Читать книгу Пусть не едят пирожные - - Страница 6

Проблема началась, когда тридцать лет назад двое – мужчина и женщина – решили назвать свою дочь Наташей. Имя дополнялось эффектной фамилией: Паулюс. Если бы нашу героиню назвали Еленой или хотя бы Констанцией, всё могло бы сложиться иначе. Я не верю в магию имён, но знаете, что-то в этом есть. Например, все Никиты – козлы (британские учёные доказали), все Маши – простушки, все Тамары любят яблочное повидло. А Наташи…

– Маргусёночек, привет! С кого ты стащил этот прикид? С Гитлера, что ли?!

Они все ебанутые.

Супруги Паулюс (Иван предпочёл взять фамилию жены) уже стояли у входа в оперу, когда я вылезал из такси. И чем только Наташе не понравился мой костюм? На себя бы посмотрела!

Да, не хочется уходить в сторону от истории про оперу, но наряды Наташи заслуживают внимания здесь и сейчас. Халаты. Халаты, дамы и господа, да, всевозможных цветов и из всевозможных материалов. Правда, в зависимости от повода она дополняет их стразами, блёстками, пайетками, бусами, бахромой, кружевами, браслетами, цепочками, перстнями, ожерельями, колье, диадемами, подвесками, бутоньерками, поясами, перьями, лентами, заколками, бантами, банданами (иногда всем вместе), вышивкой, мехом, шляпками, перчатками, воланами и прочими элементами декора, которые мне сложно классифицировать. Но неважно – в оперу ли, в ресторан ли, а может, даже на выставку или на открытие столярной фабрики (что, готов признать, вполне уместно) – Наташа надевает халат. Например, сегодня она блистает в необычайно плотном экземпляре из вельветовой ткани.

– Вот это да, какое у тебя лицо красное! Давай-давай, поторапливайся, нам ещё шампанское пить в буфете!

– Салют, Наташа! Моё почтение, Иван!

– До-о-обрый вечер, Маргус, – поприветствовал меня мужчина, известный в светских кругах как «тот чувак, что поднялся на крипте» и «этот выскочка в гусиной лапке», а также «муж той сумасшедшей модницы». – Рад тебя ви…

– Пойдёмте скорее! Ванюш, поправь галстук, выглядишь как бомж. А бомжи уже не в тренде. Вот! Так-то лучше!

Национальная опера – это некрасивая конструкция, напоминающая фабрики из рекламы палочек Twix. Глядя на сооружение, кажется, что кто-то построил два почти одинаковых здания и, чтобы каждое из них стало в два раза уродливее, объединил их в одно. Мы вошли в ту часть, которая была пострашнее (левая), и через десять минут уже пили в буфете Moet & Chandon. Вернее, Наташа с Иваном пили, а мне, как вы помните, употреблять алкоголь запретил садист из предыдущего рассказа.

– Почему такое дорогое шампанское на вкус как азотная кислота? – изумлялся Иван. – Я один заметил это?

– Не жалуйся, Ванюш. Дорогостоящие алкогольные напитки есть основа цивилизации. Как теракты или пляжные вечеринки. И вкус не имеет значения.

– Вероятно, – начал было я экскурс в историю игристых вин, – всему виной соперничество долины Шампань с Бургундией. Когда король Людовик…

– Довольно политики, – перебила Наташа. – Опера – это нейтральная зона, прямо как Швеция. Или Швейцария? Всё время путаю. Лучше поговорим о действительно важных вещах. Маргусёныш, мы почти закончили ремонт в пентхаусе, представляешь? Скоро можно будет устраивать пышные вечера, званые ужины…

– В самом деле, – подтвердил Иван. – Осталось только покрыть сусальным золотом потолок в банкетном зале для стоячих приёмов и установить рояль в столовой для завтраков.

– Правильно! И заказать картины в неформальную гостиную. О, и кстати, по поводу картин! – Наташа скакала с темы на тему, как горная коза. – Мы все втроём обязательно должны посетить Художественный музей! Маргусик, там сейчас как раз выставка… этого, как его там… Ванюш?

– Луки Джордано, дорогая.

– Точно, Луки Джордано! Так вот, привезли твою любимую картину, представляешь? Ну эту, где мужчину привязали к сосне и… что же там с ним делают, забыла… Ванюш?

– Снимают кожу живьём, милая.

– Правильно, да! Там сейчас выставляют эту картину, только не помню название, кажется, «Купидон и Марсий»…

– Аполлон, любимая.

