Читать книгу Нур. Дважды рождённый. Дважды король. Книга 1. От незнания. К неизвестности - Группа авторов - Страница 4

В молчании мы прошли по тропам и полям, вернулись к дому. Камни от разрушенной стены валялись по всей земле вокруг, открывая вид на внутренность и убранство дома, на разорванные в клочья двери оружейной. Доспех стоял там. Молча, недвижимо, опираясь на свои упоры, он смотрел на меня и мать.

Мама: Ну и разруха! Надо всё починить.

Нур: Я сделаю! Сейчас сбегаю за глиной и сложу обратно всю стену!

Мама: Побереги силы, Нур. Я всё сделаю сама.

Нур: Мама, ты слишком долго спала и ничего не ела. Это ты побереги силы!

Мама: Всё хорошо, Нур. Ты ведь не забыл, что твоя мама когда-то обучалась в лучших школах Йоноранда? К тому же, я уже давно перешагнула край моего предела, хуже не станет.

Мать щёлкнула пальцами. Камни разрушенной стены завибрировали и, покрывшись голубым светом, поднялись с земли. Разорванные колоски соломенной крыши последовали за ними. Вся эта смесь медленно направлялась в сторону развалин дома, складываясь обратно стык в стык, колосок к колоску, укладываясь точь в точь в те места, где они лежали когда-то.

Падая на свои места, камни и колоски теряли свечение. Стена застраивалась в обратном порядке разрушению, пока весь дом не восстановился и не стал таким, каким он был совсем недавно, и взгляд доспеха не закрылся последним из камней стены.

Мама: Ну, вот и всё готово! Пойдём домой, Нур. Сложи оружие отца туда, где они покоились столько лет.

Я проследовал за матерью внутрь дома, у кабинета мы разошлись. Я направился в оружейную, а она – в его кабинет, к стеллажам книг и письменному столу отца. Положив меч на стойку, я подошёл к колонне, где когда-то хранился щит. Теперь она была мне по пояс, и я легко установил щит на палочку-упор. Надпись на его внутренней стороне потухла и больше не сияла, а песнь меча утихла и больше не звучала.

В углу оружейной, в кривом шкафу, хранилась одежда отца. Подобрав себе простую, некогда бывшую белой, но посеревшую от времени рубаху, а так же чёрные штаны, я собрался уходить, но обернулся и посмотрел на доспех отца.

Теперь я смогу его одеть.

Мама уже ждала в кабинете. Сидя за столом отца, она перелистывала какую-то старую книгу. Измятый коричневый кожаный корешок обрамляли золотые буквы.

Мама: Как же ты на него похож.… Садись напротив, Нур.

Подняв и пододвинув одной рукой стул, что раньше служил мне подставкой для доступа к щиту и, удивившись, каким лёгким он стал, я поставил его у стола и уселся напротив матери. Теперь мне виден был текст на корешке книги – Вердикт Предела.

Нур: Мама, я не видел этой книги у нас дома раньше.

Мама: Ты бы не смог её найти. Она была скрыта от твоего взгляда пределом.

Нур: Но почему?

Мама: Потому что в ней будет рассказано, о твоём отце.

Моё сердце заколотилось, в висках пульсировала кровь. Руки тряслись, тело бросало в дрожь. Отце? Отце! Человеке, о котором я не знал ничего, но так хотел, так жаждал узнать хоть что-нибудь кроме имени. И мама скрывала от меня её. Столько лет. Но зачем?!

Мама: Успокойся Нур, всё хорошо. У тебя много вопросов. Я понимаю. И я дам тебе ответы на все. Но постепенно, чтобы ты понял всё правильно, узнал, почему всё так, как есть. Почему существует купол, откуда взялась чёрная буря. И кто на самом деле твой отец.

Нур: Рассказывай, мама! Я хочу знать!

Мама: Что-то совсем в горле пересохло. У нас осталось дома вино? А хлеб есть?

