Читать книгу Дорога вопреки - - Страница 4

Через два дня Денис улетел в Венесуэлу. Мы так и не помирились перед его отъездом. Он ходил мрачный после той нашей ссоры и даже не пытался извиниться. А я… не была готова к новой волне войны и сопротивления. А именно этим бы и закончился наш разговор, судя по настрою моего мужа.

Он все еще упрямо считал – я не должна оставаться в России. И почему-то его совершенно не волновало, что Эмма тяжело больна и может умереть. Я каждый раз с содроганием вспоминала статистику выживаемости при раке второй степени – 20-30%. Ведь Эмма такая молодая… она младше меня. Я не допускала даже мысли, что скоро могу с ней попрощаться и одновременно страшилась этого до панического ужаса.

Да, Денис, конечно, был прав. Я выполняла важную роль арт-директора в нашей галереи в Каракасе, поэтому не могла просто взять и бросить дела. Но я ведь и не планировала совсем отключиться от рабочих задач. Многие вещи я могу и буду делать удаленно.

Наверное, я просто никогда не относилась к работе настолько ответственно и серьезно как мой муж. Работа для меня лишь часть жизни, я не возносила ее на пьедестал значимости. Никогда я не была карьеристкой, не стремилась стать особенно богатой или успешной. Не пыталась выпрыгивать из штанов, работая больше, чем того требовали обстоятельства. Я делала свое дело качественно, самоотверженно, но ровно в той степени, в которой от меня это было нужно. И у меня не было к работе какой-то сверх привязанности – даже сейчас я не чувствовала ни страха, ни сожаления из-за того, что не могла вернуться в Каракас.

Вспомнилось, с какой легкостью я увольнялась раньше – с работы официанткой или из цветочного. Я это делала спонтанно и спешно. Но я всегда знала, что не наступит конец света, если я поступлю так, как хочу. Я ведь оценивала ситуацию, последствия.

Может быть, я и правда безумная эгоистка? Иначе как объяснить, что я так легко и просто принимала решения, которые у других людей вызывали осуждение и непонимание? Но неужели за несколько недель или месяц моего отсутствия в Венесуэле что-то может случиться? В конце концов, я имею права на отпуск.

Заглядывать далеко в будущее мне не хотелось – там было слишком туманно и запутанно. И поэтому я просто жила с мыслью, что у меня есть ближайший месяц, за который навряд ли что-то кардинально изменится в галереи. А потом… это будет потом.

Чем больше я логически рассуждала, тем меньше понимала нетерпимость и злость Дениса. Кажется, не было достаточно рациональных причин, почему я не могла задержаться в России, кроме его острого нежелания.

Несмотря на нашу ссору, я подхватила Милу, и мы вместе поехали провожать Дениса в аэропорт.

– Я люблю тебя… вас… ты помнишь об этом? – уходя на посадку с какой-то затаенной болью проговорил Денис.

Я кивнула.

– И мы тебя… ты ведь это знаешь? – мягкая улыбка появилась на моем лице.

Прощаться на злой ноте не хотелось. Мы с Денисом, как ни крути, самые близкие люди. И в этом и есть сила и ценность семьи – несмотря на обстоятельства и чувства, оставаться друг другу важными и родными.

Денис неуверенно улыбнулся в ответ и поцеловал меня.

Когда он уходил на посадку, сердце сжималось колкими тисками. Впервые за долгие годы мы с ним поссорились и к тому же расставались на непонятный срок.

– Мам, мам, а когда папа вернется? – Мила не находила себе места от беспокойства, когда мы пошли на выход из аэропорта.

– Скоро, дорогая, скоро.

– Как скоро, мам? Завтра?

Я хмыкнула. Мила – королева нетерпеливости.

– Не настолько скоро.

– А когда?

– Ему нужно решить рабочие вопросы. Может быть, через неделю или две.

А если честно – я и сама не знала. Денис ничего не сказал, а я не спросила.