– Короче, мы идём на выставку, итальянское барокко сейчас снова в тренде. Придётся сделать парочку фотографий, чтобы мои подписчики знали, что я разбираюсь не только в итальянском фашизме, но и в итальянском искусстве.

– Кхм, – Иван чуть не подавился шампанским. – Думаю, Наташа хочет сказать, что мы уважаем искусство и…

– Не говори глупостей, Ванюш.

– Ладно, солнышко.

Что ж, выставка так выставка. Мне ведь действительно нравятся работы Луки Джордано и не в последнюю очередь его «Аполлон и Марсий». Интересно, а не рисовал ли он с натуры?

Раздался звонок.

– О! Это по нашу душу звонит бухенвальдский набат. Ванюш, Маргусик, пойдёмте скорее.

Мало кто из живущих смог бы распознать в Наташе ведущего сотрудника кафедры истории и философии Таллинского университета, а ведь именно им она и была. Уверен, её взяли на работу только из-за фамилии. Специальность: фашизм и нацизм первой половины XX века. К сожалению, в других областях она была куда менее компетентна.

– Обожаю оперу! В рецензии очень хвалили эту постановку «Кармен». Кроме того, Эклер был признан самым трендовым композитором сезона.

– Бизе, дорогая, – подсказал Иван.

– Вот именно! Мой любимый десерт!

– Пожалуйста, проходите, вам сюда. – капельдинер, фигурой напоминавший уже зачахшего Кощея, вёл нас по длинному полукруглому коридору. – Вход в ложу с этой стороны.

Мои многоуважаемые читатели наверняка знают (а если не знают, то вот вам лайфхак), что самые лучшие места в опере – это амфитеатр. Объясняю. Вот ударил виолончелист смычком. И что же? А то, что звук пролетает над партером и, минуя балкон и ложи, приземляется в амфитеатре. Там он частично поглощается, а частично отражается, и вот это жалкое эхо, оно-то и достаётся зрителям в партере и на балконе. Я делился этим соображением с Наташей, но она была непреклонна:

– Я не собираюсь сидеть на последних рядах как бомжиха!

Так и получилось, что мы купили билеты в ложу. Ну разумеется. Выбор был обусловлен исключительно тем, что места там самые дорогие.

– Вот мы и пришли. Молодой человек, – обратился ко мне капельдинер, – присаживайтесь.

– Благодарю.

– Нет уж! – поля Наташиного халата взметнулись, как сюрикэн. – Здесь буду сидеть я.

– Но места занимаются в соответствии с купленными билетами, – злобно прогавкал служитель оперы и, схватив меня за плечо, стал проталкивать между подлокотников.

– Отсюда, – Наташа толкнула меня в бок, да так, что я чуть не вылетел за ограждение, – будет лучше видно ту сцену с лебедем.

– С быком, любимая.

– Я это и имела в виду, – Наташа плюхнулась в кресло.

Сначала лицо капельдинера исказила гримаса отвращения, а затем разочарования, и он испарился. Мы с Иваном просто заняли два оставшихся места.

– Всё это так романтично! – Наташа продолжала упиваться атмосферой. – Любовь, роковая женщина, игрушка для колки орехов!

– Игрушка для колки орехов? – недоумевал Иван. – Какая игрушка?

Свет в зале стал гаснуть.

– Всё-всё, начинается, тс-с-с, – подсказывала нам Наташа.

Под гром аплодисментов вышел пожилой мужчина с глазами пьющего крепостного. Того гляди упадёт в оркестровую яму.

– Ванюш, кто этот крендель во фраке?

– Дирижёр, милая.

Крендель извлек из-за пазухи палочку, сделал ей несколько неуловимых движений… и началось…

Трам-пара-пара-пара-пам! Пара-пара-пара-пам! Пара-пара-пара-па-а-ам!

После сыгранной дикой скороговоркой увертюры вступил хор солдат:

В карауле

жизнью улиц

мы живём по часам.

Толпы народа, шум и гам!

Толпы народа, шум и гам!1

– Погодите, я что-то ничего не поняла, – губы Наташи неестественным образом скривились. – Почему на них испанская военная форма? Ванюш, ты же говорил, что этот Штрудель француз.

– Бизе, дорогая.

– Спасибо, я не голодна. Так вот, если он француз, почему они притворяются испанцами?

