Читать книгу Ведьмин камень - - Страница 5

От «живой изгороди» до фермы было еще полмили. Мэгги медленно ехала по извилистой дороге мимо ручейков и небольших речушек, мимо темных водопадов, мимо одиноких холмов, увенчанных рябиновыми деревьями.

По пути Мэгги размышляла о йоде, швах и лавине вопросов, которые ее ожидали. Что расскажут Рейтеры своим родственникам? Что расскажет Мэгги своим? Вдали показался жилой дом, строение из потемневших бревен с мансардной крышей; с одной стороны находился хлев, который использовался в качестве дровяного сарая, с другой – огород. На подоконнике стояла зажженная керосиновая лампа. Электричества у Дрейкфордов не было.

Мэгги подъехала к хлеву. Не успела она затормозить, как на крыльце кто-то включил карманный фонарик. Капли дождя поблескивали в узком луче света. Он задержался у нее на лице, и Мэгги прищурилась. Потом луч скользнул по прицепу и остановился на вмятине, оставленной камнем Абеля.

«Превосходно», – подумала Мэгги. Взяла с соседнего сиденья зонт, открыла дверцу и спрыгнула на землю. Ее окликнули, но слова потонули в очередном раскате грома. Мэгги обернулась к крыльцу.

– Что? – крикнула она. – Я тебя не слышу.

Мать нетерпеливо махнула рукой и вернулась в дом.

«Если ты так торопишься, могла бы и помочь», – раздраженно подумала Мэгги, морщась от боли в руке. Потом раскрыла зонт, сбегала в сарай за тачкой и подкатила ее к задней части прицепа. Открывая дверцы, она постаралась взять себя в руки, чтобы не закашляться, не отшатнуться. В нос ударила тошнотворная вонь, смесь едкого запаха химикалий и смрада тухлого мяса.

– Мы дома, – бодро произнесла Мэгги.

В дальнем углу что-то пошевелилось, потом на пол посыпалась солома, и существо поползло к выходу. Оно двигалось медленно, слышалось хриплое прерывистое дыхание. Когда пассажир прицепа появился на пороге, Мэгги заставила себя смотреть. Ее взгляд скользил по бесформенному телу, в котором осталось совсем немного человеческого. Неестественно вывернутая рука, сросшиеся, негнущиеся пальцы, блеск единственного глаза. Существо было одето во фланелевую рабочую рубашку – ее перешили летом, но она уже износилась. Мэгги наклонилась, подхватила его под мышки и уперлась ногой в бампер. Кряхтя от напряжения, она вытащила отца из прицепа.

Он упал в тачку с мягким шлепком, словно осьминог, которого вытряхнули из сети на палубу траулера.

При этом звуке Мэгги снова поморщилась.

– Больно было?

Отец беспокойно извивался в тачке. Капли дождя, падавшие на его охваченное лихорадкой тело, сразу испарялись. Он попытался ответить, но речь теперь давалась Биллу Дрейкфорду с трудом, а поездка лишила его последних сил. Ему удалось выдавить какую-то бессвязную фразу. Мэгги уловила только слово «контроль».

– Перестань, – ответила она. – Я тоже потеряла контроль над собой. Давай, двигаемся, иначе опоздаем к чаю.

Лежавшее в тачке тело сотряс спазм. Папа смеется, подумала Мэгги. У него всегда было отличное чувство юмора. Он перестал шевелиться и лежал тихо, как будто смирившись со своим положением, с беспомощностью, зависимостью от других. Мэгги смотрела в неузнаваемое лицо, обращенное к ней. У него больше не было губ, а лицевые мускулы были постоянно напряжены, так что даже нейтральное выражение напоминало ухмылку Веселого Роджера. Но этот единственный глаз, затянутый катарактой, мог передавать множество эмоций. И сейчас Мэгги угадала во взгляде отца безграничное доверие.

