Читать книгу Фенечка на запястье Бога - - Страница 5

Сестра Леночка старше меня на четыре года. Мы совершенно не похожи. Леночка – замкнутая и импульсивная, а я – общительная. Прежде чем отрезать – всё перепроверю семьсот пятьдесят пять раз и вынесу всем мозги.

Однажды мама купила сестре пижаму: брючки и кофточку. Обнаружив обновку, Леночка тут же надела её и отправилась к маме на работу в центр города. Пешком. Конечно, все мамины сослуживцы, увидев восьмилетнего ребёнка в таком виде, попáдали со смеху.

Мне кажется, «пижамная история» ранила сестру, но все её эмоции прятались в потаённых местах. Внутри Леночки хранилась коробочка, коробочка – в ларчике, который запирался на ключик, а ларчик – в сундучке. Её чувства скрывались так глубоко, что до них невозможно было добраться, и вместе с тем они всегда лежали на поверхности. Сестра прятала их от себя. Она прятала всё плохое, что происходило с ней, или то, что она воспринимала как плохое.

Когда я была ребёнком, Леночка постоянно возилась со мной. Она научила меня читать, считать и писать печатными буквами. Прописи мы с ней так и не одолели. Мои спастичные руки забастовали. Мы играли в девчачьи игры. Потом, когда меня стали отправлять в санаторий, мы скучали друг по другу. Она приезжала с мамой навестить меня в Барнаул.

В школе у неё появилась склонность к рисованию. Вернее, Леночка могла скопировать любую картинку.

В то время почтовые письма были на пике популярности. Все со всеми переписывались. Я обзавелась подружками по переписке из санаториев.

Леночка отправляла мне послания из дома. Каждое письмо она щедро украшала героями из мультфильмов и сказок. Так сестра хотела поддержать меня, посылая капельку тепла из дома. Её цветные рисунки являли собой шедевры!!! Они становились предметом зависти моих одногруппников. Сейчас я жалею, что не сохранила эти нетленки, эту бесценную роскошь нашего детства. В санаторий Леночка писала под диктовку мамы. Мама крутилась как белка в дурном колесе жизни. Так сложился наш семейный эпистолярный жанр: слова матери + рисунки сестры.

Я в ответ сочиняла послания совершенно дебильного характера. Все они начинались одинаково:

Привет из города такого-то!

Пишет вам ваша дочь Таня!

Как будто они не знали, кто им написал и кем я им прихожусь.

Дальше шёл длинный список вкусностей, который мог придумать только ребёнок, находящийся вне семьи и вечно хотящий жрать:

Дорогая мама, у меня всё хорошо. Пришли мне, пожалуйста…

Пять или десять наименований сладостей, которые видела у других детей. Я перечисляла абсолютно всё, что попадало в поле моего зрения: кукурузные палочки, мармеладки, зефирки, ириски «Золотой ключик», сгущёнку и многое другое, что присылали другим детям.

Конец писем тоже был стандартным:

У меня всё хорошо. Я хожу на все процедуры.

Целую. Таня.

В ответ я получала тоже стандартные письма: «Как ты себя чувствуешь?», «Мы скучаем», «Скоро приедем».

Несмотря на всю незамысловатость содержания, писем ждали с нетерпением обе стороны, словно мы жили в условиях Второй мировой войны и обменивались заветными треугольниками. Я в санатории внутренне подпрыгивала и делала кульбит, когда воспитательница говорила: «Трушова, тебе письмо».

Когда же я приезжала из санатория, мы с сестрой дня три жили мирно, обнимались-целовались, а затем начинались наши разборки.

Помню, как мне хотелось почитать Леночкин учебник по биологии. Зачем он мне сдался, я не знаю. Там красовались прикольные картинки с цветочками. В ответ на мою просьбу сестра сказала: «Ты дура и ничего не поймёшь».

Между прочим, «дура» в переводе с латыни означает не «глупая», а «смелая». Древние римляне называли своих современниц dura-femina.

Леночка засунула учебник на верхнюю полку книжного шкафа, откуда я ничего не могла достать. В наказание за вредность сестра была немедленно укушена за руку (я тогда только ползала, но кусалась молниеносно, как дитя гадюки), а она, в свою очередь, тут же отвесила мне звонкий подзатыльник. Тема была исчерпана. Родители ничего не знали. Мы никогда не стучали друг на друга. Примерно в таком режиме мы с ней жили.