По сцене действительно носились мужчины в костюмах солдат, притворяющихся испанцами, и женщины в костюмах цыганок, притворяющихся испанками.

– Я рассчитывала, – Наташа яростно замахала веером, – что местом действия будет как минимум Париж или… эта, как её там… мы были там в прошлом году…

– Ницца, любимая?

– Говорю же, я не голодна!

С минуты на минуту, если верить сюжету, должна была появиться сама Кармен – знойная женщина-вамп, эдакая фам фаталь и вообще мечта любого мужчины. Зал напрягся, дирижёр нервно выкрутил руку, со сцены хором запела массовка:

Кармен, мы покорные слуги твои!

Кармен, мы тебе клянемся в любви!

И тут на передний план выкатился персонаж полотен Кустодиева: пышная, румяная блондинка в платье цвета запёкшейся крови. Наверное, тоже из массовки. Так-так, а где же сама Кармен?

Что судьбою дано,

того не избежать!

– почему-то пропела толстушка, и откуда-то сверху на неё посыпались лепестки роз.

Мои глаза, кажется, оказались на лбу, Иван поёжился. Мы оба с опаской посмотрели на Наташу:

– Разве это не партия Кармен? – спросила она, как ей казалось, шёпотом. – Почему её исполняет это существо?

– Видимо, милая, – перегнулся через меня Иван, – это теперь модно, чтобы цыганок играли…

– Жирные блондинки? – почти прокричала Наташа.

Взоры партера обратились к нашей ложе.

Любовь беспечна и капризна,

и нам не избежать беды,

– распиналась на сцене Кармен, утопая в лепестках сыплющихся на неё цветов, —

В её игре стать жертвой призван

любой из нас, и я, и ты!

Я впечатался в кресло, а Наташа всё негодовала:

– Конечно, тебе не избежать беды, тупица, слишком много кружев для такой фигуры, и вообще…

– Но, зайка моя, – бедный Иван, мне было его почти что жаль, – главное ведь это вокальные данные и…

– Главное – как это выглядит! Я теперь не смогу выложить сторис!

– Ребята, может, послушаем оперу? – предложил я и тут же пожалел о том, что вообще подал голос.

– Ты пришёл оперу послушать или провести время с друзьями? – Наташа набрала в грудь воздуха, словно сама намеревалась спеть всю партию Кармен. – Я тебя не узнаю, Маргус, что за безобразие?

У-у-у… Операция «Дикобраз». Понятно, раз она назвала меня Маргусом, а не Маргусёнышем или Маргусиком, значит, дело серьёзное и лучше лишний раз не возникать.

Сегодня я в плену любви,

а завтра ты, друг мой,

сражённый страстью, упадёшь

в ноги мне с мольбой!

– драматично взревела Кармен, после чего занавес опустился.

Антракт.

– А я всё-таки не понимаю, – шипела Наташа, выхватывая у буфетчика очередную бутылку, – почему они считают, что вправе ставить эту безголосую толстуху на главную роль?!

– Мадам, верните шампанское, пожалуйста, – пролепетал буфетчик.

– Милая, может, второй акт тебе больше понравится? Там же появится тореадор, да? – Иван смотрел на меня почти умоляющим взглядом.

– Кхм, да-а-а, точно, тореадор, да! Он самый! Будет-будет, – ответил я, припоминая сюжет второго акта.

– Мадам, бутыл…

– Что ж, раз так, я, так и быть, согласна вернуться к своему месту! – гордо заявила Наташа и, прихватив шампанское, направилась в сторону ложи.

Мы с Иваном тоже вернулись к своим местам, и вот тут… тут-то я заметил маленький фиолетовый конвертик, оставленный на моём кресле. Содержимое подобных конвертиков, как вам хорошо известно, бывает четырёх видов:

1) признание в любви;

2) счёт за электричество;

3) угроза;

4) подарочный сертификат на покупку бытовой техники, скажем, пылесоса или миксера.

– Маргус, что это? – поинтересовался Иван.

– Пока не знаю, – ответил я. – Потом посмотрю.

Второй акт. Вот-вот должен появиться тореадор Эскамильо с его самодовольной песенкой. Как же меня бесит этот персонаж! Статный, смелый, немного с придурью, укротитель быков, под стать Кармен! Странно, что его зовут не Никита, согласны? Взмах дирижёрской палочки, зрители напряглись…

Вдруг чуть ли не с потолка выпрыгнул какой-то старичок ростом максимум полтора метра. Как я того и боялся, старичок был одет в красное трико.