– Мам, – Мила шмыгнула носом, явно готовясь разреветься, – это слишком долго.

Я присела на корточки перед дочкой. Заглянула в ее темные, уже влажные от подходящих слез глаза.

– Не плачь, Милка. А то папа расстроится. Это быстро. Время пройдет, ты даже не заметишь. А сейчас пойдем поедим мороженое?

– Мороженое? – слезы мгновенно высохли в детских глазах.

Я усмехнулась и повела дочку в кафе.

Следующие несколько дней пронеслись вполне обыденно – Мила терроризировала всех своей непрестанной энергичностью, Крис работал большую часть дня, я развлекала попеременно то Эмму, то Милу. Когда девочки спали, работала или рисовала.

Почта, видеоконференции и хорошая команда в Каракасе помогли быстро и гладко выстроить рабочие процессы удаленно. Благодаря этому я уже через пару дней начала делать большой объем задач. Тем более работа очень выручала, потому что я тяжело справлялась с образовавшимся свободным временем. За последние года я привыкла быть постоянно занятой и куда-то спешащей, поэтому мучительно переживала даже несколько дней, которые были наполнены лишь мрачной тишиной огромного дома и звонким голосом Милы.

Крис уезжал по утрам на работу, заезжал периодически на обед, а возвращался домой лишь вечером. Эмма целый день была в своей комнате, слабая, тихая и ничего толком не просящая. Она много спала, читала, когда были силы, но быстро уставала. Еще в доме была Галина – сиделка для сестры и одновременно помощница по дому. Дородная, приземистая женщина. Сначала мы с ней не очень поладили – она была малоприветлива. Но потихоньку нашли контакт.

И все-таки хорошо, что я осталась – Крис работал целыми днями, и Эмма оставалась совершенно одна, что не могло позитивно влиять на ее настроение. Правда, через пару дней я решила, что для Милы все же лучше поискать садик неподалеку, хотя бы на полдня. В Венесуэле она уже ходила в группу, и я отвыкла проводить с ней целые дни напролет. К вечеру я чувствовала себя выжитой как лимон. Мне жизненно необходимо было место, где Мила может выплескивать скопившуюся энергию, чтобы я могла все-таки полноценно включаться в рабочий процесс и уделять достаточно внимания Эмме.

Самый оптимальный вариант, который я нашла, это частный садик неподалеку. Двадцать минут пешком, десять минут на машине. Вполне приятная заведующая, на вид ей около сорока лет, расписала мне их заведение очень подробно и красочно – и занятия развивающие они проводят, и даже есть бассейн для деток, и физкультура, танцы.

– Нам все подходит, – довольно согласилась я.

Вышла, раздумывая над тем, как отреагирует Мила. В Венесуэле она любила садик, хотя, конечно, когда только туда пошла без истерик не обошлось, она лила слезы по утрам, не желая, чтобы мама ее оставляла. Но потом привыкла, вошла во вкус и уже сама в припрыжку бежала с утра к друзьям, поторапливая меня.

Рядом с резким визгом шин затормозила машина. Вздрагиваю от неожиданности, слишком глубоко погруженная в свои мысли. Мельком смотрю на безумца, не замедляя шага.

Черная машина, марку сбоку не разглядеть. Стекла затонированы. “Разве в России не запрещена тонировка?” – мелькает мысль, но я от нее отмахиваюсь. Не мое дело.

– Саш…

Резко останавливаюсь. От этого “Саш” все внутри переворачивается и сжимается.

С удивлением вижу Тимура Старцева собственной персоной. Его я совершенно не ожидала встретить. Тимур смотрит на меня сквозь опущенное стекло на пассажирском сиденье. Такой же, как и всегда – серьезный, мрачный, холодный. Понять, о чем думает и что чувствует – невозможно.

Вскидываю бровь, показывая, что удивлена нашей встрече.

– Садись, – он кивает на сиденье рядом.

Я отрицательно качаю головой.

