Читать книгу У сердца есть причины - - Страница 8

За те пять минут, что мы идем по темным коридорам, я усилием воли останавливаю безумный поток мыслей и стараюсь себя не накручивать. В конце концов, рассуждаю логически, что со мной может произойти? Гаврилин знает, что я здесь, а Дорохов… не псих же он в самом деле. Хотя утверждение, конечно, спорное…

Оглядываюсь, надеясь, что позади идет Сема, но я одна. Бритоголовый тип все еще цепко удерживает меня за локоть, практически таща за собой.

Я будто в каком-то паршивом триллере в главных ролях. Все происходящее слишком странно, нереально, непривычно.

– Эй, помедленнее! Дама, между прочим, на каблуках, – недовольно ворчу я.

И сама себя хвалю – вот именно так и надо. Бояться мне действительно нечего. Хотя Дорохов смотрел на меня таким… пронизывающим взглядом, что я ожидаю, чего угодно, но не спокойного и доброжелательного разговора.

Когда массивные двери передо мной открываются, я вижу ярко освещенное помещение. На несколько секунд даже приходится зажмуриться, слишком уж тут светло по сравнению с тем, что все остальное здание погружено в мрачный полумрак.

Наконец мой взгляд фокусируется на виновнике приключений моего сегодняшнего вечера.

Дорохов сидит вальяжно на стуле, широко расставив ноги. Его волосы мокрые, лицо без следа краски. Успел сходить в душ, но, видимо, не нашел времени одеться. По крайне мере, сидит он по пояс обнаженный в одних темных рванных на коленях джинсах. Усмехаюсь про себя, думая о том, что он даже одежду выбирает определенную – наглую, дерзкую.

Я дергаю рукой, желая освободиться из жестокой хватки бритоголового, и он наконец отпускает, а после и сам исчезает, закрывая за собой дверь. И мы останемся наедине.

Волнение вновь взвивается во мне как торнадо. Я закусываю губу, впиваюсь ногтями в ладони, чтобы прийти в себя.

Он же всего лишь мальчишка, на десять лет меня младше, почему я себя чувствую так странно рядом с ним?

– Гаврилин в курсе? – нарушает тишину Дорохов, прерывая мой начавшийся поток самокопания.

– А как ты думаешь? – и это вопрос получается каким-то резким, тон неожиданно надменный.

Я осуждаю? Наверное, да. Сема пытался мне объяснить, что единоборства – это вполне нормально, это спорт. Но я все еще считала происходящее безумием, а людей, участвующих в подобном, слегка неадекватными.

Кто в здравом уме захочет бить другого и получать удары самому? А еще и будет кайфовать от всего этого… От боли, пота, сломанных костей и невменяемой агрессии.

Дорохов замечает, что с моей интонацией что-то не так. Весь подбирается, как зверь, готовящийся к атаке.

Он относится с наплевательским, казалось бы, отношением ко всему и ко всем вокруг, но заводится с полуоборота, как только чувствует, что на него смотрят свысока или обращаются недостаточно почтительно.

Я не собираюсь с ним спорить или учить его жизни, просто хочу уйти. Мы смотрим друг на друга упрямо, оба взвинченные происходящим. Я понимаю, осознаю, что мой тон для него как провокация, но изменить уже ничего не могу.

Дорохов резко встает, подходит ближе. Останавливается, когда расстояние между нами становится несколько миллиметров.

Его хищные янтарные глаза так близко. Он недоволен моим присутствием здесь, я ощущаю злость буквально каждой клеточкой тела. Янтарь взгляда сейчас бурлящий, темнеющий, агрессивный…

– А вы еще та стерва, Карина Александровна, не правда ли? – с усмешкой бросает он мне в лицо.

Пытается задеть, ужалить. Я мягко улыбаюсь в ответ. Применяю свою любимую тактику – включаю ласковый до тошноты режим, за которым всегда чувствуется жалящий подтекст.

– Тебя не удивляет, что у этого слова не существует мужского рода? Почему не бывает мужчин стерв? Хм… – я изображаю задумчивость, наклоняю голову, разглядывая Дорохова. – Зато бывают мудаки. Так кем лучше быть, Дорохов, стервой или мудаком?

Он секунду внимательно смотрит меня, будто до конца не может поверить в то, что я сказала, а потом вдруг громко смеется, закидывая голову.

Я рассматриваю его слегка завороженно. То ли смена настроения меня так удивляет, то ли настоящий, непритворный смех. Абсолютно неожиданный, совершенно противоречащий ядовитому мрачному напряжению между нами.

В какой-то момент он перестает смеяться, и мы смотрим друг на друга в упор. От его взгляда я ощущаю дискомфорт, но уступить не могу, не имею права.

– Не боишься, что тебя выкинут из команды? – прерываю вязкую тишину.

Мне действительно интересно. Кто он, Ярослав Дорохов? Зачем ему какие-то подпольные бои без правил, если он – звезда футбола, которому пророчат великое будущее? Он не глупец, не лентяй, не сумасшедший. Тогда зачем он все это делает?

– Мне все равно, – спокойно говорит, не отводя взгляда.

И я ему верю. Дорохову действительно наплевать. Почему? В этом чувствуется его какая-то необыкновенная внутренняя сила – он не боится терять.

Он отходит. Идет к столу неподалеку, открывает шкаф, достает бутылку виски. Наливает янтарную жидкость в бокал, поворачивается ко мне лицом, вновь смотрит в упор. Делает внушительный глоток, не отводя взгляда.

Мне пора уходить, но я стою как загипнотизированная и продолжаю глазеть на него, следить за каждым движением. С ним рядом я себя всегда чувствую как-то не так, неправильно, необъяснимо.