Славен тост ваш, и нет сомненья,

тореадор отважен, как солдат!

– запел коротышка.

Кармен на его фоне казалась ещё массивнее.

– Маргусёныш, – шептала на весь зал Наташа, – а она что, в него влюбится? Вот в этого?

– Солнышко, – Иван был намерен сообщить жене нечто очень важное, – может, эта опера учит нас тому, что любви все возрасты покорны? И что внешность – это не…

Но Иван не закончил свою мысль, так как на сцене произошло страшное. В приступе нахлынувших чувств тореадор запутался в юбках цыганки и свалился с декораций прямо в массовку. Массовка, в свою очередь, полетела в оркестровую яму и сбила с ног виолончелиста.

– Какой эффектный режиссёрский ход! – похвалила Наташа. – Теперь я понимаю, почему рецензии были такими восторженными. Зефир в самом деле гений!

Кое-как мы добрались до конца второго акта. Хор цыган резво прогорланил: «Свобода ждёт! Свобода ждёт!» – и свет в зале снова погас. Через пять минут включился. А что так? Ах да, смена декораций! У нас тут цыганский табор. Третий акт пролетел как-то сам собой, почти незаметно, даже Наташа воздержалась от комментариев. И вот – накал страстей, финал! Четвёртый акт! Тут уже требуется погружение в сюжет. Надо вам сказать, что среди персонажей есть ещё одна личность, достойная упоминания.

– Погодите, а куда подевался Хозе? Он что, переоделся? – недоумевала Наташа.

Всё верно, я имел в виду именно Хозе. Ах, несчастный! Мне всегда было его так жалко. Он был таким милым пупсиком в первом акте: добрый, наивный, застенчивый. Но встреча с Кармен оказалась для него роковой: это ж надо было довести мужчину до такого нервного состояния! Сами посудите, цыганка крутит шашни со всеми подряд (с рабочими, с офицерами, с контрабандистами), даёт странные клятвы и невыполнимые обещания («Ты приходи, мы сядем рядом и будем вместе пить вино!»), очень пространно рассуждает о любви («Того, о ком давно мечтаю, с волненьем ждёт сердце моё!»). В итоге влюбляется в тореадора, но продолжает строить глазки Хозе. Такую вот херню сочинил Жорж Бизе.

– Какое роскошное платье! – ахнула Наташа, увидав, как Кармен, вновь осыпаемая лепестками роз, выходит из-за кулис. – Намного лучше того, что было на ней в первом акте.

– Действительно, кружев поубавилось, – заметил Иван.

Так это чтоб было удобнее перед тореадором юбку задрать, и это при живом-то Хозе, который в неё вообще-то влюблён! Эгоистка!

Понимаю тебя, дорогой Хозе, понимаю. Боль измены… Мне это тоже знакомо. Сам придушил бы эту противную Кармен! Но отпечатки…

– О, а вот и Хозе! – взвизгнула Наташа. – Ну наконец-то!

А что? Очень даже симпатичный малый, его приодели к финалу – вон как похорошел! Завидный мужчина, не что что пенсионер Эскамильо. Да вот и он, кстати, на заднем плане, машет тряпкой перед быком. Эх-х-х, то, что цыганку к концу оперы должны прикончить, у неё на лице написано, а судьба быка мне, как зрителю, видится куда загадочнее. Дело в том, что в четвёртом акте параллельно развиваются две событийные линии: первая – это попытки Эскамильо укротить быка, а вторая – выяснение отношений между Кармен (жить ей осталось минуты четыре плюс эпилог) и ревнивым Хозе, который наконец сложил два и два.

Позабудь о том, что было;

то, что было, то прошло.

– потребовала цыганка, но тут Хозе достал ножик. Это слегка обеспокоило нашу героиню: выяснилось, что бывший возлюбленный в курсе её похождений налево и дело пахнет керосином. Что же делать? Кармен стала бегать от одного угла сцены к другому, её снова осыпали цветами – не помогло. Тогда она решила ещё раз спеть:

Я не люблю, я не люблю тебя!

– но вдруг поперхнулась попавшим в рот лепестком розы.

Наконец прозвучало крещендо, Хозе не выдержал и всадил в возлюбленную нож по самую рукоять, брызнула искусственная кровь. Красавица закряхтела, затем упала, вскрикнула:

Забери перстень свой,

чтоб руки не марать мне!