Леночка владела не только «миниатюрными формами живописи». Наша большая трёхкомнатная квартира из-за отсутствия мебели изобиловала пустыми стенами, и сестра могла нарисовать что-нибудь монументальное. Комнаты, побеленные папиным секретным составом (в результате чего известь не осыпáлась и не оставалась на одежде), просто взывали к росписи. Поэтому Лена могла найти интересную открытку, например «Царевна-лягушка убивает своего сына», и, вооружившись гуашью, украсить подобной картиной одну из стен нашей комнаты.

Благодаря таким проявлениям её живописного гения мы жили среди бабочек, сказочных принцев, оленят и цыганок. Я стала искренней поклонницей её таланта.

Мама отдала Леночку в художественную школу, но сестра вскоре бросила её. Я прекрасно понимала Лену: за три месяца ей разрешили нарисовать лишь несколько кубиков, шар и синий кувшин. Преподаватели не оценили размаха её творческой натуры.

Хотя Леночкина учительница из художки приходила к нам домой и просила маму, повторяя такие слова, как «Уговорите! Способности! У нее прекрасно получается!», моя сестра упёрлась рогом и бросила художественную школу.

Checkpoint. У нас есть общее: мы обе упрямы.

Кроме живописи, сестра любила убираться в квартире. Как только мама уходила на работу, а Леночка приходила из школы, мы с ней начинали «наводить порядки». Меня она тоже приучала к общественно полезному труду. Я вытирала пыль, сама она намывала полы, а потом мы торжественно шли на кухню готовить ужин к приходу мамы. На кухне я была незаменимым помощником, потому что помнила наизусть все рецепты, все последовательности приготовления блюд и всегда знала ответ на самый важный вопрос всех времён и народов: «солила – не солила».

Я самостоятельно не готовила еду. Мне никогда не разрешали пользоваться ножом, ножницами и другими колюще-режущими предметами. Мама и сестра дико боялись, что я поранюсь из-за моего ДЦП. Я обижалась, но не протестовала. В детстве мне была недоступна эта форма гражданской активности.

Когда мне исполнилось лет двенадцать, я жадно ждала, когда все уйдут из дома, и начинала хулиганить на кухне. Например, я научилась включать газовую конфорку. Для этого сначала зажигала спичку и клала её на конфорку около сопла, а потом пускала газ. Когда он загорался, то ножом убирала горящую спичку, чтобы на конфорке не оставалось следа. Потом я осторожно двигала спичку ножом к краю плиты, где могла её извлечь и выбросить в ведро. Конечно, сначала я научилась зажигать сами спички, которые брала у курящего отца, а у него спичек было видимо-невидимо.

Такой способ пользоваться газовой плитой казался мне максимально безопасным. Но когда я показала его маме – у неё была истерика. Она сказала, что я спалю себя, квартиру, дом, всю планету, и категорически запретила мне подходить к плите.

Мама уходила на работу – я продолжала в своём духе.

Потом я научилась жарить яичницу. Это тоже оказалось довольно весело, поскольку рабочая рука у нас с Богом получилась только одна. Я намастрачилась потихоньку стучать сырым яйцом о ребро сковороды, чтобы оно слегка треснуло, а потом уже выдавливала его на дно. Было некрасиво (поскольку желток раздавливался и терял свою божественную круглую форму), но вкусно. Я собой безумно гордилась.

Следующим этапом стала «дрессировка» картофеля, так как он был основным продуктом нашего семейного рациона. Оказалось, что его необходимо чистить. Ножом. Блюда из нечищеного картофеля, например картофель в мундире, я не признавала кошерными.

Картофель можно почистить двумя способами. Первый – отварить в кожуре и почистить рукой, тогда нож не нужен. Но это было как-то не комильфо. Поэтому я решила научиться чистить сырой картофель. «Человеческим способом» я этого сделать не могла из-за левой руки: скользкая картофелина падала в раковину, и я часто резала себе пальцы. Но однажды меня осенило: я взяла тёрку и стала на ней сдирать кожуру картофеля.

Так у меня получилась чистая картофелина, правда, с неровной поверхностью. Вот такой экстравагантный способ почистить картофель я изобрела. Мои способы готовки были инвестициями в будущее. Ведь я жила с сестрой и мамой – моими «кормящими матерями». Словом, мои кулинарные усилия тогда, когда они во мне зарождались, не были востребованы. Кстати, почистить морковь оказалось гораздо легче из-за её продолговатой формы.

