Читать книгу Ведьмин камень - - Страница 9

Когда демон ушел, Дрейкфорды собрались у обеденного стола. Шкатулка со свитками стояла посередине. Мэгги пришла на ум бомба с часовым механизмом. Ей хотелось немедленно открыть черный ящичек и изучить содержимое, но сразу стало ясно, что спешить не следовало. Мать вела себя как ни в чем не бывало. Она спокойно заварила чай, укрыла одеялом мужа, который сидел у очага и молча смотрел на догорающие угли. Тишину, естественно, нарушил Комок:

– Кому-нибудь из вас сегодня утром могло прийти в голову, что вечером мы познакомимся с демоном?

Никто не ответил.

– Мне – нет, – продолжал он. – Прямо мурашки по коже, особенно когда стало ясно, как он на самом деле выглядит. С другой стороны, отличный парень.

– Джордж, – холодно произнесла миссис Дрейкфорд, – в знакомстве с демоном не может быть ничего отличного.

– Но он пытается нам помочь.

– Он пытается помочь себе.

Мэгги решила, что настал подходящий момент.

– Неважно, каковы его мотивы, – все сводится к одному, верно? – вмешалась она. – И нам, и ему нужно, чтобы проклятие исчезло.

– Ты же сама говорила, что он ничего не знает о Ведьмином Камне, – напомнила мать. – Кроме того, ты видела его реакцию на крики призраков. Допустим, он демон, но он перепугался, как самый обычный человек.

– Да, я видела, – кивнула Мэгги. – Поэтому я и решила, что он говорит правду. Он не хотел сюда приезжать. Ему плевать и на проклятие, и на нас всех. Если бы его интересовало это дело, мы бы увидели его раньше.

– Именно, – сказала миссис Дрейкфорд. – Вот почему я считаю, что демону нельзя доверять. Мэгги, мне жаль, но ты не знаешь жизни.

– Это не потому, что я не пыталась узнать, – резко произнесла Мэгги.

Два года назад она взяла Глэдис, чтобы «съездить за покупками», и втайне от родителей отправилась сдавать тест для приема в университет. Когда результаты пришли по почте, Мэгги думала, что мать будет гордиться ею. Вместо этого ей прочитали лекцию о честности и порядочности.

Мать сразу поняла, куда клонит Мэгги. Она сжала губы и помешала чай.

– Я хотела сказать, что в мире полно мошенников вроде этого Ласло. Позволь мне с ним разобраться.

– Позволить тебе? – повторила Мэгги. – Извини, но ты шутишь?

– Нет. Ты что-то имеешь против?

– Да, черт возьми, – рявкнула Мэгги. – Имею, и еще как. Почему единственный человек здесь, который не был проклят, принимает решения за проклятых? Это просто херня какая-то!

Комок ошеломленно хлопал глазами, и Мэгги ощутила укол вины. Она никогда не повышала голос и тем более не употребляла непечатных слов в его присутствии. Миссис Дрейкфорд сидела неподвижно.

– Ты не считаешь, что я проклята? – тихо произнесла она. – Ты не считаешь, что это касается и меня? – И она указала на черную шкатулку.

Мэгги перевела дыхание. Вспышка сняла напряжение, но совершенно лишила ее сил.

– Это не одно и то же, – устало ответила она. – Извини, но ты меня не переубедишь.

– Здесь ты права, – сказала мать. – Я могу лишь наблюдать за страданиями моих родных. Я могу перевязать рану, наложить швы, но не могу облегчить вашу боль. Я даже не могу разделить ее – преподобный Фэрроу не позволит мне этого. Да, возможно, я не испытываю того же, что и вы, Мэгги, но не смей говорить, что проклятие меня не касается. Я практически стала его рабыней.

Почему-то именно слово «рабыня» снова разозлило Мэгги. Она сердито смотрела на мать, поражаясь про себя тому, как такая умная женщина может говорить подобные глупости. Она решила, что причиной тому является всегдашняя уверенность матери в собственной правоте. Миссис Дрейкфорд скрестила руки на груди и приготовилась к словесному поединку.

