Читать книгу Пшеничная вдова - - Страница 8

Бордель на окраине Теллостоса гудел вином и похотью. У входа встречала покосившаяся, целомудренная статуя льва, с золотыми кудрями гривы и большой зияющей пастью для монет, но стоило войти в бордель, от целомудрия не оставалось и следа. Как только за спинами смыкались ставни дверей, в лицо хлестала остролистная пальма, опрометчиво росшая в расписной кадке у самого входа. В нос ударяли аромат свежего вина, цветочных духов и кислый запах застоялого перегара, никогда не выветриваемого. Они давно смешались друг с другом и воспринимались уже как нечто единое. Темно-бордовые стены уже кое-где облупились и выглядели так же старо, как и видавший виды бард, скучающий в углу. Небритый, помятый и только протрезвевший, он уныло бренькал на длинной лютне, но одеяние его выглядело красиво и опрятно. Особенно разнополосая туника, красные остроносые ботинки и белоснежные чулки, врастающие в широченные шаровары. В них можно было спрятать целого барана или среднего размера шлюху.

Вокруг столов вертелись веселые повесы, все время требующие вина. На их коленях скакали смешливые спутницы, увешанные дешёвыми драгоценностями, обернутые в подобие одежды – прозрачные тоги, и без того открывающие груди с напомаженными сосками. Отовсюду лился смех и бравые бахвальства, бордель был полон – одно из немногих мест, где даже во время войны, особенно во время войны, кипит жизнь. С наплывом солдат местные шлюхи уже не разбирали, кто и что находится между ног, и расставляли их сразу, как только чувствовали требовательное прикосновение. Теперь их легко было опознать по неуклюжий гусиной походке, не менявшейся ни утром, ни вечером.

Натянув поплотней капюшон на голову, Реборн отправился на второй этаж. В борделе царил полумрак, в ночное время владельцы экономили свечи, и его лицо оставалось в тени. Да и никому не было дела до очередного рослого незнакомца – все только трепались, пили, да лапали отзывчивых девок. Когда Реборн проходил мимо огромного камина у лестницы, заметил в нем еле уловимое движение, а потом раздался хохот. Кто-то утвердил, что Ричард проиграл спор – не удалось ему овладеть шлюхой прямо в камине. Тот только перепачкался в золе и потерял два золотых, по одному на спорщика и пострадавшую от копоти раскоряченную девку. Реборн скривился: отвратное зрелище. Подобные спектакли северянам были невдомёк. Северный нрав был короток и сдержан. Даже солдаты, наводнившие Теллостокские бордели возле алых кузниц, без лишних слов выбирали себе пригожую девку, без лишних слов уединялись с ней и ретиво брали, без лишних слов платили и сразу же уходили. Содержателям борделей они нравились – слова нередко приносили беды, северяне же говорили только по делу. Даже во время войны дома терпимости жили отдельно от всего остального мира, здесь царили свои законы, и даже захватчики их не нарушали.

На втором этаже можно было найти даже шелковые простыни. Реборн лежал на широкой кровати полностью обнаженный и ждал.

Недавно прибыл гонец – сам король Бернад покинул медвежье логово, что делал всегда очень неохотно. Ему уже донесли все самые прекрасные новости, король Дорвуд умудрился разозлить Бернада даже будучи в могиле. Реборн готовился принять отца с почестями и холодной головой.

В комнате стоял практически полный мрак.

– Ты где? – послышалось смелое и довольно развязное.

Единственная свеча, стоявшая на столе у узкого окна, дрогнула от внезапного движения воздуха. В комнату вошли. После того, как дверь захлопнулась, спертый воздух снова пропитала темнота, покушаясь даже не свет свечи. Реборн всегда делал так, когда хотел, чтобы его не запомнили.

– Здесь, – отозвался Реборн.

Стражники у входа были переодеты в обычную одежду, и только кинжалы на их поясах выдавали в них либо разбойников, либо опасных повес. Реборн мог положиться на Юстаса, свою верную правую руку. Он всегда умел держать язык за зубами, а когда надо – пускать нужные слухи. Сейчас он стоял у двери, подперев плечом дверной косяк и лениво чистил ножичком заскорузлые ногти.

