– Марта, а почему стражник не заходит вместе с тобой? – в какой-то момент спросила принцесса.

Один из рыцарей всегда заглядывал внутрь вместе со служанкой или лекарем, наблюдая, чтобы не происходило лишних разговоров. Даже когда к ней таскали тазы с водой, северянин втискивался в узких проем маленькой комнатушки, растягивая его своими широкими плечами. Правда, при этом любезно отворачивался, утыкаясь забралом в серый камень… Исбэль приходилось выгонять и служанку и рыцаря, чтобы помыться в одиночестве, полностью одеваться и вновь раздеваться с новой порцией воды. В эти моменты девушка чувствовала себя вышколенным солдатом. Вот только с Мартой происходило иначе. Уже второй визит подряд их оставляли в одиночестве, и никто даже не побеспокоил.

О деревянную поверхность звякнула яшмовая заколка. Длинная, словно корень пастернака, с небольшим зеленоватым цветком на конце. Опершись дрожащей рукой о стол, Марта плюхнулась на рядом стоящий стул. Только сейчас Исбэль заметила, что та находится в странном смятении. Возбужденная, растрепанная, с влажным, лихорадочным блеском в глазах. И смотрит так, будто ее гнали как кобылу по проселочной дороге со срочным известием в сумке перепуганного доносчика.

– Я… я его убила, – разомкнулись припухшие губы Марта, блестящий взгляд уперся куда-то в угол, аккурат на метлу, возвышающуюся над кучей ветоши.

– Кого? – опешила Исбэль, захлопав малахитовыми глазами. Ей показалось, что она услышала что-то не так, или, наверное, что-то не так поняла, – Тех, что у входа? Но… Как? Что ты такое говоришь?

– Нет, – выдохнула Марта щеками, похожими на огромные мехи, – Этим я отдалась, чтобы не заходили. Я про другого.

Исбэль потеряла дар речи.

Всегда аккуратная Марта сегодня действительно выглядела потрепанной: большой накрахмаленный чепец съехал на бок, и из-под него змейками выползали непослушные культи черных волос, огромные щеки, будто напичканные камнями гальки, стискивали по краям круглый, словно черешенка, рот – сегодня он был припухшим и совсем раскрасневшимся, помятое платье и этот знакомый блеск в глазах… Ходили слухи, что Марта спала со стражниками. Исбэль ее об этом никогда не спрашивала, да она бы и не рассказала, уж слишком была скрытна. Настолько, что слухи так и остались слухами. Но ведь ее никто так и не смог поймать за руку, думала Исбэль, да и стражники на нее никогда не жаловались… Но о каком убийстве она говорит?

– О Боги, Марта, – Исбэль осторожно, словно олененок, присела на край стула, будто от этого зависела тайна их разговора, рука ее коснулась мясистой ладони на столе: – Только не замолкай! Я знаю, насколько ты скрытна. Расскажи мне, – робко попросила Исбэль, но потом сразу перешла к давлению: – Я все-таки твоя королева и приказываю.

Вспыхнувшее любопытство Ее Величества Марта удовлетворила бы и без всяких просьб и приказов.

– Я вонзила нож ему в шею, когда он брал свое промеж моих ног, – зло прошипела Марта, и Исбэль сразу же пожалела о своей просьбе, – Сегодня ночью, на стыке Звездной и Псового переулка. Он толкается, а я… – Марта занесла руку и несколько раз проткнула воздух воображаемым кинжалом.

Исбэль стало дурно. Она упала лицом в ладошки и громко вздохнула.

– Глупость! Какая глупость! – проверещала она.

– Да не больно они глупые-то, – донеслось сквозь пелену смятения, – Теперича редко в одиночку ходят, да и сотне придется дать, прежде чем посчитают тебя проверенной…

Исбэль резко отняла от ладоней лицо. Рыжие кудри – продолжение болезненных мыслей, сбросили оковы железных заколок. Те отпружинили на пол одетый камнем со звоном, сравнимым разве что с плачем битого стекла. Отчаянье развязывает язык сильнее, чем вино, а тишина порой красноречивей, чем неуклюжие рассказы. Исбэль знала, что хотела поведать Марта своим поступком и тем, что упорно величает ее «Вашим Величеством». Поэтому встала, выпрямила спину и назидательно положила ладонь на скосившейся набок чепец:

– О, моя верная, отважная Марта, – сказала Исбэль и голос ее наполнился возвышенной помпезностью. Такая обычно встречалась на королевских пирах, в тронных залах и при посвящении в рыцари. – Главное достоинство девушки – честь. Непорочность – дыхание души. С каждым падением дыхание сбивается, пока душа не превратится в пустой кувшин, худой и бесполезный, который не услаждает даже взгляд. В него больше никогда не вольют молоко. Не смей больше никогда отдаваться стражникам! Ну… хотя бы без любви…

– Значит, вы не осуждаете меня за убийство? – мельком глянула Марта из-под чепца, и ее взгляд походил на взгляд кукушки, подкладывающей свои яйца в чужое гнездо.

