Читать книгу Гумус - - Страница 4

Артур захлопнул багажник. Все необходимое им с Анной для жизни уместилось в пятнадцать мешков для мусора. Понимая, что по прибытии в Нормандию им непременно понадобится личный транспорт, они решили отправиться туда на машине, расходуя тем самым значительную часть положенной им годовой нормы выбросов углекислого газа. Старенький отцовский «вольво» с низкой линией крыши и угловатым силуэтом выглядел словно часть декорации из фильма Клода Соте. В Фалезе они свернули с автомагистрали № 88 и отключили навигатор, чтобы, как выразилась Анна, разворачивая огромный, как простыня, атлас автодорог, «поближе познакомиться с местностью». Красным цветом она обвела пункт назначения: Сен-Фирмин-сюр-Орн, где находилась ферма дедушки. Стоял теплый весенний день; Артур медленно вел машину по проселочным дорогам, прореза́вшим сельские пейзажи, словно галереи дождевых червей – почву. Здесь, в деревенском захолустье, парижане Артур и Анна проходили ритуал посвящения в неоруралы; их миссия заключалась в том, чтобы вдохнуть в заброшенную ферму новую жизнь.

Через открытое окно автомобиля они открывали для себя настоящую Нормандию – ту, у которой нет названия. Впрочем, из-за неровностей рельефа эту местность, расположенную между бокажами[13] округа Вир, равниной Кана, грушевыми садами Донфрона и пригородами Фалеза, иногда называли Нормандской Швейцарией. Артуру не нравилось это выражение, придуманное для туристов. Хотя нельзя было не согласиться, что там, где Армориканская возвышенность, окруженная городками Пон-д'Уйи, Клеси, Атис-де-л'Орн и Конде-сюр-Нуаро, встречалась с полями, обсаженными деревьями и кустами, ландшафт действительно отличался живописными неровностями. Отвесные прибрежные скалы и гранитные фасады домов, нарушающие пьянящую мягкость нормандских пейзажей, действовали отрезвляюще. В деревушках прелестные фахверковые постройки сменялись темным, тяжелым и грозным камнем. Горные кряжи заставляли реки петлять, яблони – пускать толстые шишковатые корни, коров – жаться по склонам пастбищ, а деревни – прятаться в тени. За очередной долиной скрывалась другая, едва обозначенная церковными колокольнями, которые устремлялись в небо, словно сигнальные мачты, напоминающие об одиноких душах, обитающих в этих краях. И все же, эти души прекрасно жили и здравствовали. Здесь было все, что нужно для счастья. Каждой деревеньке, каждому хутору принадлежал свой собственный панорамный вид, свой собственный неповторимый кусочек мира, благодаря чему любой, даже самый невзрачный местный житель чувствовал себя лордом.

В это время года в природе преобладали желтые и красноватые тона. На крутых склонах в зарослях метельника взвивались пурпурные всполохи плакун-травы. Между полями виднелись нетронутые участки леса и утопленные в земле тенистые тропинки – целая система защиты от ветра и эрозии. В этой холмистой местности, наибольшая часть которой использовалась для выпаса скота, объединение сельскохозяйственных наделов (выгодное для человека, но губительное для почвы) происходило менее активно, чем в остальных регионах. Артур и Анна почти не встречали других машин – ни легковых автомобилей, ни бешено мчащихся грузовиков, – но местность была обитаема. Аккуратно усеянная каменными домами с гранитными перемычками и крышами из розоватого сланца, Нижняя Нормандия с ее мирными склонами и равнинами, казалось бы, избежала воцарения рокового трио современности – город-пригород-туркомплекс.

