Читать книгу Гумус - - Страница 6

– Скоро появится первая травка! – провозгласил Артур, распахивая дверь «Лантерны».

Несколько завсегдатаев, примостившихся за деревянной доской, служившей барной стойкой, подняли банки с пивом за его здоровье.

– Молодец!

– Ты все-таки посеял бобовые?

– Да, клевер, – похвастался Артур.

– Для азота это неплохо.

– Еще бы. Когда в земле нет дождевых червей, высвобождающих азот, приходится восполнять его другими способами!

Весь день накануне Артур занимался посевом. После долгих колебаний он решил использовать старый дедушкин трактор McCormick 553, похожий на персонажа из мультфильма: крошечные передние колеса, приплюснутая решетка радиатора и две круглые, словно совиные глаза, фары. Кабина, открытая всем ветрам, увенчана легким солнцезащитным тентом. Артур прозвал свой трактор Железным человеком: в честь Янко, который и в книгах, и в интервью повторял, что нефть позволила людям поиграть в супергероев со сверхспособностями. Железный человек, вышедший на пенсию, дряхлый и ворчливый.

Для начала требовалось найти культиватор того же поколения, что и Железный человек. Спросить у Жобара Артуру мешала гордость. К счастью, он завел знакомство с Луи. Тот жил на ферме недалеко от деревни и вот уже тридцать лет выращивал экологически чистые пшеницу и гречиху, из которых сам выпекал хлеб и продавал его по пятницам. Долгое время Луи считался изгоем (дедушка в свое время относился к нему с недоверием), а теперь, сам того не желая, превратился в тренд. Его белая борода, широкие плечи и татуировки, значения которых никто не понимал, регулярно мелькали на страницах местной газеты Ouest-France. Каждую пятницу Сен-Фирмин наводняли клиенты Луи, проделывающие двадцать или даже тридцать километров, чтобы купить его чудо-хлеб. Запоздалый, но очевидный успех не заставил фермера увеличить темпы производства. Он решительно отказывался расширяться. Если хлеб заканчивался, то он заканчивался. Приезжайте через неделю.

Однажды, зайдя купить пятничный каравай, который они с Анной растягивали на неделю, Артур рассказал Луи о своих посевных планах. С тех пор тот регулярно посещал «Лесную ферму», чтобы подсобить – положить слой штукатурки или смазать старые косточки Железного человека. Луи ничего не ждал взамен, даже благодарности. Помогать по-соседски было для него так же естественно, как кормить кур или подстригать живую изгородь.

Поспрашивав знакомых, Луи раздобыл совместимый с трактором McCormick культиватор, а заодно и подходящую дисковую сеялку. Артур не прочь был сеять вручную, разбрасывая семена широким жестом, но решил пока не усложнять себе задачу. Ради дождевых червей он отказался от вспашки; в любом случае, прямые посевы снова входили в моду. Луи помог ему присобачить культиватор к заднице Железного человека, и два гектара были готовы за день. Неприлично голая, сухая земля возлежала среди полей, отливающих зеленым. Научный руководитель советовал Артуру разделить надел на четыре части, засеять три из них разными культурами и оставить под чистым паром один контрольный участок. Артур рассказал об этом Луи, но тот не одобрил план: как известно, именно травы восстанавливают почву и помогают нарастить популяцию дождевых червей. Зачем жертвовать половиной гектара? Залежь – она залежь и есть. Артур спорить не стал и, охваченный детской радостью за рулем трактора, засеял всю землю луговой травой и клевером, не тронув лишь полоску перед домом, отведенную под огород. Железный человек добросовестно выполнил свою миссию, разбросав по поверхности пятьдесят килограммов семян. Оставалось только ждать.