Вокруг нас какая-то обволакивающая, тяжелая тишина. Мы говорим с другом другом глазами, без слов.

Он говорит: «А еще мне все равно на то, что ты думаешь».

Я отвечаю: «Тот факт, что ты это говоришь, означает прямо противоположное».

Он щурится, недовольный моим высказыванием. Я посылаю ему ласковую улыбку. Опять и всегда мое любимое – быть до тошноты милой там, где у меня нет достойного оружия сопротивления.

– Ты не стерва, Карина Александровна, а самая настоящая дура, – вдруг говорит он мне.

Я вздрагиваю, не ожидавшая такой прямолинейной грубости. И этот резкий, беспардонный переход на «ты» тоже привлекает мое внимание.

Дорохов вновь оказывается рядом, непозволительно близко. Я упрямо не разрываю зрительный контакт.

– Кто надевает обтягивающую юбку с полупрозрачной блузкой на подпольные бои без правил? – с ядовитой усмешкой произносит, наклоняясь ко мне так, что я чувствую его теплое дыхание.

Я хмурюсь, непроизвольно оглядывая свою одежду. Да, я не сочла нужным переодеть обычный рабочий наряд. Наверное, сейчас, после того, как он вслух сказал о его неуместности, я склонна с ним согласиться.

Это было слегка опрометчиво и глупо – прийти в подобное место в таком виде. Дома я была настолько взбудоражена самой мыслью о боях и старалась, как можно быстрее убежать из дома, чтобы не столкнуться с мужем, что логическая часть мозга работала явно с задержкой и сбоями. Но не буду же я ему в этом признаваться?

– Тебя сейчас должно больше беспокоить твое будущее, а не мой внешний вид, – шиплю в ответ.

Он усмехается. Эта усмешка будто зеркально моего тону – флакон из надменности, превосходства и острых колючек. Он не хочет уступать ни в чем.

– Кажется, Карина Александровна, что это ты слишком много переживаешь за мое будущее…

Он вновь отходит, возвращается к столу, наливает себе еще один бокал виски. Смотрит через комнату, и янтарные глаза режут острием.

– Меня не выкинут из команды. Гаврилин этого не сделает. Но вот друзьями мы с тобой очевидно не станем. Слишком уж ты явно настроена против, – заканчивает с усмешкой.

У меня расширяются глаза от удивления – сколько же в нем самоуверенности и наглости? Я уверена на сто процентов, что Леня вышвырнет его быстрее, чем Дорохов успеет придумать хоть какое-то оправдание своему поведению.

Как только Гаврилин получит подтверждение, что это не слухи, и Дорохов действительно участвует в боях, однозначно выкинет его из команды завтра же. Это потенциальный скандал, а это не очень любят спонсоры, и соответственно Гаврилин. К тому же Дорохов регулярно рискует своим здоровьем и тем самым нарушает контракт. В общем, целый длинный список, почему у Гаврилина есть веские причины расстаться с Ярославом без лишних пиететов.

Хотя… будем честны, этот зазнавшийся выскочка даже не станет придумывать никаких объяснений и наверняка не сделает ни одной попытки оправдаться. Он ведь уже показал и даже сказал – ему все равно, наплевать на происходящее. Может, дело в молодости? Или просто характер у него такой – без тормозов и лишних сожалений.

– Знаешь, люди с высоким самомнением рано или поздно приземляются на землю, – говорю ему.

Стоило промолчать. Не умничать. Не включать училку. Но не могу… так не могу.

Меня триггерит его отношение к жизни, ко всему случившемуся. Меня бесит, что он ворвался в мою жизнь и украл мой покой. Меня выводит из себя, что я ничего не в силах изменить, потому что не могу повлиять на него, поменять его поведение. У меня не получается оставаться равнодушной, когда смотрю на него, когда разговариваю с ним. Не получается. Глупо. Я ведусь на провокации. Сама становлюсь агрессором и провокатором. Единственное, что согревают душу – всему этому вот-вот наступит конец.

– Знаешь, Карина Александровна, – копируя мой ядовитый тон, вторит он, – мне кажется, что тебе дьявольски нравится это мое, как ты там сказала, самомнение.

И улыбка. Мальчишеская, во все тридцать два зуба. Я практически давлюсь воздухом от того, как интенсивно хочу возмутиться и оспорить его глупое предположение.

Но прежде чем я продолжу эту ни к чему хорошему не ведущую перепалку, у меня хватает сил остановиться. Прекратить этот фарс. Чтобы, наконец закончить этот бессмысленный разговор, я разворачиваюсь и быстрым шагом ухожу прочь.

Я чувствую обжигающий взгляд Дорохова на своей спине и даже заднице. Он впивается в меня иголками, задевая каждую клеточку тела.

Я жду, что он меня остановит. Может, скажет что-то еще, что меня заденет, выведет из себя.

Я не понимаю, совершенно не понимаю, как ему удается так легко выводить меня равновесия. Почему я так остро на него реагирую? Почему вместо того, чтобы отмолчаться, быть и выглядеть равнодушной, я становлюсь активным участником этих нескончаемых баталий?

Почему он такой… невыносимый? И почему я рядом с ним такая… другая?

Сердце лихорадочно стучит, норовя разорвать грудную клетку. Я сбегаю почти гордо, практически оставляя этим уходом за собой последнее слово. Это я решила, что разговор окончен. Это я оказалась умнее и закончила бессмысленный спор между нами. По крайне мере, именно так я себя успокаиваю.

Когда сзади громко хлопает дверь, отрезая меня от Дорохова, я выдыхаю.

Главное, дышать…

Вдох, выдох…

Он всего лишь… никто…

И это все… не имеет никакого значения…