– и из последних сил покатилась в сторону кулис, где, надо полагать, испустила дух, пока хор подводил итоги случившегося.

Занавес.

– Браво! – я повернул голову в сторону своих друзей. – А что? Мне даже понравилось! Кровь выглядела очень натурально, да и музыка тоже ничего. Ребят, вам как?

Наташа сползала под кресло, а Иван о чём-то задумался, устремив взгляд в бесконечность. В его глазах стояли слёзы.

Пока публика не оправилась от культурного шока (представление произвело эффект, сопоставимый с контузией), мы решили, что пора выбираться отсюда, иначе будет давка. Кое-как выковыряв жену из-под кресла, Иван направился к лестнице, а я решил идти позади, чтобы в случае чего поймать шатающуюся и икающую Наташу.

– Мне очень понравилось, – Иван промокнул глаза платком. – Чем-то напомнило «Крейцерову сонату».

– Не говорю глупостей, Ванюш. В Крейцеровой сонате не поют! Там только скрипка и фортепиано, разве нет?

– Но у Льва Толстого есть повесть про…

– Это ещё хорошо, что мы пошли на «Кармен», а не на «Травиату». Я проверила, там главную роль исполняет та же певица. Чёрт с ней, с цыганкой, но вот в существование такой объёмной гранд горизонталь я не смогла бы поверить, – с этими словами Наташа выхватила у Ивана сигару. – И кстати, об объёмах, я требую продолжения банкета!

– Мадам, здесь нельзя курить! – раздалось откуда-то.

– И кстати, о банкетах! – вступил я в диалог. – Вы же помните про двадцать восьмое июня?

– Разумеется, – Наташа присосалась к сигаре, словно это была кислородная маска. – В этот день немцы взяли Минск.

– Да нет же, мой день рождения! У нас будет заплыв на яхте, фуршет… Я присылал вам приглашение.

– Ах да-а-а! – Наташа вдруг вспомнила, что не курит, и попыталась потушить сигару об Иванов пиджак. – Ванюш, мы же придём?

– Само собой, – Иван смахнул с лацкана пепел. – А в пятницу можно отправиться на костюмированную вечеринку в бар BAR.

– Барбара? – глаза Наташи сузились. – Что ещё за Барбара, Иван?!

– Милая, я имею в виду тот бар, который открыли Анна и Франк. Они устраивают маскарад и…

– Ноги моей не будет в этом баре! – взвизгнула Наташа. – Только не после того, как Анна поступила со мной!

– Зайка, не заводись.

– Она украла его у меня!

– Солныш…

– Ты знаешь, как дорога мне была эта вещь! А Анна… она…

– У неё не было злого умысла.

– Не было злого умысла?! Иван! За дуру меня держишь? Я скорее поверю в то, что Освенцим был горнолыжным курортом, чем в то, что…

– Дыши, дыши. Помнишь, что говорил психолог? Ты должна дышать.

– Дышать, да, я должна дышать, правильно, – из груди Наташи раздался всасывающий звук. – Уже дышу.

– Вот умница.

– Всё, кажется, полегчало.

– Ты отлично справляешься, дорогая.

– Мне нужно прилечь. Напиши шофёру, пусть подгонит лимузин.

Когда мы выходили из той части оперы, которая менее страшная (правая), я вспомнил о загадочном фиолетовой конвертике и решил, что самое время его вскрыть.

Вскрыл. Внутри лежала записка с текстом:

Я знаю, что ты сделал, Маргус.

Признайся во всём или пожалеешь.

Слова были составлены из наклеенных газетных вырезок. Самая пугающая аппликация из всех, что мне доводилось видеть, и тут два варианта: либо это розыгрыш, либо у меня проблемы.

– Что в записке, Маргусик? – поинтересовалась Наташа. – Признание в любви?

– Что? А, нет. Это, – я на мгновение задумался, – подарочный сертификат. Наверное, комплимент от администрации оперы.

– А нам ничего такого не прислали! Ванюш, разберись, пожалуйста. Отправь им посылку с мёртвой рыбой.

– Непременно, солнышко.

Значит, всё-таки угроза. Кто мог это сделать? Да кто угодно. Зритель, прошмыгнувший в ложу, пока капельдинер отвернулся, а может, и сам капельдинер, выполняющий мелкие просьбы за чаевые. Или буфетчик. Или Призрак Оперы…

Ладно. Наверняка это всего лишь розыгрыш.