Нур: Конечно, есть хлеб, я только вчера его испёк! Он ещё совсем свежий. А вино в бочках из подвала я не трогал ни разу, ты же сама мне запретила. Помнишь? Ты ещё сказала: «Нур, вино тебе пить ещё рано. Оно для тех, кто познал вкус мира и его испытаний»

Мама: Точно, точно. Помню. И ты ни разу не вскрыл, ни одной бочки?

Нур: Ни разу!

Мама: Ох и забродило же оно, наверное! Неси сюда целую бочку и гору хлеба!

Нур: Есть ещё взбитое молоко и сыр.

Мама: Ты умеешь готовить сыр?

Нур: Да! Я научился, прочитав одну из книг.

Мама: Какой ты у меня умница. Неси всё.

Я вскочил со стула и побежал к двери, на выход из кабинета, но остановился.

Нур: Мама, но как же я принесу целую бочку? Она же очень тяжёлая.

Мать засмеялась. Впервые я слышал её смех.

Мама: Глупышка мой, ты теперь такой сильный и большой, что ни одна бочка тебе не будет тяжёлой.

Я посмотрел на свои большие и могучие руки, в них пульсировала сила, мощь. Сжимая и разжимая кулаки, я смотрел на вены. В них бурлила кровь, пролетая по сплетениям тоннелей, что скрывались и появлялись вновь на изгибах, она давала понять – теперь любой вес мне под силу.

Нур: Сейчас всё принесу!

Спустившись в подвал и осмотрев бочки, что стояли вдоль дальней стены, я ухватился за одну и поднял вверх с такой лёгкостью, что не рассчитал и ударил её об потолок. Треснув, она развалилась на куски, и вино облило меня с ног до головы, окрасив серую рубаху в алый оттенок.

Нур: Ай! Чтоб тебя! Я весь мокрый.

Сверху раздался крик матери:

Мама: Что у тебя там случилось?!

Нур: Ничего, ничего! Всё хорошо, мама! Сейчас я принесу другую бочку!

Мама: Как это другую?! А что с первой?

Вот зараза, спалился!

Нур: Первая, теперь, протекает…!

Поднимая вторую бочку из оставшихся четырёх, я заметил, что вино попало не только на меня, но и на стену, у которой они стояли. Стекая по стыкам камней, оно сливалось к полу и утекало по щелям куда-то под кладку. Это показалось странным, но я решил, что дом старый, камни лежат неплотно, поэтому не придал этому большого значения. Куда больше меня беспокоило теперь то, как объяснить матери, почему я весь с головы до ног облит вином.

Без труда я принёс к двери в кабинет новую бочку, одной рукой захватив по пути корзину с хлебом, сыром и взбитым молоком. Но медлил, и не входил, стоя у края двери.

Мама: Ты почему остановился там, Нур?

Нур: Тут такое дело, мам. Я немного испачкал одежду отца.

Мама: Ничего страшного, постираем в речке.

Нур: Речки уже давно нет, только родник.

Мама: Ну что ты со мной из-за стены разговариваешь? Заходи уже.

Нур: Ладно.

Как только я зашёл, как только мой силуэт показался в дверном проёме, мама сразу же выронила книгу. Отпрыгнув от стола, она уткнулась спиной в угол кабинета. На её глазах проявился ужас и страх, неведомый мне ранее, такой сильный и глубокий страх, какого не было у неё даже при потухших огоньках. Даже смотря вплотную на красные глаза, она не была так испугана.

Нур: Мама, что с тобой?!

Мама дышала прерывисто, надрывно, едва глотая воздух, но после моих слов она быстро пришла в себя:

Мама: Ничего, всё хорошо. Просто… Просто твой вид напомнил мне, о давно забытых воспоминаниях. Открой бочку и налей вина. Теперь оно нужно мне ещё больше.

Я поставил бочку сбоку стола, подцепил крышку и зачерпнул бокал, подав его маме:

Мама: И себе можешь налить, Нур.