Она попыталась улыбнуться, но ничего не получилось. Отцу становилось все хуже и хуже. Год назад он мог самостоятельно забираться в инвалидное кресло. Он мог поддерживать разговор и играть в шахматы с Комком. Черт побери, он даже кричал от восторга, когда по радио объявляли, что «Янкис»[7] проиграли. По какой-то неизвестной причине отец не выносил «Янкис», и это всегда забавляло Мэгги.

Теперь ей казалось, что все это было в прошлой жизни. За последние двенадцать месяцев кости отца размягчились. Он не мог держаться прямо, не говоря уже о том, чтобы чистить зубы или переставлять шахматные фигуры. Она знала, что вскоре он окончательно потеряет прежний облик. Да, смотреть на эти физические изменения было невыносимо, это разрывало ей сердце, но не только по этой причине Мэгги не могла спать по ночам. Насколько она могла судить, ее отец оставался в здравом уме. Билл Дрейкфорд понимал, что с ним происходит. И это было хуже всего.

Но сейчас Мэгги некогда было размышлять об этом. Завезти отца в дом было нелегкой задачей. Главным в этом деле было набрать достаточную скорость перед пандусом, чтобы вкатить тяжелую тачку на веранду. Это удалось Мэгги со второго раза, потом она пересадила отца в инвалидное кресло, стоявшее рядом. Устроив его поудобнее, она открыла входную дверь.

Комната, в которую они вошли, была типичной для местных фермерских домов: длинное помещение с низким потолком, открытые потолочные балки, почерневший от сажи камин. Стены были голыми – ни фотографий, ни зеркал, ничего, если не считать двух-трех старых рисунков Комка. Над очагом грелся чайник, а рядом, за грубо сколоченным столом, брат Мэгги Джордж по прозвищу Комок корпел над пожелтевшим атласом. Пламя отражалось в стеклах очков, что придавало мальчику сходство с трудолюбивым жуком. Он поднял голову и бросил на Мэгги беспокойный взгляд.

– Мама в ярости, – одними губами произнес он.

Как раз в этот момент мать появилась на пороге кладовой. Элизабет Дрейкфорд оглядела растрепанную Мэгги, потом взглянула на мужа. Только сейчас Мэгги заметила кровь на его рубашке. Миссис Дрейкфорд подошла к инвалидной коляске и знаком велела дочери отойти.

– Но я могу помочь, – возразила Мэгги.

– По-моему, ты уже достаточно «помогла», – сурово произнесла мать. – Проверь, как Джордж выучил географию.

Спорить с матерью было бесполезно, и Мэгги молча смотрела, как она увозит коляску в дальнюю часть дома. Когда дверь ванной комнаты закрылась, Мэгги подошла к Комку и села рядом. Брат ласково обнял ее.

– У тебя платье измято, – заметил он.

Мэгги подвинула к себе атлас.

– Я знаю. Столица Венгрии?

– Будапешт. Ну, так что случилось?

– В Будапеште?

Комок взглянул на Мэгги очень внимательно, словно полицейский, изучающий место преступления.

– В доме Схейлеров.

– Все шло как обычно, но потом около Глэдис я угодила в засаду. – Мэгги старалась, чтобы это прозвучало как можно небрежнее. – Самая длинная река в Европе?

– Волга, следующая – Дунай. Кто устроил тебе засаду?

– Братья Рейтеры, Виллем и Абель.

Комок скривился, как будто отпил прокисшего молока.

– Свиньи. Бывают симпатичные свиньи, но это не про них. Два борова. Даже в магазине у них воняет, как в хлеву. Тебе повезло, что ты легко отделалась.

Мэгги пристально смотрела в огонь.

– Это им повезло. Где находится гора Этна?

– На Сицилии. Что значит «им повезло»?

– Это значит, что я еще никогда в жизни не была так зла, черт бы их побрал. Им досталось сильнее, чем тебе, когда ты «случайно» нашел мой дневник.

Эпизод, о котором шла речь, произошел пять лет назад, когда Мэгги было четырнадцать и она рискнула доверить бумаге сокровенные мысли. После того как она застала хихикающего Комка над своей тетрадкой, таких ошибок Мэгги больше не совершала. О, она была вне себя! Она шлепнула его по заднице с такой силой, что у нее целый час после этого болела ладонь.