– Война удел мужчин, а женщина призвана возносить жизнь, – уклончиво ответила Исбэль, воровато отводя в сторону взгляд. Но Марта смотреть не перестала, поэтому добавила: – Начисто рассудить могут только Боги. Короли занимают престолы по их воле, но и у них, порой, затуманивается взгляд. Найти дорогу во тьме иногда помогает только совесть. Пусть в эти трудные для страны времена Боги подарят свет и направят твою совесть по верному пути, – еще более уклончиво ответила Исбэль, окончательно снимая с себя ответственность.

Марта медленно сползла со стула, утирая сопливый от слез нос:

– Ваше Величество… вы же не прогоните меня? – стоя на коленях, спросила с надеждой Марта, усиленно ловя макушкой дрогнувшую ладонь принцессы.

– Нет, что ты, Марта, я…

В дверь требовательно постучали. Однако, не вошли.

– Тебе пора, – стараясь сохранять спокойствие ответила принцесса, и когда Марта поднялась, встала на цыпочки и поцеловала ту в лоб, – Я ценю твою верность. Но не забывай… слушай свою совесть.

Когда дверь закрылась, Исбэль устало опустилась на кровать. Волосы так и остались не убраны – сейчас ни одна заколка не удержит болезненное смятение мыслей. Беспокойная ночь и холодное раннее утро… Исбэль положила голову на подушку.

Во сне она опять бежала по коридорам замка. Прикосновение Ярла прожигало кожу. На седьмом вдохе она поняла, что все кончено. Стены наплывали на нее и казались живыми, коридоры были бесконечны: бесконечность впереди и бесконечность позади. Двери исчезли, окна потеряли свой свет, она старалась припасть к ним и увидеть солнце, но не могла даже приблизиться. Они ускользали, и с каждым шагом становились только дальше. Пропитанные запахом гари гобелены свисали грязными тряпками, а на них шевелились гербы: вот, змея дома Антрантес, что обвивает цветущий посох, теперь она шипит на нее и пытается укусить, вот, падающая звезда Веласкесов на фоне однозубчатой башни, холодный огонь пытается порвать ткань обжигающей головешкой и спалить ее, а лунный олень Киприонов на фоне огромного полумесяца – затоптать… Бесконечный лабиринт прямого, как стрела, коридора, из которого ей не вырваться… Здесь все, кто обещал твердую руку, но предал. А там, в недостижимой дали, на голубом шелке алеет роза в дожде золотых монет… Их герб, герб Фаэрвиндов. Она делает рывок в его сторону, чтобы догнать, но ладонь Ярла вросла в кожу и не дает двинуться с места, а когда она поворачивает голову, то Ярл открывает глотку, и из нее льется кровь. Такая же алая, как и роза ни их гербе. Исбэль пытается кричать, но из горла вырываются звуки не громче, чем бульканья Ярла. Толчок. Она падает в огромную дверь, выросшую прямо в стене – это вход в тронный зал. А на полу кровь. На стенах кровь. Камень омывается ею, словно волнами весеннего прилива. Или это его слезы? Она не видит, но чувствует – там, впереди лежат отец и брат, а кожу прожигают взгляды… Шипящей змеи, башни, оленя… и того, кто сел на трон. Слышен лязг его доспеха, все ближе и ближе… Ладони запачкались в крови и она начинает в ней тонуть…

Исбэль открыла глаза. В окно уже бил ослепительный свет, заставляя пылинки танцевать в прозрачной желтизне. Кожу жгло, будто она искупалась в горящих углях. Стало невыносимо жарко и потливо.

На что она надеялась? На то, что король Бернад оставил ее в живых, чтобы потом отдать трон? Или что помиловал, дабы сослать в какой-нибудь отдаленный феод? Или вовсе оставить в замке на правах принцессы, позволив прожить долгую, счастливую жизнь? Исбэль давно знала ответ, просто не хотела быть с собой до конца честной. Говорливая леди Гарлет была права: у короля Бернада трое дочерей и двое сыновей, и один из них пришел по ее душу.