– Все будет сделано, мой принц, – отозвался Юстас, принимая очевидную просьбу, – Дело оно, конечно, нехитрое. Места эти простые, все в них понятно… только почему бордели называют "домами терпимости", когда очевидно, что ходят туда как раз таки от недостатка терпения?

Говорил он это каждый раз как бы невзначай, его нарочитую непонятливость Реборн понимал как упрек и понимал правильно. Скрывался от грозного взгляда Юстас всегда вовремя – у слуги было удивительное чувство меры.

Это была стройная брюнетка с небольшой белой грудью. Умелая, не задававшая лишних вопросов и не пытавшаяся выведать лишнего. Девушка разделась без лишних разговоров, оголив широкие, созданные для оголтелой любви и родов бедра. Ей сразу объяснили, что нужно делать.

«Дорогая шлюха, значит, должны быть не глупая. Лишь бы не ушлая, и делала только то, что хочу, – думал Реборн, глядя на вихляние белых бедер, – Точно не глупая. Сразу поняла, что перед ней не какой нибудь солдат или заезжий странник. Как минимум купец, или даже дворянин – старается задницей… Все они смышленые, когда касается денег».

Именно поэтому Реборн посещал бордели только в походах. Всегда находилась какая-нибудь болтливая девка, возомнившая, что легла с принцем. А потом пускала ненужные слухи. Особенно, когда в Глаэкоре они никогда не унимались. Слишком много он приложил усилий для того, чтобы его уважали. Слишком много усилий, чтобы боялись… Потерять все это в один день из-за какой то шлюхи, которую он даже не может поиметь, ему совсем не хотелось. С годами Реборн очерствел настолько, что усомниться в его власти означало потерять голову. Армии было важно, что ее ведёт настоящий мужчина. Мужчина во всех смыслах. Стоило дать слабину, и кто-то начинал болтать, что у принца спереди болтается сухой стручок. И все тут же рушилось. Вечная борьба. Вечное напряжение…

– Ляг рядом, позади, – Реборна раздражало льстивое притворство, – Не старайся заглянуть мне в глаза. Не нужно лезть с поцелуями.

– Здесь так темно, что я все равно ничего не увижу, сир… – накуксилась девушка, и даже сквозь мрак ощущалось, как она наморщила носик, – Простите… Я вовсе не подумала, что вы сир… Просто… такой большой мужчина наверняка благороден…

– Тебе платят не за то, чтобы ты болтала.

Шлюхи быстро учатся на ошибках и быстро их исправляют. Девушка забралась на постель, перешагнула через большое тело и улеглась позади.

Разговоры Реборну были не интересны. Как не интересно и лишнее разжигание плоти. Когда в груди появлялся жар, тело вожделело, а чресла оставались холодны… телу становилось невыносимо тяжко. Страсть, не способная вырваться наружу, раздирала изнутри и сводила с ума. Особенно после хорошей битвы, когда в крови бурлила ярость… В юности Реборн учился терпеть эту пытку, а сейчас просто всегда оставался холоден.

Чертова охота. Чертов вороной конь. Черный, как сама смерть. Как все то, что окружало Блэквудов с самого начала их существования.

Над твердой широкой грудью начала порхать маленькая ладошка, нежно, словно бабочка. В черных как смоль волосах утонули тонкие пальчики. Локоны вились между ними, намокшие после жаркого дня. Мужчина прикрыл глаза.

Да, то что нужно.

«Волосы мокрые. Видать, непривыкший… Рослый, неприветливый… Точно северянин», – правильно рассудила девушка.

Сквозь открытое окно подул прохладный ветерок, девушка поежилась. Ночи в Теллостосе круглый год оставались прохладны, а весенние особенно.

С каждым прикосновением внутреннее напряжение сглаживались, затихало. Надевало маску спокойствия. Реборн знал, что это обман, и что это ненадолго, но ему нужен был этот обман.