«Лантерна» представляла собой совершенно уникальное заведение. На протяжении двадцати с лишним лет эта бывшая табачная лавка на площади у самой церкви наводила тоску на местных жителей своими заколоченными окнами. Но одним прекрасным утром, ровно год назад, в грузовичке, полном коробок и маленьких детей, в Сен-Фирмин прибыла молодая семейная пара. Им было немного за тридцать, они жили в Кане и не знали никого в округе, но, наткнувшись в интернете на объявление о продаже торгового помещения, не стали терять времени и отправились на место. Лоран, айтишник, продолжал работать удаленно. Его жена Мария, румынка, приехавшая во Францию учиться и защитившая диссертацию по социологии, какое-то время в прошлом перебивалась краткосрочными контрактами внештатного преподавателя с низкой ставкой и очень скучала по «настоящей», как она выражалась, работе. Сначала Лоран и Мария планировали открыть продовольственный кооператив, но, обсудив идею с жителями Сен-Фирмина, передумали: у кого-то не было времени на всю эту возню, кому-то не хотелось платить взносы. В итоге было решено, что в городке с населением в пятьсот человек достаточно открыть обычный скромный биомагазинчик. Они назвали свое заведение «Лантерна» – в память о башенке, когда-то украшавшей здание. И, поскольку на протяжении веков в лантернах горели фонари, освещавшие путь умершим, теперь все мертвые души Сен-Фирмина, прежде наполненного криками детей, скрипом телег и грохотом молотов о наковальни, обрели утешение в объятиях Марии, сидящей за кассой.

Мало-помалу в магазине появились покупатели. Они заходили из любопытства, поглазеть на свежий творог и органические томаты, а потом по привычке направлялись в гипермаркет Leclerc. Мария знала об этом и ублажала посетителей как могла. Иногда угощала их своим фирменным блюдом сармале (фарш, завернутый в виноградные листья), которое научилась готовить еще в детстве и которое нормандцы пробовали не без опасений. Она также помогала всем, кому нужна была помощь: откладывала до завтра ящик с яблоками или проводила краткий компьютерный ликбез для пенсионеров, а иногда организовывала импровизированный детский клуб, где ее дети играли вместе с соседскими. Поначалу люди спрашивали ее, откуда взялся ее приятный, но явно нездешний акцент, но постепенно те бесспорные улучшения, которые Мария привнесла в повседневную жизнь Сен-Фирмина, заставили жителей отбросить самые стойкие предубеждения. Около кассы возникла стихийная доска объявлений, увешанная афишами различных мероприятий – турпоходов, концертов, прогулок на каноэ и полетов на параплане. Отныне именно здесь обменивались новостями. Приезжали даже люди из соседних деревень, заинтригованные этим неожиданным возвращением к жизни давно закрытого заведения. Они хотели увидеть, чтобы поверить.

Как выяснилось, пока Лоран и Мария не приобрели лицензию № 4 (волшебный клочок бумаги, недоступный простым смертным), они не имели права подавать даже слабоалкогольные напитки. Но кто мог помешать посетителям, купившим охлажденное пиво, употребить его прямо на месте, в уголке, где совершенно случайно оказались стулья и несколько импровизированных столов, представляющих собой столешницы, помещенные на козлы? Более того, тут же располагалось окно, выходящее на долину с петляющей синей полоской Орны и живописными шашечками бокажа. Этот вид располагал к неспешным философским беседам. Так «Лантерна» постепенно вернулась к своей первоначальной функции деревенского кафе.

В тот вечер там сидела троица, с которой Артур уже успел познакомиться. Первый – Матье, фермер, занимающийся разведением овец и производством сыра, а по совместительству страстный столяр. Более всего на свете он дорожил своей независимостью, поэтому упрямо отказывался вступать в молочный кооператив и продавать свою продукцию супермаркетам. В свободное от работы на ферме время Матье рыскал по окрестностям в поисках годной для столярки древесины, которую запасал впрок. Он выискивал выгодные предложения на лесопилках или через интернет и регулярно натыкался на чудеса: дубовые доски выше человеческого роста или несколько кубометров вяза, выставленные на продажу за бесценок уходящим на пенсию краснодеревщиком. Целых пять лет Матье восстанавливал пристройку, примыкающую к его владениям, причем делал все сам – и шкафы, и лестницу, и наружную обшивку. Иногда на досуге он также изготавливал деревянные чаши и ножки для ламп на стареньком токарном станке. Умело сочетая разные породы древесины, он создавал оригинальные предметы интерьера, которые иногда продавал на рынке во Флере вместе со своими сырами. Лицо Матье постоянно менялось, как это свойственно некоторым сорокалетним: сегодня он выглядел молодо и на щеках играл мальчишеский румянец, а завтра казался пусть крепким, но стариком с глубокими морщинами. Его жену, вечно занятую вечерней дойкой, почти не было видно.