В то время как вся Франция переживала очередную засуху и в некоторых местах Луару можно было пересечь вброд, здесь реки текли на каждом шагу и уровень грунтовых вод регулярно пополнялся за счет дождей, приносимых с океана. Утомленные утренними сборами и четырехчасовой поездкой, Артур и Анна решили искупаться в ближайшей речушке. Остановив машину на обочине у мостика из серого известняка (на поблекшем указателе значилось «Мулен де Тайбуа»), они сделали несколько шагов по каменистой тропинке и через густые дебри сочной травы спустились к берегу. Здесь не было ни ограждений, ни столов для пикника, ни разметки маршрутов для пеших прогулок – абсолютно девственное пространство. Анна присела на корточки и осторожно прикоснулась к воде, словно дикий зверек, принюхивающийся перед тем, как попить. В этом месте Рувр, гордо именующий себя притоком Орны, выглядел мелководным ручьем. Лучи солнца освещали неглубокое песчаное дно и играли в листве буковых деревьев; прозрачная вода омывала камни. Взглянув друг на друга и не проронив ни слова, Артур и Анна принялись раздеваться. Обнаженные, они легли в воду, как в постель. Крошечные рыбки щекотали их ступни. Какое блаженство! К счастью, здесь не было ничего, что могло бы испортить впечатление: ни звуков мотора, ни вони азотных удобрений, ни водозаборных сооружений на берегу, ни острых камешков, впивающихся в ягодицы. Даже желание, неотступное желание, погасло в прохладе воды.

– Просто рай, – улыбнулся Артур. – Все потребности, которые человек создает для себя…

– Заткнись, – нежно сказала Анна.

Они пролежали так довольно долго, не прикасаясь друг к другу, погрузившись в себя, ни о чем не думая и наслаждаясь радушием, с которым их встречала Нормандия. Преломляясь, свет придавал их телам бледность и искажал силуэт. Казалось, их головы плывут по воде, как две дрейфующие маски.

* * *

Артур побаивался приезда в Сен-Фирмин. Дедушкины владения, расположенные немного в стороне от деревни, назывались «Лесная ферма». В те времена, когда не существовало Airbnb, люди не утруждали себя поиском изысканных названий для своей недвижимости (вроде «Царства мечты» или «Райской обители»): язык сам выбирал самый эффективный, самый простой и поэтому по-настоящему поэтичный топоним. Лес давно исчез, но «Лесная ферма» до сих пор стояла особняком. К ней вела небольшая дорога позади церкви. Пятьсот метров плавного подъема – этого достаточно, чтобы все следы урбанизации пропали из поля зрения. Фермерский дом, крытый сланцем, сохранил приличный вид, но прилегающие к нему постройки, где размещалось сельскохозяйственное оборудование, включая старый трактор McCormick, изрядно обветшали. Вокруг простирались поля, основная часть которых теперь принадлежала господину Жобару. Лесопосадки были уничтожены; вся земля отныне использовалась под посевы пшеницы, ячменя и овса, сливающиеся в сплошные зеленые пятна схожих оттенков. Артуру хотелось бы увидеть здесь хотя бы один величественный старый дуб, который не тронули из уважения к древним нормандским поверьям.

Но нет. Среди роскошного, колышущегося на ветру моря злаков маячил единственный пустующий клочок земли площадью в два гектара – не проданный дедушкой участок. Эти земли, превращающиеся в пустошь, уже успели зарасти кустами дикой ежевики, дроком и папоротником. Они примыкали к ферме, так что, продравшись сквозь колючки, из кухни можно было выйти прямо в поле.

Именно тут, подражая Торо, Артур и собирался начать свою «жизнь в лесу».