Видимо, воспоминания о шлепке были еще свежи в памяти Комка. Он изумленно захлопал ресницами. Глаза у него были ярко-синие, с зеленоватым оттенком.

– Сильнее, чем мне? Шутишь.

Мэгги показала ему руку.

– Ни слова, – предупредила она. – Знаю, это было глупо.

Комок уставился на разбитые костяшки. В одиннадцать лет он уже умел владеть собой и знал, когда следует держать язык за зубами.

– Потрясно.

Мэгги перевернула страницу и взглянула на карту. Если верить атласу, Югославия еще существовала.

– Ничего потрясного в этом нет, уж поверь мне, – возразила она. – Эти лопухи все расскажут родственникам, а те нажалуются преподобному Фэрроу.

– А может, и нет, – с задумчивым видом произнес Комок. – Ведь тогда им придется признаться, что их побила девчонка. Скорее всего, они просто соврут, что подрались друг с другом.

Мэгги очень хотелось в это верить, но разум говорил, что так просто ей не отделаться.

– Случилось кое-что еще, – пробормотала она. – Кое-что похуже. С папой…

Комок вопросительно приподнял брови, но не успел ничего сказать – из ванной раздался голос матери.

– Следующий пациент.

Мэгги поднялась из-за стола.

– Потом расскажу, – прошептала она и быстро зашагала прочь. Мать стояла в дверях ванной комнаты. Мэгги проскользнула мимо с видом побитой собаки и присела на край старинной ванны с ножками в виде львиных лап.

Пододвинув табурет, мать села рядом и осмотрела ухо Мэгги. Элизабет Дрейкфорд была еще молодой женщиной, ей было всего тридцать восемь лет. Она родила Мэгги, едва успев окончить школу. Мать редко говорила о своей молодости. Семья отказалась от нее после того, как она забеременела от «белой рвани» с гор и решила оставить ребенка вместо того, чтобы поступать в Дартмутский колледж. Мэгги ни разу не видела своих деда и бабку Кэмпбеллов. Они жили в округе Уэстчестер и не присылали поздравительных открыток. О прежних амбициях матери Мэгги было известно лишь то, что она намеревалась изучать в университете историю и, возможно, стать преподавателем.

Мэгги на собственном опыте убедилась в том, что мать обладает талантом педагога, но врач из нее тоже получился бы превосходный. Ее движения были быстрыми и уверенными, она не проявляла ни колебаний, ни брезгливости. Хладнокровно оценивала повреждение, быстро соображала, что и как следует сделать. Отойдя к раковине, миссис Дрейкфорд взяла с полочки коричневую стеклянную бутылочку, которую Комок называл «Жидким Злом».

Когда мать обрабатывала ее ухо, Мэгги не дрогнула. Но это не означало, что она не чувствовала жжения. Каждое прикосновение тряпки, смоченной йодом, походило на укус шершня.

Очистив рану, мать наложила мазь с антибиотиком. Мэгги молча смотрела, как она работает, восхищалась ее грациозной шеей, благородными чертами лица. Само изящество. В детстве Мэгги отчаянно хотелось походить на мать. Девочка копировала жесты и мимику матери, пыталась выражаться, как она. Но эти попытки с самого начала были обречены на провал. Ее мать была рождена в семье Кэмпбеллов. В ее жилах не было и капли крови Дрейкфордов. От рождения ей достались золотисто-рыжие волосы, карие глаза и привилегия до самой смерти сохранять человеческий облик. Мэгги повезло меньше. Она была ловкой и сильной, умной и способной, но у нее были тусклые темно-русые волосы и серо-голубые глаза. Мэгги знала, что никогда не будет выглядеть как ее мать. И ее дни в нынешнем облике были сочтены. Миссис Дрейкфорд отложила тряпочку.

– О чем ты думаешь?

– Ни о чем, – солгала Мэгги.