Рядом с молчаливым Матье сидел болтливый Салим. Навеки обреченный оставаться сезонным работником, осенью он помогал собирать фрукты, зимой полулегально таксовал, а летом трудился на стройке. Чтобы свести концы с концами, ему всегда удавалось выбить пособие. Вообще, Салим знал все: в какой день убирать картошку на полях, как вывезти рабочий холодильник с утильбазы и где купить с рук футболки и джинсы всего за несколько евро. Он жил в типовом коттедже, принадлежавшем родителям, иммигрантам из Турции, которые работали посменно на автозаводе неподалеку. Салим не жаловался. У него были крыша над головой, вдоволь еды и уйма свободного времени, используемого для просмотра политических программ и общения в соцсетях. Имея всего лишь около тридцати подписчиков, он публиковал десятки твитов в день, откликаясь на любую, даже самую незначительную дискуссию и охотно излагая антикапиталистические теории объемом в двести восемьдесят символов. Благодаря многочасовым просмотрам разных интервью на ютубе Салим накопил обширный словарный запас. Он знал, как решить любую мировую проблему, и верил, что однажды его призывы, брошенные в пустоту глобальной сети, будут услышаны. Цель всей его жизни заключалась в том, чтобы собирать лайки, провоцировать стычки и разжигать недовольство, способное подтолкнуть прозревшие массы к революции. С этой надеждой Салим и засыпал по ночам – с лицом, освещенным бледным светом телефона.

Третьей была Леа. Десять лет назад она бросила медицинский и решила стать натуропатом. За прошедшие годы Леа обзавелась обширной клиентурой и жила безбедно. Она готовила всевозможные лечебные отвары из местных трав с таинственными названиями: таволга вязолистная, посконник конопляный, очиток едкий и умбиликус скальный. Леа также предлагала сеансы гипноза, аурикулотерапии и дзен-массажа с благовониями и тибетской музыкой. Ее клиенты, почувствовав себя исцеленными и примирившимися со своей жизненной энергией, убеждали сомневающихся попробовать хотя бы раз. В регионе, где врачей не хватало, а ближайшая больница находилась в часе езды (в Кане или в Фалезе), кабинет Леи, расположенный в темном, узком переулке в ста метрах от церкви, стал тем редким местом, где людей могли выслушать. К ней приходили с болью в спине, а в итоге рассказывали всю свою жизнь. Леа устраивала консультации так, чтобы иметь промежуток в пару часов (для восстановления «душевного пространства», как она выражалась), поэтому могла позволить себе не торопить очередного клиента. По сути, она стала и доверенным лицом, и исповедником, и психиатром. В Сен-Фирмине осталось очень мало жителей, которые не проверили на себе стимуляцию биологически активных точек уха и ни разу не погрузились в ванну с гонгами. Во время пандемии коронавируса Леа убедила добрую половину односельчан отказаться от прививки, мотивируя это тем, что организм, находящийся в равновесии, сам вырабатывает противоядие. Префектура объявила Сен-Фирмин очагом сопротивления вакцинации и направила туда специальную выездную бригаду, которая стучалась во все двери, но без особого успеха.

Леа внушала невольное уважение. Худенькая, с бледным нестареющим лицом, словно нарисованным на плоскости и похожем на лик Богородицы на византийских иконах, она говорила мягким, почти неслышным голосом, взывающим к тишине. Единственным украшением Леи была татуировка в виде римской цифры пять – на шее, у линии роста волос. Салим утверждал, что это раздвоенный язык змеи, чье тело извивалось между лопатками Леи и скользило вниз по спине к ягодицам. Жители горячо спорили относительно этой гипотезы, по поводу которой у каждого имелось свое личное твердое мнение.