Он с трудом представлял себе Анну в подобных условиях. Их отношения держались на непрочной ниточке общих идеалов, которую реальность, вероятно, совсем скоро оборвет. Загоревшись идеей писать романы, Анна собиралась воспевать красоты местной природы, но, будучи парижанкой до мозга костей, считала сельскую местность чем-то вроде отдаленной городской окраины, где обитают дикие ультраправые избиратели. Ей предстояло поселиться в довольно ветхом строении, загроможденном мебелью 1960-х годов (из модной тогда формики[14]) и пропитанном необъяснимым запахом жареного лука, который можно встретить в любом деревенском доме, даже самом современном. Артур и сам имел весьма смутное представление о том, как он собирается проводить здесь дни. Чтобы не заскучать, он набрал целую библиотеку классиков. Его научный руководитель настоятельно советовал ему не «зарываться в этой дыре» и как можно чаще приезжать в Сакле, чтобы продолжать эксперименты в лаборатории. Артур выслушал тысячу историй о таких же, как он, идеалистах, которые быстро оказывались у разбитого корыта – из-за неумения адаптироваться, собственной нетерпеливости или враждебно настроенных соседей. Более того, он учился на агронома (а не на агротехника) и поэтому слегка побаивался оказаться наедине с землей – реальной, конкретной землей, в которую придется ежедневно запускать руки, которую нужно будет осматривать и обхаживать, придумывая способы обращения с ней, не описанные в пособиях и справочниках.

К его немалому удивлению, первые несколько недель прошли в здоровой рабочей атмосфере. Анна сразу же приступила к ремонту и, насмотревшись обучающих роликов в ютубе, занималась и электрикой, и сантехникой, и штукатурными работами. Джинсовый комбинезон, надетый на голое тело, едва прикрывал ее грудь и выставлял напоказ курчавые подмышки. В старой кожаной сумке через плечо позвякивали инструменты. Анна оказалась поразительно рукастой. В этом отгороженном от всего мира доме, где ее никто не мог услышать, она к тому же начала сквернословить, причем с явным удовольствием. На первом месте в списке ее любимых ругательств стояло «как серпом по яйцам» – выражение, вероятно, нечасто употребляемое ее сокурсницами по Институту политисследований. В конце дня, растянувшись на старом честерфилдском диване в гостиной, она открывала пиво и посылала своего мужчину на кухню, куда тот и отправлялся, с довольным видом повязывая фартук.

Судя по всему, Анне нравилось измываться над своим телом. Еще подростком она увлеклась пирсингом, а здесь, в деревне, ее склонность к селфхарму приняла новые формы. Теперь руки девушки были испачканы краской, покрыты ссадинами и порезами, а круглое личико загрубело под слоем пота и пыли. Никогда еще Артур не находил Анну более привлекательной.

С наступлением вечера оба замертво падали на матрас, положенный прямо на пол. Анна постоянно откладывала свои писательские планы, утверждая, что часы, проведенные с отверткой и шпателем, помогают ей продвинуться в работе над сюжетом.

Распределение обязанностей произошло само собой, без обсуждений. Пока Анна возилась с тронутой ржавчиной дедушкиной дрелью, Артур приступил к расчистке участка, на котором собирался создать естественный луг – идеальный биотоп для дождевых червей. Он уже видел себя следующей весной бегающим за Анной в зеленой траве высотой по пояс. Поскольку трактор использовать не хотелось и, в любом случае, управлять им он не умел, было решено расчистить участок традиционным способом – с помощью косы, валявшейся в сарае. В качестве рабочей одежды Артур, не страшась показаться пижоном, выбрал старую клетчатую рубашку. Все идет по плану, не так ли? Разве не должна земля, опустошенная механизацией, возрождаться благодаря человеческим рукам? Артур вспомнил пассаж из «Анны Карениной», где Левин, богатый и праздный помещик, приходит в экстаз, весь день проведя на покосе с мужиками. Почему бы и ему, Артуру, не испытать катарсис за косьбой?