– Ты со мной не согласна?

Мэгги едва не рассмеялась.

– Ты не рабыня, мама! Неужели ты не понимаешь? Ты не обязана жить в этом доме. Ты можешь уйти в любой момент, когда захочешь. Никто и ничто не будет удерживать, преследовать тебя. В твоей крови нет этой заразы. Ты можешь вернуться в Коннектикут, забыть о нас и…

– Довольно.

Мать не повышала голоса, но Мэгги вздрогнула, как будто ей дали пощечину. Она сидела молча, вонзив ногти в ладони, и мысленно проклинала себя за слабость. Ей было девятнадцать, но мать без труда могла заставить ее почувствовать себя ребенком. Когда она снова заговорила, ее тон был спокойнее.

– Я просто хочу сказать, что у тебя есть выбор, а у нас – нет.

– Да, – ответила мать. – Я могла бы уйти, но предпочла остаться. Ты не обязана соглашаться с моим выбором, но я прошу тебя уважать его. Мы поняли друг друга?

После недолгой паузы Мэгги пробормотала:

– Да.

Снова наступило неловкое молчание. Наконец, Комок, переводя взгляд с матери на сестру, заговорил:

– Ну, так что мы теперь будем делать?

Миссис Дрейкфорд сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Мы обследуем эту шкатулку. Мэгги, дай ее мне.

Мэгги поставила шкатулку перед матерью и с некоторым злорадством наблюдала, как та пытается открыть крышку. Несмотря на все старания, у Элизабет Дрейкфорд ничего не получалось: ее пальцы скользили по металлу, как будто задвижки были покрыты самым скользким веществом на свете. Третья попытка. Четвертая. Она просто не могла за них ухватиться. На пятый раз она взяла кухонное полотенце, но это не помогло.

– Просто размышления вслух, – заговорила Мэгги. – Может быть, шкатулку могут открыть только проклятые…

Мать бросила на нее предостерегающий взгляд, но вынуждена была признать поражение.

– Ладно, – сказала она. – Попробуй ты.

Мэгги только этого и ждала. Она взяла ящик за костяную ручку, поставила его на колени и подцепила задвижки. Точнее, попыталась их подцепить. У Мэгги ничего не получилось. У Комка тоже.

– Очень странно, – пробормотал он, потирая указательный и большой пальцы друг о друга. – Как будто эти штуки намазаны невидимым маслом.

Мэгги недовольно проворчала:

– Наверное, только Ласло может ее открыть.

– Скорее всего, ты права, – заметила миссис Дрейкфорд. – Еще одна причина не доверять ему.

– Как это? – удивился Комок.

– Есть только два варианта: он либо знал, что мы не сумеем открыть ящик, но нарочно промолчал, либо сам этого не знал, – объяснила мать. – В первом случае он подлый, во втором – невежественный, а вероятнее всего, и то и другое.

Мэгги побарабанила пальцами по столу.

– Тогда зачем он к нам приехал, как ты считаешь?

Мать отпила глоток чая.

– Не знаю, Мэгги, но мне это не нравится. Этот Ласло утверждает, что он – хранитель проклятия, но мне трудно в это поверить. Он совершенно не похож на того, другого.

Мэгги перестала стучать по столу и резко подняла голову.

– На какого «другого»?

Позднее Мэгги пришла к выводу, что именно этот момент стал поворотным в ее жизни. Не то утро, когда она заметила красное пятно на руке. Даже не та минута, когда Ласло постучал в дверь их дома. Это был тот краткий миг, когда Мэгги заметила на лице матери мимолетное выражение тревоги и растерянности. Впервые на памяти Мэгги Элизабет Дрейкфорд совершила ошибку.

Мэгги постаралась сохранить внешнее спокойствие.

– На какого «другого»? – ровным голосом произнесла она. – Был другой хранитель проклятия?