Артур не мог не относиться к Лее с долей скептицизма. В силу своего образования, интеллекта и научного склада ума он был склонен считать, что натуропатия – это чистой воды шарлатанство. Тем не менее он упрекал себя в излишней предвзятости и допускал, что ошибается. Он знал, как далеко ушла западная агрономия от истинного знания, и не исключал, что то же самое могло произойти и с медициной. В конце концов, лекарства, выпускаемые фармацевтическими компаниями, возможно, были не чем иным, как плохим удобрением.

Увидев торжествующего Артура, Мария достала из холодильника несколько банок.

– За мой счет! – радостно объявила она, выставляя пиво на стол.

Как обычно, вместе с джинсами Мария надела традиционный румынский жилет с яркой вышивкой. Ее грудь вздымалась от каждого шага, суля утешение.

– Первая травка, – мечтательно произнес Матье. – Это называется атава. Какое сладкое слово, давно я его не слышал.

– Это энергия, которая возвращается, – добавила Леа.

Артур оживленно кивнул. В эти первые месяцы в Сен-Фирмине он чувствовал себя заново рожденным. Секс с Анной, до недавнего времени робкий и основанный больше на любопытстве, чем на страсти, вдруг приобрел откровенно плотский (и экстравагантный) характер. Анна ненасытно взывала к Артуру, а он подчинялся ее самым удивительным фантазиям, превращаясь в секс-игрушку в человеческом обличье, и делал это с удовольствием, гордясь тем, что вновь сумел довести партнершу до оргазма. Удовлетворенное желание погружало его в состояние безмятежности и позволяло спокойно воспринимать все трудности, проволочки и потери. Как ни странно, но, воплощая в жизнь свой проект по восстановлению почв, Артур стал меньше озабочен будущим планеты. В деревне она казалась не такой уж и изуродованной. Во всяком случае, ее вполне можно было спасти.

Вопреки своим опасениям, в Сен-Фирмине Артур нашел настоящих друзей, общение с которыми строилось не по принципу «ты мне – я тебе», как это принято у горожан, а на основе посильной бескорыстной помощи. Артур очень нуждался в советах, будь то выбор стройматериалов, починка инвентаря или подготовка к посеву, и получал их сполна, в особенности от Луи и Матье. Никогда раньше ему не приходилось прилагать столько интеллектуальных усилий, черпать знания из самых разных областей и без конца учиться.

Он совсем не скучал. Даже Кевин, который звонил не реже раза в неделю и рассказывал о своем бизнесе и банковских кредитах, казался ему таким далеким.

– На самом деле, – изрек Салим, – они немного похожи на нас.

– Кто? – не понял Артур.

– Ну, твои черви. Ты ведь затеял все ради них, правда?

– Да, это так. Но все-таки, в отличие от червей, у нас есть руки и ноги.

Мария рассмеялась. Она вернулась к кассе, чтобы обслужить клиента, но продолжала следить за разговором.

– Я серьезно, – продолжал Салим. – Вот скажи мне: кто работает в этой стране?

– Уж точно не ты! – хмыкнул Матье.

– Шутишь, я целый месяц собирал яблоки в Калиньи!

– Ага, один месяц яблок – два года пособия по безработице.

– Можно подумать, ты не получаешь субсидии Евросоюза!

– Это разные вещи. Если бы мы могли продавать свою продукцию по адекватной цене, мы бы не нуждались в субсидиях Евросоюза. Это поддержка потребителя, а не производителя.

– В любом случае, ты – обычный правый урод, – потерял терпение Салим.

– Да, и горжусь этим.

Матье не скрывал, что голосует попеременно то за правых, то за ультраправых. Он просто хотел, чтобы ему разрешили продавать свои сыры, не кормили тунеядцев за счет его налогов и вообще оставили в покое. Но власти продолжали изводить его. Главное управление по конкуренции, защите прав потребителей и борьбе с мошенничеством донимало его по поводу маркировки товаров, Окружной отдел по работе с населением заставлял заполнять бессмысленные и бесконечные отчеты о «соблюдении всех необходимых норм в отношении продуктов питания», а инспекторы Единой сельскохозяйственной комиссии Евросоюза лезли считать поголовье его овец. В прошлом году они устроили скандал из-за того, что на овце, родившейся с атрофированными ушами, не оказалось идентификационной бирки, предписанной нормативными актами.