В прежние времена она откровенно рассказала бы матери о своих печалях. В детстве Мэгги рассказывала матери все. Они были лучшими подругами и болтали без умолку, когда работали в саду или развешивали белье на просушку. Они срывали головки чертополоха и стебельки подъельника, гуляя по чаще, которую называли своим «Дремучим Лесом». Миссис Дрейкфорд была Кенгой, Мэгги была Ру, а когда на свет появился маленький Джордж, он стал Пятачком.

Эта идиллия закончилась девять лет назад, когда преподобный Фэрроу сообщил им, что Мэгги предстоит занять место отца в качестве «поедательницы грехов». Стало ясно, что мистер Дрейкфорд взял на себя максимальное количество грехов, которое под силу нести смертному человеку, и был больше не в состоянии продолжать выполнять свои обязанности – ни физически, ни морально. Прихожане какое-то время терпели существующее положение вещей, но их терпение иссякло. И теперь, когда Мэгги исполнилось десять лет, преподобный считал, что она достаточно взрослая для того, чтобы унаследовать «профессию» отца.

Миссис Дрейкфорд пришла в ужас. Она предложила заниматься этим делом вместо дочери, но преподобный был непреклонен: обычай требовал, чтобы поедатель грехов происходил из рода Дрейкфордов. На какое-то время переговоры зашли в тупик. Через месяц преподобный пригрозил позвонить в полицию и потребовать, чтобы земельный участок Дрейкфордов обыскали. За последние годы в окрестностях пропало немало людей…

Это решило дело. Мэгги стала новым поедателем грехов Схемердаля, и градус враждебности со стороны деревенских снизился до нормального. Однако в тот день ее мать изменилась. В душе у нее что-то умерло. Она отдалилась от дочери, и вся ее любовь теперь доставалась сыну.

– Итак, – произнесла миссис Дрейкфорд. – С версией твоего отца я уже знакома. Выслушаем твою.

Мэгги пожала плечами.

– Нечего особенно рассказывать. Рейтеры ждали меня у машины. Мы подрались.

Мать ответила не сразу. Элизабет Дрейкфорд всегда тщательно обдумывала свои слова и поступки.

– Вы подрались, – повторила она. – И тебе не пришло в голову, что этого делать не следует?

Кровь бросилась в лицо Мэгги.

– Они хотели побить меня камнями.

«И сделать еще кое-что похуже», – мысленно добавила она. Мэгги не знала, стоит ли упоминать об этом.

– Насколько я понимаю, сегодня множество людей намеревались побить тебя камнями. Ты с ними тоже дралась?

– То было в деревне. Рейтерам нечего делать на горе.

– Возможно. Но ты могла их проигнорировать. Ты могла сесть в машину и уехать домой. Они не стали бы преследовать тебя после предупреждающего знака.

«Они не люди, а свиньи», – подумала Мэгги. В эту минуту она приняла решение никогда не говорить о том, как Виллем лапал ее, о его тупом похотливом взгляде. В этом не было смысла – все равно вина лежала на ней. Если бы она не стала связываться с парнями и сбежала, ничего не произошло бы.

– Но сесть в машину и уехать – это было бы слишком разумным поступком, – продолжала мать. – Вместо этого ты поддалась на их провокацию. Ты дала жителям деревни повод сделать нашу жизнь невыносимой и одновременно подвергла опасности отца. Если помнишь, я говорила тебе, что везти его с собой слишком рискованно.

– Да, помню, – горячо воскликнула Мэгги. – И еще я помню, как он умолял меня взять его с собой. Он не покидал ферму больше года. Извини, что я ради разнообразия подумала о нем и о том, что ему понравится.

– Понятно. А ты подумала о нем, когда решила ввязаться в драку с двумя взрослыми парнями?

Мэгги помолчала. Строго говоря, она забыла об отце в тот момент. Ее охватила такая ярость после нападения Рейтеров, что она вообще ни о чем не думала.

– Верно, что твой отец бросился на стенку прицепа? – не отставала мать. – Верно, что прицеп чуть не перевернулся?