Начало, однако, вышло удручающим. Уверенный, что уничтожить противника можно несколькими меткими ударами, Артур решительно направился прямо в заросли дикой ежевики, но сопротивление неподатливой, спутанной материи, упорно не желающей сдаваться и нацеливающей на агрессора свои колючки, остановило его. Чтобы срезать один-единственный куст, пришлось пройтись по нему раз двадцать, делая неловкие движения, больше похожие на удары дубинкой, чем на спокойные взмахи косы. Завершив свое грязное дело с помощью секатора, он отбросил в сторону бесформенный и жалкий обрубок. Изодранные руки кровоточили. Запыхавшись, Артур остановился и окинул взглядом свою землю, которая вдруг показалась ему огромной, – настоящий укрепленный лагерь, первый блокпост которого он едва смог одолеть. Сорвав лист шелковицы, он принялся жевать его: как известно, это растение обладало целебными свойствами, хотя Артур и забыл, какими именно. Рот наполнился едкой горечью; лекарство пришлось выплюнуть. Предстоящая задача казалась невыполнимой, непосильной для человека. Но бодрый стук молотка из гостиной призывал Артура не унывать. Скорее всего, рассудил он, дело в заточке.

Следующие несколько дней пролетели в поисках точильного камня. Обзавестись знакомствами в деревне молодые обитатели «Лесной фермы» пока не успели, а просить об услуге господина Жобара им не хотелось. Артур периодически наблюдал за его ярко-синим трактором, дефилирующим по окрестным полям, но здороваться с соседом избегал. Как выяснилось, все специализированные магазины находились за несколько десятков километров и закрывались на обед. Оказавшись у запертых дверей сначала в Атис-де-л'Орн, затем в Тюри-Аркур, Артур с тяжелым сердцем отправился в торговый центр Флера. Хорошо, что не пришлось ехать в Кан, чтобы отыскать то, что на протяжении тысячелетий было самой важной вещью в хозяйстве. Неужели сегодня никто не косит траву вручную?

С плохо скрываемой злостью Артур наточил режущее полотно до бритвенной остроты.

– Вот это коса, – торжествуя, объявил он Анне. – Ею можно резать камень.

– Кажется, я закончила ванную, – с улыбкой отвечала его возлюбленная, покрытая штукатуркой с головы до пят.

– Идем, покажу тебе.

Они вышли из кухни и направились к зарослям.

– Смотри!

Артур сделал широкий взмах. Ряд скошенных кустов ровно лег на землю.

– Вот! По старинке!

Он повторил движение и закричал от боли. Анна побежала в дом за аптечкой.

На следующий день Артуру удалось, покачиваясь и спотыкаясь, скосить несколько квадратных метров. Он провел в поле почти восемь часов, едва прерываясь на перекус. Работать под высоко стоящим солнцем было утомительно. Ничего похожего на просветление новоиспеченный косарь не испытал.

– По-моему, Толстой – полный кретин, – пробормотал Артур, разминая болевшие с непривычки мышцы.

Стало ясно, что прилагаемые им усилия не соответствуют полученным результатам. Поэтому Артур вернулся к азам. В интернете нашлись сайты, посвященные ручной косе и ее чудесному возвращению в обиход.

«Простая, надежная и удобная в использовании, классическая ручная коса представляет собой экологически чистый инструмент, не загрязняющий окружающую природу». Артур приободрился.

«Работать должна коса, а не вы». Трудно не согласиться.

«Перед началом работы необходимо отрегулировать косу. Чтобы проверить, правильно ли выбран угол атаки, выполните следующие действия:

1. Положите косу на землю, как показано на рисунке;

2. Замерьте расстояние между узлом крепления косовища (точка А) и ручкой (точка В). Расстояние между точкой А и точкой В должно совпадать с расстоянием между точкой А и острием ножа (точка С). Нарушение этого правила влияет как на усилие при кошении, так и на качество работы».

Господи, почему все так сложно? Знали ли малограмотные крестьяне о точках А, В и С? Артур впрягся в изучение земледелия, как в изучение иностранного языка. Нужно было вызубрить лексику и понять грамматику. Ничто не давалось ему естественно.