Вместо ответа миссис Дрейкфорд бросила долгий испытующий взгляд на отца Мэгги. Билл Дрейкфорд пошевелился и некоторое время смотрел жене в глаза, потом едва заметно кивнул. Она повернулась к Комку.

– Джордж, иди в свою комнату.

Комок запротестовал, но мать не желала ничего слышать.

– Это не обсуждается, – отрезала она.

– Почему? – спросил он. В отличие от Мэгги, Комок обычно получал ответы на свои вопросы.

– Потому что есть вещи, неподходящие для ушей одиннадцатилетнего мальчика, – просто сказала мать. – Пожалуйста, Джордж. У меня сейчас нет сил с тобой спорить.

Комок пробормотал что-то насчет «дискриминации по возрастному признаку», но сдался и побрел в свою крошечную мансарду. Мэгги знала, что он попытается прокрасться обратно и подслушивать, сидя на лестничной площадке, но матери тоже были знакомы его уловки. В конце концов, у него не осталось выбора: ему пришлось запереться в спальне с потрепанным экземпляром «Швейцарской семьи Робинзонов».

Убедившись в том, что Комок сидит в своей комнате, миссис Дрейкфорд пошла в кладовую и спустилась в погреб. Вскоре она вернулась, держа в руках какой-то старый, потемневший от времени деревянный ящик, поставила его на стол и заговорила, не глядя на дочь:

– Ты должна понять вот что, Мэгги: мы не хотели тебе лгать. Мы хотели защитить тебя.

– От чего защитить?

– Надежда может быть прекрасной, – вздохнула мать. – Но может быть и опасной. Надежда отняла жизнь Дэвида.

Мэгги поморгала. Дэвид Дрейкфорд был младшим братом ее отца. Мэгги не помнила дядю, он умер вскоре после ее рождения.

– Вы говорили, что он погиб в аварии.

– Мы солгали, – призналась мать. – Мы сделали это, чтобы избавить тебя от жестокой правды. Твой дядя Дэвид покончил с собой, Мэгги. Нам не хотелось, чтобы ты и Джордж знали об этом.

Мэгги не сразу смогла осознать смысл сказанного.

– Но почему ты говоришь мне об этом сейчас?

Мать постучала по крышке ящика.

– Вот причина, по которой мы держали все в секрете.

Мэгги переводила взгляд с матери на отца.

– И все равно я не понимаю. Какое отношение этот ящик имеет к дяде Дейву?

Ответ был произнесен бесстрастным тоном:

– Дэвид повесился в тот день, когда нашел его.

Мэгги внезапно стало холодно, будто ей на плечи накинули ледяной саван. После слов матери она иначе взглянула на ящик, принесенный из подвала. Ларец из черного дерева, в котором лежали свитки, выглядел угрожающе, но изящно, как скальпель или стилет. Но этот кедровый ящичек в воображении Мэгги походил на полусгнивший труп, случайно вывороченный из земли лопатой, на отвратительную дохлятину. Она почувствовала, как к горлу подступает тошнота.

– Что там внутри? – тихо спросила она.

Мать взглянула на ящик.

– Семейная история. У этого Ласло свои документы о проклятии. У Дрейкфордов имеются свои. Дневники, газетные вырезки… здесь есть даже письма от первого хранителя проклятия. Здесь все, что уцелело. Многие документы были повреждены, другие потеряны или уничтожены.

Мэгги смотрела на родителей со смесью негодования и волнения.

– Почему вы держали все это в секрете?

Тон матери был необычно мягким.

– Ты все поймешь, когда прочтешь документы. Возможно, мы совершили ошибку, но нами двигала любовь.

Миссис Дрейкфорд увезла мужа в его комнату, оставив Мэгги наедине с семейным архивом. Мэгги села спиной к огню. Ей хотелось согреться, потому что от вида этого ящика ей было не по себе. Почему он так подействовал на дядю Дейва? Что бедняга обнаружил там? Ему было всего восемнадцать лет, он был на целый год моложе, чем она сейчас. Чем дольше она смотрела на этот предмет, тем опаснее он казался ей, как будто перед ней стоял ящик Пандоры, в котором были заключены все беды и несчастья мира. И, подобно Пандоре, Мэгги не смогла устоять перед искушением.