Мэгги поежилась под ее немигающим взглядом.

– Да.

– Может быть, в следующий раз ты меня послушаешь. Дай мне взглянуть на руку.

– Я сама справлюсь, – огрызнулась Мэгги.

– Не говори глупостей. Ты не сможешь наложить швы себе на локоть.

Прежде чем Мэгги успела возразить, мать закатала рукав ее рубахи. Когда она увидела то, что было прикрыто рукавом, ее лицо стало белым, как полотно.

Царапина была довольно глубокой и определенно требовала наложения швов, но не это потрясло мать Мэгги. Она смотрела на участок рядом с раной, на красный кружочек диаметром примерно пять сантиметров. На первый взгляд эта штука напоминала родимое пятно, но, присмотревшись, можно было увидеть, что по ее поверхности пробегают какие-то волны. Сотни крошечных ресничек шевелились, как щупальца актиний.

Пока мать рассматривала отметину, Мэгги сидела неподвижно.

– Когда это появилось? – проговорила та наконец.

Мэгги не выдержала взгляда матери и отвернулась. Когда она заговорила, собственный голос показался ей холодным и отстраненным.

– Две недели назад.

– И когда ты собиралась рассказать об этом мне?

– Не знаю. Наверное, я пока не готова.

– Ясно. Джордж знает?

Мэгги едва заметно покачала головой. Рука матери сжала ее пальцы.

– Мы знали, что рано или поздно это произойдет, – произнесла Элизабет Дрейкфорд. – Мы справимся. Дай мне один день, чтобы подготовить Джорджа. Ему будет очень тяжело узнать об этом.

Мэгги едва не рассмеялась. «Комку будет тяжело? А как насчет меня?»

Она стоически молчала, пока мать перевязывала рану. Закончив, мать поднялась и убрала на место лекарства и перевязочные материалы. Мэгги по-прежнему сидела на краю ванны, обдумывая этот странный разговор. Ее отвлек голос матери.

– Что? – переспросила Мэгги.

– Я сейчас задам тебе один вопрос, и мне хотелось бы услышать честный ответ.

– Задавай.

– Когда я обрабатывала царапины твоему отцу, он был очень взволнован. Сказал, что в прицепе утратил контроль над собой. Он боится, что в такой момент может причинить кому-то серьезные увечья. Возможно, даже тебе.

Внутренности Мэгги сковало льдом.

– Он просто расстроен. Он был не в себе.

– Именно то, что он был не в себе, и напугало его, Мэгги. Твой отец считает, что ему пора переехать в хлев.

Мэгги изумленно уставилась на мать.

– Но это безумие. Он никогда не сделает мне ничего плохого – ни мне, ни кому-то из нас.

– Мне тоже хочется так думать, – сдержанно произнесла мать, – но он в этом не уверен. Твоему отцу в последнее время снятся кошмары. Он не желает их обсуждать, но они ужасно расстраивают его. Я думаю… я думаю, он боится, что сны сбудутся.

– Никогда, – твердо заявила Мэгги. – Он не способен на такое.

Голос матери смягчился.

– Собака, больная бешенством, не хочет кусать хозяев, Мэгги. Она ничего не может с собой поделать. Я спрашиваю еще раз: твой отец действительно был не в состоянии себя контролировать? Он напугал тебя?

Прошло несколько долгих секунд. Мэгги ничего не ответила.

Мать кивнула.

– Я так и думала. Приведи себя в порядок и положи деньги Схейлеров в банку. У нас заканчивается керосин. Принеси дров, я займусь ужином.

– Хорошо, – кивнула Мэгги. – Но есть еще кое-что.

Мать остановилась в дверях.

– Там, в деревне, я встретила одного профессора, – продолжала Мэгги. – По крайней мере, он выглядел как профессор. Они с подругой заблудились, и я указала им, куда ехать. И вот я подумала…

Элизабет поджала губы.

– Мы это уже обсуждали.