Нур: Но ты же запретила…

Мама: Да ладно, уже…

Мама замолчала, словно проглатывая плохие воспоминания, но продолжила:

Мама: Уже давно нет того мира с его испытаниями, чтобы тебе их познать. Тем более вино – это любимый напиток твоего отца, именно поэтому у нас всегда хранилось несколько бочек с ним, в подвале. Нехорошо будет, если сын не узнает вкус любимого напитка своего отца.

Сбегав за ещё одним бокалом и зачерпнув его наполовину, я уселся рядом и взял его в руку, намереваясь сделать глоток, но мать меня остановила:

Мама: Подожди, Нур.

Нур: Почему?

Мама: У нас с твоим отцом была традиция. Она вообще у всех людей была, но наша совсем немного отличалась. Когда вечерами мы пили вино в нашем маленьком домике, то мы всегда стукались бокалами и произносили одно и то же обещание.

Нур: Какое?

Мама: Подними свой бокал над столом.

Нур: Вот так?

Мама: Да.

Нур: И что надо сказать?

Мама: Повтори за мной и ударь бокалом об бокал «Мы всё преодолеем».

Я стукнул своим бокалом об бокал матери и повторил «Мы всё преодолеем, мама».

Сделав один небольшой глоток, я почувствовал вкус того напитка, что стоял в нашем подвале уже десятки лет. Красная жидкость очень напоминала цвет крови в моих венах, а вкус был похож на прокисшее молоко, когда я заигрывался с грязью на русле реки и забывал его взбить в сыр, только с примесью кисловато-сладкого вкуса ягод. Их вкус я представлял только из книг. Под нашим куполом ягод не росло.

Мама: Теперь давай я расскажу тебе, почему Вердикт Предела был скрыт от тебя. Усаживайся поудобнее, это будет длинный рассказ.

Бокалы были пусты, но наполнялись вновь каждый раз.

Хлеб отломан наполовину, а сыр съеден весь. Его было мало, а готовить сложно.

Мама: Как ты знаешь, в нашем мире каждый из десяти месяцев имеет название, а все они образуют один год. Года длятся, стекаются в десятилетия и даже столетия, формируя – Исчисление. Свои названия исчисления получили не просто так, они определялись самым важным событием когда-то случившимся. Все страны кроме Гамбона, раз в десять лет собирались на великом совете четырёх в столице Лилиннии, чтобы подвести итоги, поделиться новыми открытиями и распланировать следующие десять лет. Этот совет считался самым важным событием для всех стран. На нём не только планировали или вели переговоры. На великий совет вместе с правителями четырёх стран прибывали и лучшие из умов. Вся коллегия Йоноранда во главе с посланником везла в своих караванах самые последние из созданных артефактов. Колонна Тур-Фара всегда растягивалась на огромные расстояния, настолько велика она была. Лучшие кузнецы, кожевники и конструктора вели свои повозки, чтобы представить великому совету свои разработки. Сама Лилинния, по своему обыкновению, ничего не показывала и не рассказывала, углубляясь лишь в политику и торговлю, а так же предоставляя хрустальный зал для самих переговоров и хрустальный город для проживания прибывших. Ла-Шэлль, во главе с королём Фарвенсом в сопровождении Амри, обычно показывали наработки в алхимических формулах и зельеварении.

Заседания редко длились меньше пяти дней.

Помимо вышеописанного, на закрытии великого совета обсуждались и самые тревожные события, произошедшие в каждой из стран. Голосованием выбиралось самое грустное и печальное, то, которое несёт в себе опыт, что необходимо увековечить в истории.

На основании этого события начинали вести числовой отчёт, называемый Исчислением. Если же за десятилетие перед советом не случилось ничего, то отчёт исчисления продолжали.

Так складывается наш календарь, наша история.

И мы начнём с года жаркого лета, распустившихся цветов и зрелых ягод, с года, что был полон колосков на полях и смеси запахов свежеиспечённого хлеба и яркого солнца.

Итак, шёл двадцать шестой год исчисления Падения Башни, что сменило продлившееся больше семидесяти лет исчисление Памяти Слёз…