Меня «отпустило», когда я доказала себе, что смогу зажечь газовую плиту и приготовить элементарное. Я не останусь голодной! Поэтому я как-то охладела к кулинарии и прекратила издеваться над продуктами.

Сестра очень любила готовить. Особенно ей рвало крышу от выпекания тортов. К нам часто заходил такой персонаж, как Саша Артемьев, который учился в моём классе, – наши мамы приятельствовали. Саша был нестандартным по советским меркам мальчиком. Он любил вязать, шить и готовить. Мечтал стать поваром, а не слесарем. Неудивительно, что в школе одноклассники его избегали либо он их избегал. Не суть важно – в один прекрасный момент Саша стал захаживать к нам. Мы втроём устраивали кулинарные пиршества.

Мама всегда набивала холодильник продуктами. У неё были свои серые схемы и подпольные трафики, с помощью которых наша семья обеспечивалась «халявными припасами». Поэтому мама нас никогда не ругала за те горы переведённых продуктов, которые превращались поначалу в несъедобные коржи и кремы. Так мы втроём учились делать безе, бисквиты, шарлотки – словом, всё, что могли изобрести наши пытливые, не ограниченные рамками умы. Однажды мы растопили гору ирисок и сделали из них начинку для торта. Мне поручили почётную должность «разворачивателя ирисок».

Я думаю, мама радовалась нашим кулинарным экспериментам просто потому, что мы были заняты чем-то полезным, а я общалась со своим сверстником – Сашей.

После кулинарных безумств сестра шла к зеркалу и видела каждый грамм торта на своей фигуре. Моя фигура хранила железное алиби, словно я ничего не ела. Никогда. Ни одного кусочка торта. В то время как фигура моей бедной сестры вопила из зеркала: «Виновна!» Леночка вздыхала и шла делать зарядку. У неё был хулахуп – артефакт любой приличной девушки того времени. Она его крутила вокруг талии, пыталась качать пресс. Но всё это не помогало, конечно же.

Потому что сестра изначально была крупной девочкой, потом она переболела «боткина» и стала ещё более крупной, и, наконец, любовь к сладкому и мучному довела её фигуру до «совершенства». По мне, так никакой катастрофы с ней не происходило. Она была симпатичной, подвижной девушкой с чувством юмора. Но Лена хотела быть такой же худышкой, как я, поэтому её переживаниям не было конца.

Помню, как она перетащила из прихожей в зал огромный трельяж и простаивала перед ним часами, мучая меня вопросом:

– Я поправилась?

– Конечно нет. Зачем ты всё время об этом думаешь?

На мой взгляд, она излишне комплексовала, зациклившись на своей полноте и вещах, которые не могла себе позволить. Ей хотелось всякого: модных джинсов, сапог и золотых украшений – обязательного статусного аксессуара провинциальной сибирской девушки. Без всех этих вещей жизнь в понимании сестры не считалась полноценной и успешной.

У Леночки был ещё один талант: она умела устраивать праздники.

Когда случалось какое-нибудь торжество, всё наше многочисленное семейство – бабушка, тёти, дяди и их дети – собиралось в наших «хоромах».

Мы с сестрой придумывали культурную программу. За репертуар отвечала я; поскольку тогда не было интернета, все «номера» я привозила из санатория, где было очень развито устное народное творчество. Весь этот культурный багаж я демонстрировала сестре. Леночка отметала часть, где попадалась ненормативная лексика, или переделывала её. Потом мы начинали готовиться. Сами делали костюмы из тех вещей, которые мама разрешала использовать. А потом, когда все собирались за столом, мы начинали вести «корпоратив». Наша родня охотно смотрела сценки и сольные исполнения, сопровождая их бурными и восхищёнными овациями. При этом все гораздо меньше пили. А потом наш репертуар расширился и до конкурсов. Мы определённо имели успех.

А ещё Леночка рассказывала мне, что ей снились сны, в которых она приходила к маме. Беременной маме. Во сне сестра брала её за руку и вела в больницу, чтобы маме сделали «кесарево». Я рождалась здоровой и красивой. Мы жили долго и счастливо.

Мечты сестры были несбыточными, но мне становилось приятно, что она переживает и заботится. Сестра, как и мама, так хотела, чтобы я стала нормальной. Такой, как все.