– Я не говорю, что мне обязательно там жить и все прочее, – быстро продолжала Мэгги. – Я могла бы посещать занятия в Вассарском колледже или в Институте Ренсселера, буду работать официанткой, может, даже сниму квартиру и…

– И свалишь свои обязанности на Джорджа? – перебила мать. Она никогда не употребляла словосочетание «поедание грехов», предпочитая ему эвфемизмы.

– Ну конечно нет, – возмутилась Мэгги. – Если в деревне кто-то умрет, я сразу вернусь домой. Я ни за что не позволю Комку этим заниматься. Как ты только могла подумать…

– Сейчас неподходящее время.

– Но почему? – воскликнула Мэгги, не без труда подавив нервный смех. – Всякий раз, когда я завожу речь об университете, ты говоришь, что «сейчас неподходящее время», и уходишь от разговора. Это не ответ.

– Тебе нужен ответ? – спросила мать. – Взгляни на свою руку.

Но Мэгги не сводила взгляда с женщины, которая чинила ей препятствия.

– Мне девятнадцать лет. Я имею право жить своей жизнью. Я не обязана заниматься воспитанием Комка.

– Джордж – твой брат.

– Вот именно. Мой брат. Он не мой сын и не беспомощный младенец. Он не нуждается в постоянном присмотре.

– Но твой отец нуждается, – напомнила ей миссис Дрейкфорд. – И поэтому ты нужна мне здесь. Пожалуйста, принеси дров. У меня есть другие дела…

Мать вышла, оставив раздраженную Мэгги сидеть на краю ванны и рассматривать перевязанную руку. Мэгги вытащила из кармана конверт Схейлеров. Внутри лежали три сложенные пополам банкноты по двадцать долларов. Мэгги тщательно осмотрела конверт, решив, что она не заметила остальные бумажки. Увы, внутри больше ничего не было. Вдова Схейлер недоплатила ей сорок долларов.

– Ну вот, только этого не хватало, – вслух произнесла Мэгги.

Отбросив конверт, она поднялась, плеснула водой в лицо и осмотрела рубашку и корсаж. Рубаха расползлась по шву, на груди виднелись грязные отпечатки ладоней Виллема, напоминавшие синяки. От одного их вида Мэгги захотелось кричать, сорвать с себя одежду и спалить ее в печке. Но она ничего этого не сделала. Она просто стояла и смотрела на воду в раковине. Немного успокоившись, она пошла в свою комнату и переоделась в толстовку и синие джинсы.

Мэгги направилась к выходу, а Комок поднял голову от своего атласа.

– Продолжим проверять географию? – с надеждой спросил он.

– Позже, – ответила Мэгги и надела рабочие ботинки.

Комок шумно вздохнул.

– Но что же мы будем делать, когда отправимся в тур по Европе? Мы же заблудимся! Мы невежды!

Открыв дверь, Мэгги обернулась и взглянула брату в глаза.

– Ага, только этого не будет.

– Чего, тура по Европе?

– Ничего не будет.

Комок вернулся к своим любимым картам.

Гроза ушла, воздух был свежим и чистым. Прислонившись к столбу, Мэгги оглядела далекое кольцо деревьев, которое огораживало владения Дрейкфордов. В сумерках пейзаж казался почти прекрасным – крошечное сказочное королевство, надежно укрытое от посторонних за волшебной завесой. Как мило.

Резкий порыв ветра развеял иллюзию. Ветер дул с востока; он пришел из той части леса, куда Мэгги старалась без надобности не заходить. Там ей чудилось что-то нездоровое. Деревья, трава и цветы источали сладкие ароматы, но Мэгги улавливала в них тошнотворный привкус разложения, как в запахе гардении, растущей на могиле. Ее дед был похоронен в этом лесу вместе с представителями двенадцати поколений Дрейкфордов – всего шестьдесят одна могила. Могилы окружали адский памятник, расположенный в самом центре Ведьмина Леса. В солнечные дни можно было различить примитивные каменные надгробия, заросшие высокой травой, но Мэгги не навещала деда с января, когда нечто шепотом обратилось к ней из-под земли. Гнилостный запах чувствовался даже зимой.