Задвижка проржавела, но поддалась после того, как Мэгги несколько раз решительно подергала за нее. Открывая крышку, Мэгги почувствовала неприятный затхлый запах – видимо, ящик долго плесневел под кучей прошлогодней репы и капусты. Внутри не было ни чумных блох, ни скорпионов – всего лишь несколько связок каких-то документов, обернутых в промасленную бумагу, и стопка тонких красных конвертов, перевязанных бечевкой. Некоторые документы пострадали от огня, другие выглядели такими хрупкими, что Мэгги не решалась прикасаться к ним из страха, что они рассыплются у нее в руках. Она осторожно вытащила бумаги и разложила их на столе, затем извлекла из ящика разнообразные предметы, хранившиеся в деревянных поддонах.

Они походили на музейные экспонаты: здесь было плетеное ожерелье из волос, кусок слоновой кости с вырезанным изображением шхуны, грубая деревянная кукла, потемневшая чайная ложечка, человеческая челюсть с семью зубами, опаленный кусочек ткани с зашитым внутрь стихотворением, дагерротип с изображением мертвого ребенка, одетого в костюмчик и усаженного между живыми братьями и сестрами, испанская монета в восемь реалов, сильно истертая, с выщербленными краями.

С чего же начать?

Мэгги начала с семейного дневника, который состоял из отдельных писем, разложенных в хронологическом порядке. «Письма» были завернуты в промасленный холст; судя по состоянию бумаг, их в последний момент успели спасти из огня. Верхнее письмо было написано винтажным шрифтом на пожелтевшем пергаменте.

«13 января 1666 г.

Схемердаль, Провинция Его Королевского Величества Нью-Йорк

Прошло два месяца с тех пор, как я избавил Хексенвауд от ведьмы. Наверное, не было на свете колдуньи, которая более нее заслуживала казни. Даже Хопкинс и Стерн[11] не видели таких злодеяний.

Преступления ведьмы связаны с камнем, стоящим около ее жилища, с чудовищной уродливой скалой, каких не встречается в этой местности. Я своими глазами видел, как женщина совершала перед этим камнем идолопоклоннические ритуалы, занималась черной магией, вызывала демонов. Мой суд был скорым. Ведьма была сожжена на следующий день. В процессе не было необходимости – ее раздвоенный язык не смог бы сказать ничего такого, что изменило бы мое решение. Я видел то, что видел. Я дал клятву очистить владения Его Величества от колдунов и папистов. Я сдержал свое слово.

И все же мне страшно.

Я слышал, как она бормотала, когда пламя охватило ее одежду. Она ни разу не вскрикнула от боли. Она ни на миг не отвела от меня взгляда. Я никогда не забуду дьявольского удовлетворенного выражения, которое появилось на ее лице после того, как она закончила произносить заклинание.

Я проклят и обречен на вечные муки.

Это не суеверие; так сказал мне демон. Он называет себя Базилиус. Демон пришел ко мне во сне в ночь после смерти ведьмы. Это рогатое существо, похожее на шакала; он шаркал, как нищий, и держал в руках шкатулку из черного дерева с костяной ручкой. Он говорит, что я, Амброз Дрейкфорд, проклят, а он, порождение ада, – хранитель моего проклятия. Теперь моя судьба связана с Хексенваудом и нечестивым камнем, скрытым в чаще леса. Обязанности ведьмы перешли ко мне. Если я не смогу выполнить возложенную на меня задачу, мне придется заплатить высокую цену.

В мою кровь проникла болезнь. Сейчас, когда я пишу, меня уже лихорадит. Базилиус говорит, что избавиться от заразы можно, лишь закончив дело ведьмы. Самая настоящая сделка с дьяволом. Амброз Дрейкфорд может либо спасти свою шкуру, либо разрушить замыслы ведьмы, намеревавшейся каким-то образом навредить людям.