Благодаря упорству, пробуя и ошибаясь, он смог расчистить несколько соток за месяц; столько же времени ему потребовалось, чтобы отрастить бороду. Временами Артур приближался к тому состоянию блаженства, когда тело обретает равновесие, лезвие словно бы движется само по себе, а разум блуждает в пустоте. Но в следующее мгновение едва заметное неверное движение снова превращало косьбу в неуклюжий рукопашный бой. В такие моменты косарь чувствовал себя убийцей, методично уничтожающим остатки растительного покрова.

Особенно крупные корни кустарников нужно было выкапывать: им потребуется немало лет, чтобы перегнить. Каждый раз погружая лопату в землю, Артур испытывал внезапную грусть. Когда-то плодородный и рыхлый суглинок стал тяжелой, плотной массой с неприятным кислым запахом. Удар лопатой превращал ее в пыль, а дождь – в грязную кашу, что вынуждало приостанавливать работу. Это была пустыня, которую сорок долгих лет уничтожали пестицидами, вспашкой и минеральными удобрениями. Артур знал дедушкин рецепт наизусть: для подкормки в марте используется святая троица АФК, она же азофоска, она же комплексное азотно-фосфорно-калийное удобрение; затем, чтобы растения лучше росли, нужны хорошие регуляторы роста, они же фитогормоны. Дедушка очень гордился своими методами дозировки, которые требовали большого опыта и регулярных коррективов. Земля была для него не более чем вместилищем для химикатов. Если взять такую землю в руки, возникает ощущение, что вы находитесь в лаборатории. Артур так и не увидел ни одного дождевого червя.

Выглядел его участок весьма неприглядно. Светло-коричневый, цвета теннисного корта, а не возделанного поля, беспорядочно усеянный остатками скошенных растений и торчавшими во все стороны перекрученными корнями, он напоминал замусоренный пустырь. Трудно даже представить, что этот труп можно реанимировать.

Для исходной проверки количества дождевых червей Артур разметил квадратный метр земли, залил его смесью горчицы с водой и стал ждать. Это известный метод: поскольку горчица раздражает кожу дождевых червей, они вскоре выползают на поверхность, где их можно сосчитать.

– Малыши, выходите!

Проходили минуты – никто не появлялся. Артур приготовил несколько лотков, чтобы рассортировать люмбрицид по размеру и цвету и начать определять виды и подвиды. Он снова полил землю жидкостью. Запах горчицы защекотал ноздри.

– Вы что, обиделись?

Он позвал Анну, которая только что вернулась из Атис-де-л'Орна с новыми шлифовальными дисками. Положив сумку на землю, она опустилась на колени рядом с Артуром. Они обнялись, словно молодые родители перед колыбелью.

– Малыши, выходите!

Чтобы помочь Анне включиться в спектакль, который вот-вот начнется, Артур пустился в пространные объяснения, представляющие собой краткое изложение лекций Марселя Комба. Итак, в зависимости от среды обитания люмбрициды делятся на три основные категории. Эндогеики, бледненькие и пугливые, чрезвычайно редко выползают на поверхность. Печально, конечно, что не всем жителям Земли хватает храбрости выбраться за пределы своего мирка. Следующий тип – эпигеики, или поверхностно-подстилочные черви. Темно-красные, маленькие, быстрые и юркие, они буквально прыгают по земле и нигде не чувствуют себя счастливее, чем роясь в компосте. Их резвость граничит с суетливостью. И, наконец, главные среди дождевых червей (или, точнее, первые среди равных) – это анектики. Величаво вытягиваясь на несколько сантиметров, с хвостом в форме приплющенного копья, они постоянно перемещаются между своим подземным логовом и поверхностью. Осторожно выползают они из-под земли, чтобы полакомиться опавшими листьями или сделать кучку в виде башенки, похожей на детский куличик высотой в пару сантиметров. Если посчастливится, можно даже увидеть, как они ртом тянут листья в свои галереи. Это непростая операция: лист нужно свернуть в трубочку и утащить на глубину, где в дальнейшем он будет съеден либо послужит материалом для укрепления стенок подземных ходов. Как отмечал еще Дарвин, при встрече с препятствием у анектиков хватает ума не повторять одни и те же действия, а пробовать разные решения. Много ли людей могут сказать про себя то же самое?