– У нее нет ушей, куда мне цеплять бирку?!

– Не знаем, но это нарушение.

Матье не чувствовал себя в безопасности даже в собственном доме. Местное Бюро технической инвентаризации не разрешило ему сделать два дополнительных окна на втором этаже уже упомянутой, отремонтированной своими руками пристройки. «В таком случае, – хладнокровно объявил он своей собеседнице из БТИ (и по совместительству постоянной покупательнице у него на ферме), – передайте своему начальству, что мне плевать на их решения». Матье сам изготовил оконные рамы из сосны, имевшейся у него в закромах и устойчивой к гниению, а совершенно новенькие стеклопакеты купил в Кане у строителей, по-тихому приторговывающих излишками. За пару дней, пока стояла хорошая погода, он таким образом установил оба окна. Дама из БТИ как ни в чем не бывало продолжала покупать у него сыр, стараясь не поднимать глаза выше первого этажа. После этого случая политические взгляды Матье стали еще более радикальными. Он в жизни не прочитал ни одной листовки «Национального объединения»[17], ему было глубоко плевать на растущий поток иммигрантов, но он без колебаний отдал свой голос тем, кто, по его представлениям, способен был «вытащить нас из этого кромешного ада». Его ненависть к бюрократии, терроризирующей население, вмешивающейся во все дела и трусливо поджимающей хвост, как только кто-то скажет «баста», перевешивала прочие соображения. Тех же, кто извлекал из сложившейся ситуации какую-либо выгоду, Матье без лишних слов записывал в коллаборационисты.

– Хватит вам! – вмешалась Мария, которой не хотелось лишний раз слушать один и тот же спор.

– Я имел в виду, – продолжал Салим, – что мы, как и черви, живем под землей. Мечемся туда-сюда, ползаем по своим узеньким галереям, подбираем упавшие крошки. Никому не мешаем, не привлекаем к себе внимания. Другие топчут нас, не замечая. И мы даже не держим на них зла.

– А кто такие эти другие? – поинтересовалась Леа.

– Ну не знаю, те, у кого постоянные контракты, кто ездит в супермаркет по выходным. Кто живет в городе и сидит в стеклянном офисе. И еще те, которые по телевизору указывают нам, как и о чем мы должны думать. Все эти люди прогуливаются на свободе и произносят красивые фразы. Они думают, что без них Земля перестанет вращаться. Но на самом деле без нас они подохнут с голоду.

Артур слушал молча. Он знал, что способен блеснуть словцом, но не хотел давать себе воли. Боялся, что его сочтут за умника. Никем он не дорожил так сильно, как своими новыми друзьями, которые никогда не спрашивали его о профессии его родителей или о том, какой вуз он окончил. Он обосновался в Сен-Фирмине, ремонтировал старую ферму, затеял довольно странное дело с дождевыми червями: дальше этого никто не лез.

– Ты правду говоришь, – задумчиво произнесла Леа. – Я лечу их, Матье кормит, Мария улаживает их делишки, а ты предоставляешь им свои рабочие руки. Возможно, они нас презирают. Но это мы делаем их среду обитания пригодной для жизни.

– Мы все – дождевые черви! – воскликнул Салим.

– Да ради бога, – согласился Матье.

Они дружно звякнули банками.

– И я! – присоединилась к ним Мария.

– Однажды, – не унимался Салим, – мы все вместе выползем из-под земли, обглодаем их маленькие аккуратные садики, обчистим их шкафы, заползем в их спальни. Чего нам бояться? Нас больше, мы сильнее. Представляю себе их брезгливые лица. «Ах, неужели там внизу кто-то живет?» О да! Это мы! Посмотрите на нас! Сотни лет мы ишачили под землей, а теперь пришли получить то, что нам причитается.

Салим повернулся к окну. Вдали лучи заходящего солнца подсвечивали скалы.

– Ну вот, опять ты за свое, – устало протянул Матье. – Меня не смущает, что я дождевой червь, но, пожалуйста, не просите меня выбираться на поверхность. Я останусь в своем дерьме.