Ладошка скользнула ниже. Мышцы Реборна затвердели. Шлюха не обратила на это внимания, хотя следовало бы. Под своей кожей она ощущала незагорелое, твердое тело, с широкими плечами и прочными жилами, с порослью на груди и руках, но не слишком увенчанное мышцами – принц был крепок, но не грузен. Ее рука коснулась мужского органа.

– А ты неплох, нечего стесняться, – ласково проверещала она. Но потом все-таки немного пожалела, надо было сказать «хорош» или «великолепен». Мужчины любят лесть, многие даже охотно в нее верят.

Взяв в руки толстую плоть, шлюха немного ее сжала. Но та оставалась мягкой, податливой и вялой.

– Не трогай, – огрызнулся Реборн с такой холодностью в голосе, что девушка испуганно одернула руку и замерла. – Продолжай.

Ладошка снова коснулась волос на голове.

Было время, когда Реборн хотел попробовать женщину. Но каждый раз не мог себя заставить опуститься ниже пупка – не хотел он касаться губами лона, в котором побывали все, кроме него. О придворных дамах не могло быть и речи – ни к чему были дворцовые пересуды, да и кто примет его калекой, не способным оставить после себя ничего, кроме пепла и углей? Принц? Принц… Он получит всего лишь очередное притворство. Его он с лихвой получал и от шлюх.

Развернувшись на другой бок, Реборн оказался с девушкой лицом к лицу. Та нахмурилась, силясь привыкнуть к тьме, ведь до этого глядела только на свечу. Не дав ей высмотреть голубизну своих глаз, Реборн легонько ткнул девушку в плечо и заставил лечь на спину. Теперь она рассматривала потолок, а когда захотела повернуть голову, услышала:

– Смотри вверх.

Шершавая ладонь промокнула белую надушенную кожу на шее, а потом сразу сжала грудь. Сначала нежно, обведя пальцами твердые соски, а потом с силой. Реборн почувствовал, как напряглась тонкая шея. Пальцы разжались. Не став медлить, мужчина скользнул вниз, прямо к складкам между ног. Шлюха была мокрая. Не удивительно, учитывая, сколько ей заплатили.

Щедрая оплата и шлюхи охотно текли, как прохудившаяся крыша осенней дождливой ночью. На хорошем инструменте приятно играть – Реборн улавливал девичьи всполохи тела, и это походило на охоту. На охоту за чужим удовольствием, и за удовлетворением собственной мужественности. И больше Реборн ничего не ощущал – давно уже ничего. Ему было бы все равно на удовольствие девок, как и большинству мужчин на континенте… Но это все, на что он был способен.

Два толстых пальца скользнули во влажное, теплое лоно. Очень широкое лоно. Наверняка, оно ещё не успело затянуться после мужчин, перед которыми шлюха ещё утром раздвигала ноги. А, может, не успевало затянуться никогда.

«Интересно, удастся ли выбить из нее хоть ещё немного влаги», – с ленивым азартом подумал Реборн.

Его было невозможно обмануть, даже если стенки бархатных мышц неистово сокращались. Реборн всегда различал настоящее наслаждение от поддельного.

Пальцы начали двигаться плавно и глубоко. Иногда выходили наружу, чтобы коснуться горошины у входа, а потом легко, но требовательно на нее надавить. И все повторялось заново, методично и напористо, уже через несколько минут картинно изображавшая удовольствие шлюха задумчиво притаилась. Еще мгновение, и она окончательно затихла. Реборн знал, что она прислушивается к собственным ощущениям. Мужчины, приходящие в бордели, не сильно утруждали себя в ласках. Особенно солдаты, проводившие в походах по несколько недель, а то и месяцев кряду. Реборн мог себе это позволить. Не потому, что часто посещал бордели. Как раз это происходило довольно редко. Просто ему было все равно.