– Помимо этой, – продолжал Артур, – существуют и другие классификации. Среди люмбрицид встречаются и геофаги, и плотоядные, и различные подвиды, например Ailoscolex lacteospumosus или Agastrodrilus monicae…

– Смотри, – перебила Анна, – там что-то шевелится!

Действительно, земля то и дело словно подрагивала. Внутри нее что-то двигалось.

– Вот и он!

Из-под земли показалась голова.

– Эндогеик? – взволнованно спросила Анна.

Артур в нерешительности покачал головой.

– Могу только сказать, что выглядит он не очень.

Червь долго пытался выбраться на поверхность, потом в изнеможении растянулся на земле. Его длина не превышала двух-трех сантиметров. Артур осторожно взял его и принялся внимательно рассматривать.

– Честно говоря, таких я никогда не видел. Обычно они извиваются, когда их берешь в руки.

Червь выглядел вялым, почти неживым. На его сероватом тельце едва можно было различить поясок – выпуклость, которая появляется у люмбрицид в период полового созревания.

– Я даже не понимаю, где у него голова, а где хвост.

– Вот это рот, нет?

– Или анус. Не знаю.

Артур размышлял вслух:

– Но ведь время эстивации еще не наступило, хотя и становится жарковато.

Уже несколько дней как настало лето. К полудню солнце уже вовсю палило.

– Время чего? – переспросила Анна.

– Время эстивации, то есть летней диапаузы, когда червь впадает в спячку. Но сейчас еще слишком рано, это ненормально.

Пока они разговаривали, появилось несколько новых червей, тоже казавшихся еле живыми, обессилевшими, словно тряпичными. Спустя минут десять к ним присоединилось еще трое собратьев. Артур не находил среди них ни одного из известных ему видов дождевых червей. Это были не анектики и не эндогеики, а жалкие, измученные доходяги.

– На сегодня хватит. Это просто смешно. Десять дождевых червей на квадратный метр. Значит, несколько килограммов на гектар. То есть ровным счетом ничего.

– Это ведь неплохо для твоих экспериментов, правда? – спросила Анна.

– Почему неплохо?

– Ты начнешь с чистой доски, с практически мертвого места.

– Не совсем оно мертвое, – поправил Артур, – скорее очень истощенное. И все же это печально.

Он почувствовал, как губы Анны прижались к его губам, и просунул руку в вырез ее комбинезона. Анна затрепетала, перевела дыхание и продолжила поцелуй. Затем, жадно впившись в рот Артура, принялась расстегивать пуговицы на его рубашке.

– Нас увидят, – неуверенно возразил он.

– Здесь никого нет. Только твои дождевые черви.

– Которые слепы.

Сильным движением Анна опрокинула Артура на лопатки. Тот только и успел, что отодвинуться в сторону, чтобы не раздавить своих бедных дождевых червей. Пока он стягивал штаны, Анна скинула свою одежду и уселась на него верхом. Взяла в руки орудие своего наслаждения и направила его к влажному треугольнику между бедер. Артуру нравилась мысль о том, что в такие минуты он может быть просто самцом, как и все остальные мужские особи. Анна выпрямилась и подняла лицо к небу. Ее взгляд был устремлен вдаль, на гранитные скалы, темная кромка которых виднелась вдали. Ее таз двигался плавно, с успокаивающей равномерностью. Артур, блаженствуя, принимал на себя весь вес партнерши. Наполовину ослепленный солнцем, он видел упругую, царственную грудь Анны среди пляшущего созвездия желтых точек. Ветка, терзавшая его поясницу, только усиливала наслаждение. Пространство наполнилось их стонами.