– Спасибо, я прогуляюсь, – разворачиваюсь и иду уверенным шагом дальше.

– Нам нужно поговорить, – машина продолжает медленно тащиться рядом.

Усмехаюсь. Такой поворот событий необычен. Старцев хочет со мной поговорить? Где-то упал метеорит? Сегодня конец света?

– А мне, – бросаю на него резкий взгляд, – не нужно.

Хочу, чтобы он исчез, пропал. Но это ведь Старцев. Если он что-то решил, то будет именно так и никак иначе.

Когда он внезапно появляется передо мной, я спотыкаюсь. Чувствую его крепкую хватку, пальцы впились в плечи, не позволяя упасть. От его касания по телу проносится глупая дрожь. Веду плечами, показывая, что мне неприятны его прикосновения. Хмурюсь, всем видом изображая недовольство. Он усмехается. Его не обижает и не пугает моя реакция, забавляет, скорее.

– Нам нужно поговорить, – упрямо повторяет, смотря на меня в упор.

– Нам или тебе? – вскидываю подбородок, не желая уступать.

Как много раз я хотела этого в прошлом – просто поговорить, разобраться, разъяснить. Теперь – не хочу. Сейчас это незачем. Нам и правда нечего выяснять.

Он щурится. Ему не нравится, что я противоречу. Не привык он уговаривать.

– Давай не будем спорить и просто поговорим.

– Неубедительно. Ответ не изменился – не хочу, – ровно чеканю.

Он, кажется, устал выяснять со мной отношения и мириться с тем, что я пытаюсь оставить последнее слово за собой, поэтому резко подхватывает меня и закидывает себе на плечо. Я вскрикиваю от неожиданности.

– Ты сошел с ума? – глухо и шокировано спрашиваю, вися вниз головой на его плече.

– Сама напросилась, – раздается лаконичный ответ.

Я чувствую его руку на своей заднице. Случайно ли или специально. Внутри все натягивается, как тетива, которую готовят к выстрелу. Мне не верится, что все это происходит в реальности.

Такого поведения от него я совершенно не ожидала. Я и забыла, какой он – резкий, наглый в своем “хочу”. В моей жизни не было никого больше, кто бы так легко и играючи нарушал мои границы, как он…

Он сгружает мое несопротивляющееся тело на пассажирское сидение. А я все еще не могу понять, какую стратегию выбрать – кричать, материть или сохранять спокойствие?

С одной стороны я знаю, что сопротивление – лишь его разозлит, проще пойти на поводу, так быстрее пропадет интерес. Да и стала я за последние года сильно уравновешенней и спокойней, мне не хотелось лишних, ненужных драм и ссор. Я ведь действительно всего лишь хотела больше его никогда не видеть и не слышать. И ради этой цели готова была заткнуть за пояс свои упрямство и гордость и вести себя именно так, как будет полезно для благой цели.

С другой стороны – я не хотела с ним разговаривать. Мне не интересно было, что он скажет, зачем. Я желала быть как можно дальше от него. Хотелось убежать. Не дышать с ним одним воздухом. Не находиться рядом.

Старцев садится за руль и спокойно трогается с места.

– Ты все-таки сошел с ума, – гипнотизируя его профиль, констатирую я.

– С тобой – да, – он смотрит на меня в упор своим темным, прожигающим взглядом. – Всегда.

Зачем он так? Опять. То ли интонация, то ли взгляд, то ли слова, а может быть, все вместе, выводит меня из равновесия. Слишком много невысказанного подтекста, чересчур много простора для додумать в его словах.

– О чем ты хочешь поговорить? – наконец, сдаюсь я.

Он чересчур упрямый. Так что проще уже ответить на его вопросы, дать нужные ему объяснения – в общем, закончить с этим как можно быстрее.

– О нашей дочери, – он вновь ловит мой взгляд.

Я чувствую резкий удар под дых от его слов.

Он знает? Как? Давно?