Я сделал бы выбор не колеблясь, если бы речь шла только обо мне, но, увы, это не так. Базилиус – с немалым удовольствием – сообщил мне, что проклятие поразило не только меня, но и весь мой род. Пока задача ведьмы остается невыполненной, болезнь будет передаваться от моих детей к внукам и правнукам. Я схожу с ума при мысли о том, что Генри и Эдвард – или, не дай бог, крошка Шарлотта – будут страдать так, как я.

И поэтому я вынужден был сделаться учеником ведьмы. Я собрал ее уцелевшие пожитки, попытался разобраться в них и, пользуясь советами демона-хранителя, начал действовать…

А. Дж. Д.».

«9 мая 1688 г.

Сегодня десятая годовщина смерти отца. Сын должен скорбеть, но я не могу заставить себя испытывать подобающие чувства. Во всем, что сейчас происходит, виноват отец. Из-за него я вынужден был оставить свой пост в Гарварде, а Эдвард уехал из страны на поиски средства, необходимого для избавления от злых чар. Да поможет ему Бог; только он еще в состоянии показываться на публике, поэтому он – наша единственная надежда. Конечно, если указания отца имеют хоть какую-то ценность. Мы должны молиться об этом. А я заперт в этом доме несчастья, как заключенный, и пачкаю бумагу в темноте. Мое тело покрыто отвратительными бубонами. Марта – благородная женщина, она не жалуется, а ребенок – наше единственное утешение. Базилиус имел наглость поздравить нас с ее рождением. Я бросил его письмо в огонь, но дьявольская бумага не горит. Я не рискну оскорбить Хранителя снова, потому что боюсь его. Бывают ночи, когда мне кажется, что он здесь, в доме, что он наблюдает за нами. Что до Тесс, девочка здорова, и на ее розовом личике я уже вижу черты Дрейкфордов. Конечно, я часто размышляю о том, что ждет ее в будущем. С моей стороны было непростительным грехом заводить ребенка, обрекать другого человека на страдания. В моменты слабости я виню Марту в том, что она вышла за меня замуж. Должно быть, ее охватило временное помешательство. Или же ее околдовали. Глядя на себя, я опасаюсь, что так оно и было. Она уже говорит о том, чтобы вернуться к родичам в Бостон. Девочка плачет внизу. Марта в поле с Лиззи, единственной оставшейся у нас служанкой. Я сам успокою Тесс. Одному Богу известно, долго ли еще она сможет выносить мой вид…

Г. Дж. Д.».

«13 декабря 1729 г.

Я меняюсь. Дело не в волдырях, какие были у отца и тети Шарлотты. Это изменение глубже. Страшнее. Мне все время снится кровь. Реки крови, текущие по Хексенвауду. Я чувствую сильное желание… Нет, я не хочу говорить об этом. Правая рука плохо слушается меня. Левая уже потеряла форму и напоминает звериную лапу. Она ужасна на вид, но обладает огромной силой. Элис Схейлер увидела мою руку, торчащую из-под шали, и вскрикнула. Желание ударить и придушить ее было невыносимым. Боже, мне страшно. Я должна вырвать у хранителя объяснение. Может быть, Базилиус сможет сказать, почему именно меня выбрали для этого испытания…

Тереза Д.».

«26 апреля 1758 г.