Черные волосы струились, умасленные елеем, привыкший к темноте глаз Реборна улавливал тусклый отблеск свечи, потерявшейся в толстых локонах. Молодое тело, наверняка ему не было и двадцати, выгнулось – мужчина не удивился, шлюха издала свой первый полный непритворного удовольствия стон. Движения пальцев ускорились. Шлюха бесстыдно развела ноги в стороны, и раскинула бы еще больше, но дальше было уже некуда. Реборн схватил свободной рукой растрепавшиеся черные волосы, аккуратно потянул за них, чтобы обнажить белую шею. И прикоснулся к ней тёплыми губами. Легонько поцеловал, медленно продвигаясь к мочке уха, которую обхватил губами и стал не менее нежно посасывать. Шлюха задрожала и бесстыдно, с силой насладилась на его пальцы, а потом издала громкий стон. Реборн смягчил ее опрометчивое движение, чтобы его ногти не причинили ей боль, а потом с охотой ответил, усиливая нажим. Через пару минут девушка забилась в остро нахлынувшем наслаждении. Бархатные стенки ее лона начали неистово сокращаться и значительно увлажнились.

«Хорошая шлюха. Надо будет взять ещё раз», – удовлетворённо подумал Реборн.

В прошлый раз ему досталась какая-то лживая сука, до конца изображавшая наслаждение. Притворные крики удовольствия врезались в мозг, тогда он выгнал ее с раздражением. Кажется, это было целых шестьдесят лун назад. Хорошую шлюху, по призванию, было найти достаточно сложно. Слишком много проходило через них мужчин, чтобы те смогли получить настоящее наслаждение. Но некоторые давали фору остальным. Например, как эта – хотела везде и всегда.

То, что планировал сейчас сделать Реборн, он тоже любил.

Ещё не вынув пальцы из податливого тела, он громко бросил шлюхе в ухо:

– Вон.

Девушка с трудом разлепила глаза, не в силах понять, что ей только что сказали.

– Встала и пошла вон, – холодно отчеканил Реборн, вынул пальцы из девушки, обрывая наслаждение, и тут же бросил на нее лежавшее подле кровати платье.

Обескураженная и полная непонимания, девушка попыталась встать с кровати, но получилось это у нее не с первого раза. Ослабевшие ноги не слушались, кажется, когда она вставала, ее лоно все еще дрожало от наслаждения.

Пусть Реборн и доставлял девушкам удовольствие, но они всегда должны были знать свое место.

Растерянно натянув на себя платье, девушка, пошатываясь, скользнула к выходу. Когда за ней захлопнулась дверь, единственная свеча в комнате потухла от резкого порыва воздуха. Реборн остался в полной темноте и полном одиночестве. Откинувшись на спину, он устало прикрыл ладонью глаза. Легче не стало.

«Убей меня, и разбудишь вулкан», – крутилось в голове вот уже целую неделю кряду.

– Проклятая вдова и ее проклятая страна. Проклятые высокие скалы, проклятое бешеное море.

Ещё недавно он любил море, а теперь начинал тихо ненавидеть.

«Среди всего этого ада начинаешь скучать по прибрежной гальке Глаэкора. Никогда не думал, что буду так желать снова надышаться железным воздухом рудников. Пусть брат берет эту торговую жилу и забавляется с ней сколько хочет. Он же хотел стать королем? Пусть будет королем! Только этой проклятой, полной неприятностей страны, – думал Реборн, и раздражение разливалось по венам с каждым толчком сердца. Но здравый смысл душил бесплотные мечты. – Нет, он слишком молод… Отец ни за что его сюда не отпустит. Кто захочет терять единственного, кто может продолжить первую кровь Блэквудов? У Касса есть хватка, он будет готов. Может быть, через пять весен… Находиться здесь целых пять весен? Боги, я не испил столько вина, не набивал живот попусту, не убивал ради забавы и не возлежал с женщинами, чтобы вы были так жестоки…»

Реборн сел и оглянулся. Может быть, Боги разгневались сейчас? Нашарив рукой потертый временем кашемировый плащ с промусоленными краями, он накинул его на плечи, чтобы скрыть наготу от их взора, и стал поспешно одеваться.

Не хотелось ему оставаться в Теллостосе, ни пять весен, ни даже одну. Но в Аостред прибывал отец. И что-то Реборну подсказывало, что вести он везёт неутешительные.