Читать книгу Бывшие. Няня по контракту - - Страница 2

Лина, тогда

Я падаю на колени, сдирая нежную кожу о дощатый пол. Конечно же, по закону подлости рву колготки и обливаюсь холодным потом, предвкушая выволочку от Архангельской.

Время растягивается в грёбанную вечность, как будто кто-то поставил его на паузу. Застывают все, кроме нас с Холодовым.

Непроницаемые глаза Артёма цвета осеннего хмурого неба поливают меня ледяным пренебрежением, отчего колючая изморозь покрывает внутренности.

Не могу понять, что я ему сделала плохого? Чем разочаровала? Убила кого-то? Украла? Или совершила какое другое преступление, которое заставляет его смотреть на меня, как на ничтожество?

Не знаю.

– Ну же, Лина, вставай!

Командую, злясь на себя, и пытаюсь задвинуть тревогу подальше. Может, я чересчур накрутила, и всё это игры моей больной фантазии? Или Холодов бесится из-за короткого платья, едва прикрывающего бёдра? Или вызывающего макияжа, который превращает меня в легкодоступную девицу? Или ему не нравится то, что я отказалась уйти из клуба и «верчу задницей» перед подвыпившей толпой?

Мысли сталкиваются в голове и зудят, как самый настоящий пчелиный рой. Но я отбрасываю их и сосредоточиваюсь, обещая себе разобраться во всём позже. Вливаюсь в общую канву танца и не порчу рисунка.

– Ай! Катит чёрный кадиллак. В нём играет «Платина». Я в нём не с тобой. Я в нём от тебя. Как тебе меня терять?

Доносится из колонок, и я каждой клеткой своего немеющего тела чувствую, как пропасть между нами с Артёмом ширится.

Сидящая рядом с ним блондинка с таким же глубоким декольте, как у меня, подцепляет длинными пальцами его подбородок и жадно впивается в его приоткрытые губы. Поцелуй длится до неприличия долго так, что мне кажется – проходит целый век.

Его руки жадно обхватывают её за талию и требовательно сминают ткань тугого бордового платья, а мне в грудь будто вонзается острый нож. Кровоточащее сердце на долю мгновения останавливается, и я верю, что оно прекратит свой бег.

Но ничего такого не происходит. Алая жидкость всё так же течёт по венам. А я на автомате продолжаю двигаться, хоть медленно умираю внутри.

Финальный аккорд молотом бьёт по натянутым нервам, и я первой скатываюсь со сцены и скольжу по проходу, избегая столкновения с официантами. Мне надо догнать поднявшегося из-за стола и устремившегося к табличке «exit» Холодова. Мне надо сказать. Надо спросить…

– Артём!

Отмахиваясь от чьих-то настырных рук, я окликаю широкую мощную спину, но Холодов не притормаживает и не оборачивается. Зато его друг, высокий блондин с серёжкой в левом ухе и едкой кривой ухмылкой преграждает мне путь, заполняя собой всё пространство.

– Чё ты от него хочешь? Отвянь. Иди обратно на сцену. Задирай там ноги, вытрясай у толстосумов бабки, а про Тёмыча забудь.

Сказанные им слова оглушают, будто парень опустил мне на голову пыльный мешок с мукой. Едкая кислота затапливает грудь и выжигает всё до костей.

Я будто бы слышу это омерзительное шипение наяву. И не сразу убеждаю себя в том, что фантомные картинки не имеют ничего общего с действительностью.

И, пока я перевариваю всю эту грязь, которую на меня вылили, группка мажоров выметается из клуба, видимо, ставя самому заведению и нашему выступлению отметку «ниже среднего».

– Линка, горюшко, ты что творишь? Переодеваться бегом. До следующего выхода пять минут!

Это Натка выводит меня из транса, в котором я пребываю. На буксире тащит мою тушку в раздевалку, торопливо стаскивает с меня платье и помогает надеть короткие развратные шорты.

Собирает мои длинные волосы в высокий хвост. Подкрашивает губы помадой, потому что я умудрилась её съесть, и так же заботливо выталкивает на сцену.

Закрывает собой, когда Архангельская грозно отчитывает всех нас в гримёрке и обещает лишить премии, если хотя бы один из гостей оставит плохой отзыв. И ведёт меня за руку к такси, как беспомощного младенца.

– Сегодня домой не поедешь. Нельзя тебе туда в таком виде. У меня переночуешь.

Заявляет Афанасьева безапелляционно, за что я ей благодарна до самой Луны и обратно. Сейчас я не способна вообще ни на что. Ни соображать, но ворочать разбухшим языком, ни принимать судьбоносных решений. Так что её шефство представляется благодатью небес.

По пути к однушке, которую она снимает на окраине города, мы заскакиваем в аптеку и в круглосуточный гипермаркет. Покупаем продукты на несколько дней вперёд, расплачиваемся с шофером и поднимаемся на третий этаж, вваливаясь в маленький тесный коридор, увешанные пакетами.

Окружающие меня предметы отчего-то расплываются, и я хватаюсь рукой за стенку, чтобы не рухнуть вниз. Похоже на неудавшийся разговор с Холодовым ушли последние силы.

– Лежи так. Не двигайся. Чая тебе принесу. И чего-нибудь поесть.

– Не надо, Наташ. Я не хочу.

Пытаюсь отказаться, но Афанасьева меряет меня строгим взглядом, укладывает на диван, подтыкает плед, чтобы не свисал, и уносится на кухню, начиная греметь там посудой.

Возвращается спустя десять минут с кружкой и заботливо её придерживает, пока я пью. Гладит невесомо мой лоб, на котором выступает испарина, и смотрит с таким ласковым сочувствием, что у меня начинает щипать в носу, и слёзы подкатывают к горлу.

А потом, когда я с трудом запихиваю в себя бутерброд, провожает в ванную, чтобы я смогла сделать там тест.

– Твою ж мать, – выдыхаю обречённо, когда третья по счету картонка показывает две ярких полоски, и отшвыриваю ее от себя, словно ядовитую змею.

Прижимаюсь к Натке и жалобно всхлипываю, до конца не осознавая, в какой заднице очутилась. Она же мягко водит ладонями по моей спине и тихо-тихо спрашивает.

– Что дальше делать-то будешь?

– К родителям Артёма завтра пойду. Мне кажется, они должны знать.