Вчера я убил. Думаю, это не последнее мое убийство. Траппер, охотник на пушного зверя. Он наткнулся на меня в лесу. Мой вид напугал его, и он прицелился в меня из ружья. В два прыжка я добрался до него. Лошадь едва не ускакала, но я догнал и убил ее, бедное создание. Я обжирался несколько часов, но по-прежнему испытываю муки голода. Это невыносимо. Горы плоти недостаточно для того, чтобы утолить его…

На прошлой неделе Джон вернулся с ожерельем, которое он купил у какого-то гарпунщика, плававшего в южных морях. Джон говорит, оно принадлежало вождю, царьку крошечного острова. Джон верит, что оно поможет. До него также дошли слухи о том, что неподалеку от Салема в земле зарыты какие-то древние магические предметы, и он намерен поехать туда в следующем месяце. Он так доволен своими успехами, что я не могу заставить себя признаться в убийстве. Это сломает его. Что касается траппера, я похоронил то, что от него осталось, около Ведьминого Камня. Ведьмин Камень сделал это со мной, поэтому Камень должен хранить мои тайны.

Томас».

«19 июля 1767 г.

Случилось то, чего мы боялись. Дядя Том сегодня убил одного из деревенских жителей, мальчика из семьи Фэрроу, который вел домой ягненка, заблудившегося на горе. Мы с Полом похоронили тело. Том плачет в хлеву. Впервые за несколько лет я увидела его без тряпок, в которые он обычно кутается, и его вид привел меня в ужас. Моего дядю уже нельзя назвать человеком. Более того, я с трудом могу поверить в то, что когда-то он был человеком. Эти отростки у него на спине… Как могильные черви. Мне будут сниться кошмары. Тому пятьдесят, а мне двадцать три, но я не знаю, сколько мне осталось. Мне жаль его, и еще жаль бедного Фэрроу. Хоронить было почти нечего. Я даже не могу представить, что сделают деревенские. Наши мужчины готовятся к обороне.

Уилла Д.».

«26 сентября 1818 г.

Сегодня закрыл мать в хлеву. Это было необходимо. Она слаба рассудком, но проявляет такую хитрость, какой я раньше не замечал за ней. Мне пришлось нелегко. Я вынужден был столкнуть ее в яму, а рука у меня еще на перевязи после похорон Бена Рейтера. Будь проклята эта деревня. И мне плевать, что говорит преподобный. Мы не единственное Зло здесь, в горах. Если сатане нужны грешники, он в избытке найдет их в Схемердале. От Каролины плохие новости. Базилиус говорит, что этот индейский пояс бесполезен. Нет в нем никакой магии. Думаю, придется начинать все сначала. Пытаюсь сохранять присутствие духа ради остальных, но моя вера слабеет. Что, если Амброз ошибся? Что, если «дело» ведьмы – это обман, вздор, шутка, и над нами смеются в Аду? Меня бы это не удивило. Я не доверяю этому Хранителю.

Исайя Д.».

И таких записей в дневнике были десятки. Каждая по отдельности наводила ужас, но, прочитав все подряд, Мэгги перестала что-либо чувствовать. Потрясение было слишком сильным. Тем не менее она сделала кое-какие выводы. Многие Дрейкфорды пытались избавиться от проклятия до появления видимых признаков. Они уплывали из Америки на торговых и китобойных судах, путешествовали по континенту верхом. Путешествия забрасывали их в самые дальние уголки мира.

Борнео. Земля Ван-Димена. Индия. Норвегия. Перу.

Некоторые умирали в чужих странах. Другие возвращались домой с кусочками кости или сосудами, которые якобы содержали магию, – все для того, чтобы выполнить «последнюю волю» ведьмы. Но ничто не помогало. Один за другим они заболевали и превращались в отвратительных, кровожадных чудовищ. Один за другим чужаки, которые становились отцами или матерями новых проклятых, покидали ферму Дрейкфордов и возвращались в родные места: в Бостон, Провиденс, Филадельфию, Олбани… Но дети оставались, навеки прикованные к Ведьминому Камню.

После Гражданской войны записей стало меньше. В 1868 году некий Филип Дрейкфорд, двадцати девяти лет, сошел с ума и поджег дом; во время пожара погибла большая часть семейного архива. Среди уничтоженных бумаг были оригинальные указания Амброза Дрейкфорда относительно заклинания ведьмы и способов разрушить чары. Мэгги дважды просмотрела оставшиеся документы в поисках намеков или ключей, которые могли от нее ускользнуть. Но ничего не нашла.