Хотя чему я удивляюсь – это же Старцев. Впервые думаю о том, что паранойя Дениса не такая уж беспочвенная. Я в России чуть больше недели и вот – Тимур уже знает про дочь.

– Это дочь Дениса, – упрямо заявляю, поджав губы.

Вижу, как его руки до побелевших костяшек сжимают руль. Взгляд, который ловлю, больше не отдает спокойствием и холодом – он в ярости.

– Лучше не выводи меня из себя, – заявляет предостерегающе.

Повисает тяжелое, мрачное молчание.

– Куда ты меня везешь? – спрашиваю, с какой-то тревогой разглядывая проносящиеся за окном здания.

Он молчит. Включает магнитолу и делает музыку погромче, всем видом показывая, что больше ничего обсуждать не намерен.

Усмехаюсь. Старцев, как всегда, в своем репертуаре. Его “поговорить” очень одностороннее и эгоистичное. Он будет разговаривать только на те темы, на которые хочет сам, и столько, сколько посчитает нужным.

Мы едем какое-то время, а потом резко тормозим. Я удивленно оглядываюсь и понимаю, что он довез меня до дома. Поворачиваюсь, сталкиваясь с темным, мрачным взглядом.

– Ты не подумала о том, что мне стоит знать об этом?

Я смотрю в темные глаза. Странное ощущение – как дежавю. Я думала, все забылось, стерлось, перестало иметь значение. Но его глаза все такие же – знакомые, незабытые.

– Нет. Потому что я не хочу, чтобы ты был частью нашей жизни.

Честность… Нужна ли она сейчас? Нужна ли ему? Мне?

Желваки начинают ходить на его скулах. Ему не нравятся мой ответ, а у меня нет желания смягчать правду или что-то выдумывать.

– Это моя дочь, – резко, колко.

– Это дочь Дениса, – упрямо заявляю в ответ.

– Саша, блядь, – резкий рык и удар по рулю.

Вздрагиваю, удивленно смотря на то, как Старцев психует. Зрелище диковинное и необычное.

– Ты знала, что беременна, когда уезжала в Германию?

– Нет.

Повисает напряженное молчание.

– Ты не должна была…

– Я не собираюсь перед тобой отчитываться, – резко обрываю.

Обжигающий, темный взгляд буравит, пытаясь прожечь дыру.

– Так ведь нельзя, Саш…

– А как – можно? Уж точно не ты мне будешь давать уроки добродетели и морали.

Он вдруг усмехается.

– Ты знаешь о том, что я отсидел?

Коченею, застываю. Не хочу этого слышать. Не хочу.

Знаю. Все знаю. Слишком много о его жизни, на мой взгляд. Следила. Не могла иначе.

– Из-за тебя, Саш…

– Из-за Смолянова…

– Как удобно, – зло усмехается. – Ты меня подставила, отомстила. Уехала. Еще и дочери лишила. Или это продолжение твоей мести?

– Нет. Я о тебе даже не вспоминала.

– Почти поверил. Почти, – с усмешкой говорит, смотря прямо в мои глаза. – Это моя дочь, – не спрашивает, а предупреждает.

– Не вмешивайся в нашу жизнь.

– А это не тебе решать.

Отворачивается, показывая всем видом, что разговор окончен. Я касаюсь дверной ручки, собираясь выйти.

– И да, теперь я знаю, где вы живете. Венесуэла? Неплохо. Сбежать не получится.

Все внутри холодеет.

То есть все это время он не знал, где мы? А когда мы купили чертовы билеты в Россию, смог отследить абсолютно все – и время прилета, и откуда мы прибыли. Но как он мог не знать, где мы живем? Я была достаточно знаменитой художницей, и все картины подписывала своим именем и девичьей фамилией, как и раньше, – Александра Дэвис.

На негнущихся ногах выхожу из машины. В голове какая-то звенящая паника.

Сзади с громким визгом шин с места срывается Старцев, а я вдруг чувствую, как что-то внутри тревожно обрывается.