Мэгги пошла в хлев, где хранились дрова. В старом сарае пахло сыростью; здесь было пусто и голо, если не считать прошлогоднего сена, валявшегося в пустых стойлах. В Ведьмином Лесу нельзя было держать домашних животных. Все животные, которых пытались держать Дрейкфорды, неизбежно «сходили с ума» в течение недели. Сначала они кричали без перерыва, потом разбивали себе головы о дверцы загонов.

За последние лет сто использовались только три стойла из двенадцати. Они располагались в дальней части помещения, и их стенки были укреплены металлическими пластинами и железными брусьями. Набрав дров, Мэгги заглянула сквозь щель между брусьями в ближайшее стойло.

Внутри, прямо в утоптанном земляном полу, чернела яма шириной в два с половиной метра. В глубину она была, наверное, метров пять. На краю ямы стояло ржавое ведро с веревкой; рядом стояло кресло-качалка, валялись какие-то старые неисправные лампы, лежала стопка пожелтевших романов в мягких обложках. Мэгги смотрела на все это с возрастающим отвращением. Сама мысль о том, что ее отец закончит свои дни в подобном месте…

– Ни за что, – пробормотала она и быстро зашагала к выходу.

Ужин прошел спокойно – за столом сидели только Мэгги, Комок и их мать. Отец остался в своей спальне, крепко спал, если верить Элизабет. Они ели при свете свечей, макая куски домашнего хлеба в морковное рагу. Дважды Комок пытался поднять сестре и матери настроение, задавая им вопросы из мировой истории, но в ответ получал лишь усталые взгляды. Мэгги показалось, что он размышляет, не пристать ли к ним еще с какими-нибудь житейскими мелочами, когда неожиданный звук заставил всех троих подскочить на месте.

В парадную дверь постучали.

Никто не пошевелился. Дрейкфорды потрясенно переглядывались. Стук в дверь? Никто не навещал их уже десять лет, с тех пор, как преподобный Фэрроу потребовал выбрать нового поедателя грехов. Мэгги быстро оценила ситуацию. Стук означал, что на крыльце был человек. А если на крыльце стоял человек, это означало, что он осмелился пройти мимо знака и углубиться в Ведьмин Лес. Это было невозможно. Никто из деревенских жителей не рискнул бы туда войти. Должно быть, просто упала ветка и задела дверь.

Но стук повторился. Громкий, нетерпеливый.

«Кто бы это мог быть, черт бы его побрал?»

Мэгги озарило: Рейтеры.

Очевидно, мать пришла к аналогичному выводу. Поднявшись из-за стола, она подошла к камину, сняла с крючков дробовик и взяла из коробки два патрона.

– Кто там? – крикнула она.

В дверь яростно замолотили.

Миссис Дрейкфорд вскинула дробовик на плечо и медленно приблизилась к двери.

– Том Рейтер, у тебя есть три секунды на то, чтобы унести свою обвисшую белую задницу с нашей фермы.

– Пожалуйста, откройте, – взмолился мужской голос.

Мэгги нахмурилась. Голос явно не принадлежал Тому Рейтеру. Говор был слишком культурным, слишком городским для лавочника. В Схемердале так никто не разговаривал.

– Кто это? – спросила миссис Дрейкфорд. – Если вы из Бюро переписи населения, я уже отправила наши данные по почте.

– О, пропади все пропадом, да не из Бюро я!

Озадаченная миссис Дрейкфорд бросила быстрый взгляд на детей, потом отодвинула засов. Когда дверь открылась, Мэгги подалась вперед. На пороге в неловкой позе, сжав колени, стоял мужчина поразительной красоты. Он был одет в темный деловой костюм и шляпу. В одной руке незнакомец держал портфель, в другой – недоеденный буррито.

Миссис Дрейкфорд в изумлении разглядывала его.

– Вы кто такой?

Джентльмен вместо приветствия поднял буррито.

– Меня зовут Ласло, и мне срочно нужен туалет.