Она изучила письма первого хранителя проклятия, но они не пролили свет на это дело. Все письма были написаны канцелярским почерком и содержали один и тот же текст:

«От имени Древнего и Инфернального Общества поздравляю вас с появлением на свет прямого потомка Амброза Дрейкфорда. Согласно инструкции проклявшего имя ребенка занесено в наши книги в качестве носителя Проклятия Дрейкфордов.

От нас невозможно скрыться и невозможно избавиться.

Базилиус, Хранитель № 786».

Последняя запись в дневнике была датирована 23 января 1919 года и была написана человеком, который, судя по почерку, находился на последней стадии болезни. Мэгги смогла разобрать несколько слов:

«Уходи. Должен… Пожалуйста. Вниз, вниз… Отправьте меня ВНИЗ!!! Сны… Не могу оставаться… Пожалуйста… Я люблю вас… Боже, пожалуйста. Прочь отсюда. Я не хочу… Люблю!»

Мэгги какое-то время смотрела на лист бумаги, а затем положила его в стопку к остальным. Потом взяла челюсть, повертела ее в руках, рассматривая сеть тонких трещин. Зачем приобретать и тем более хранить такой зловещий предмет? Неужели ее предки считали, что эта челюсть – магическая? Может быть, она принадлежала какому-то святому, который с ее помощью читал священные тексты?

Она отложила челюсть и взяла дагерротип. Мэгги смотрела в невидящие глаза мертвого ребенка. Это было жуткое изображение, но она не могла отвести взгляда. Мальчику было не больше четырех лет. Она вспомнила Комка в этом возрасте: вспоминала, что он много спал – прямо как соня; вспоминала его постоянно взъерошенные волосы, мягкие, теплые пальчики, хватавшие ее за руку. Мэгги не могла себе представить, как она будет жить, если потеряет его. Она размышляла о ребенке с портрета. Как его звали, отчего он умер? Наверное, он приходился ей дальним родственником, каким-нибудь троюродным дядей. Может быть, он был сыном Филипа, того Дрейкфорда, который сошел с ума и сжег ферму.

Сжег все, кроме этой фотографии.

Когда от дров в камине остались лишь угли, Мэгги заметила, что мать стоит, прислонившись к дверному косяку, и задумчиво смотрит на нее.

– Ты все прочла?

Мэгги кивнула.

– Не возражаешь, если я сяду?

Мэгги не возражала.

Миссис Дрейкфорд села за стол напротив дочери и осторожно взяла у нее из рук дагерротип. Она мельком взглянула на изображение, потом убрала его с глаз долой.

– У тебя есть вопросы?

– Да.

– Хорошо. Я отвечу, если смогу.

Мэгги не сразу смогла подобрать нужные слова. В конце концов, она остановилась на одном:

– Почему?

– Почему я скрывала это от тебя?

Мэгги покачала головой.

– Почему ты осталась?

Элизабет Дрейкфорд ответила не сразу. Она расправила плечи и принялась раскладывать на столе извлеченные из ящика предметы, как товары в витрине магазина.

– Потому, что у меня есть дети, – наконец, произнесла она. – Потому, что я нужна твоему отцу. Я не из тех, кто пытается уклоняться от ответственности.

– Ага, – буркнула Мэгги, – но неужели тебе ни разу не хотелось уклониться?

– Позволь мне не отвечать на этот вопрос. Иногда матери прибегают к Пятой поправке[12]. Придет время, и ты поймешь.

Смех Мэгги яснее всяких слов говорил о ее отношении к материнству. Она ткнула пальцем в забинтованную руку и почувствовала жжение.

– Я ни за что не соглашусь передать это по наследству. Честно говоря, я все-таки не понимаю, почему ты осталась, и уж совсем не могу понять, зачем ты согласилась на второго ребенка.

Мать ничего не ответила. Мэгги смотрела ей в лицо.

– Ты когда-нибудь сожалела о том, что родила нас? – спросила она.

Во взгляде матери вихрем пронеслись самые разнообразные эмоции. Уголки ее рта опустились. Мэгги стало стыдно. Это был не вопрос: это было оскорбление.

– Неважно, – сказала Мэгги. – Мы здесь.

– Верно, – ответила мать. – И это тоже здесь. – Она кивнула на ящик. – Мы совершили ошибку, показав его тебе?

– Нет, – совершенно искренне ответила Мэгги. – Я хочу знать правду, даже самую страшную и жестокую.

Мать обвела жестом разложенные на столе предметы.

– Ну что ж, вот она. Правда. Прямо перед тобой. И что ты думаешь?

Мэгги посмотрела на «коллекцию».

– Я думаю, что она неполная.

Миссис Дрейкфорд кивнула.

– Я просматривала содержимое этого ящика сотни раз, искала любую зацепку, хоть что-нибудь полезное. Но там ничего нет, Мэгги. Что-то есть, но не то, что нужно. Здесь достаточно сведений для того, чтобы человек мог пуститься в путь, но не хватает указаний, чтобы куда-то прийти. Если и были какие-то «инструкции» или «тайный рецепт», они потеряны.

– Но Ласло…

– Ничего не знает, – перебила мать. – Ты даже не представляешь, как я обрадовалась, когда он сказал, что является хранителем проклятия! Наконец мы получим хоть какие-то ответы, думала я. Но этот Ласло… – Она покачала головой. – Полное разочарование – это еще мягко сказано. По крайней мере, Базилиус был в курсе дела.

Мэгги покосилась на стопку красных конвертов.

– А что с ним случилось?

– Понятия не имею. В последний раз он написал после рождения Эдит Дрейкфорд, в 1918 году.

Мэгги подумала.

– Ты заметила, что положение меняется в худшую сторону?

– Что ты имеешь в виду?

– Первые Дрейкфорды просто болели. Генри Дрейкфорд, Эдвард. У них были какие-то язвы, или проказа, что-то в таком духе. И только через несколько поколений Дрейкфорды стали превращаться в… – Мэгги запнулась. Ей не хотелось произносить это слово вслух. «В монстров».

– И еще, это теперь начинается раньше. – Она заглянула в дневник. – Генри успел поработать преподавателем в Гарварде, прежде чем у него стали появляться признаки проклятия. Должно быть, он серьезно заболел только в тридцать, тридцать пять.

Мэгги подняла пораженную руку.

– Мне девятнадцать. Почему так рано?

– Хороший вопрос, – сказала Элизабет Дрейкфорд. – Может быть, Ласло сумеет на него ответить. – Она посмотрела на часы на каминной полке. Перевалило за полночь. – Нам не мешает немного поспать. Тебе это больше не нужно?

– Пока нет.

Женщины убрали вещи и бумаги в ящик. Мэгги вернула челюсть в ячейку.

– Значит, дядя Дейв прочитал эти письма и решил… уйти?

– Его нашел твой отец, – тихо произнесла Элизабет. – Он понятия не имел о том, что Дейв обнаружил ящик. Он думал, что тщательно спрятал бумаги. Осознание того, что он виноват в смерти брата, едва не сломило его. Конечно, матери у них были разные – твоя бабка бросила Билла и ушла через неделю после его рождения, – но Дэвид всегда оставался его малышом. Его любимчиком. Твой отец обожал его. – Мать горько вздохнула и покачала головой. – Как будто ему без этого было мало несчастий.

Мэгги смотрела на документы.

– Что ж, теперь я их увидела. Ты боишься, что я…

Фраза повисла в воздухе. Миссис Дрейкфорд закончила складывать документы в ящик, потом устремила на дочь проницательный взгляд.

– Боюсь ли я, что ты тоже «уйдешь»? Нет, Мэгги. Не боюсь. Ты не такая.

– А какая я? Сильная?

Мать слегка улыбнулась.

– Ты слишком упряма для этого.