Читать книгу Пуфик и Тайна Облачных Цветов - Группа авторов - Страница 4

Слова мудрой Лунницы ещё звенели у меня в ушах: «Ищи того, от кого веет холодом печали…» Я расправил крылышки на краю знакомой ветви, той самой, с которой начинался мой обычный путь к Совиному дуплу. Но теперь мне предстояло лететь не вбок или чуть вниз, а вниз, в самую гущу зелени, туда, где солнечные лучи пробивались редкими золотыми стрелами сквозь плотный полог листьев. Оттуда доносились непривычные звуки: громкий стрекот кузнечиков, похожий на барабанную дробь, журчание невидимого ручья, шелест чего-то большого, продирающегося сквозь папоротники. Мой крошечный носик уловил тысячи новых запахов: влажной земли, грибов, цветущих где-то вдалеке луговых трав, сладковатой хвои и чего-то ещё… острого, зелёного, незнакомого. Лес внизу казался огромным, тёмным и немного пугающим. Мои пёрышки непроизвольно взъерошились.

– Не бойся, Пуфик, – прошептал я сам себе, крепче обхватив ветку лапками. – Ты же Хранитель. И лес – Дружбы. Там живут друзья. Просто… они немного другие внизу.

Я глубоко вдохнул, наполняя лёгкие этим новым, густым лесным воздухом, и оттолкнулся. Мои облачные крылышки зашумели, подхватив меня. Первые мгновения полёта вниз были захватывающими! Ветер свистел в ушах, зелень мелькала, как изумрудная река. Но очень скоро я понял, что летать здесь не так-то просто. Ветви были густыми, переплетёнными, лианы свисали, как верёвки, а паутинки, невидимые с высоты, цеплялись за мою шёрстку. Пришлось снизить скорость и осторожно пробираться, больше планируя и цепляясь, чем летя.

Я приземлился на толстый, покрытый бархатным мхом сук огромной ели. Отсюда вид был лучше. Лес открылся передо мной во всём своём величии. Гигантские деревья, казалось, упирались макушками в моё родное Небесное Древо. Стволы были шершавыми, в глубоких бороздах, поросшими лишайниками всех оттенков зелёного и серого. Внизу у подножий, буйствовали заросли папоротников, похожих на зелёные фонтаны, и колючего кустарника с ярко-красными ягодами. Где-то звонко перекликались птицы, чьи имена я не знал. А ещё ниже, в траве, кипела своя жизнь: сновали муравьиные тропы, прыгали кузнечики, порхали разноцветные бабочки. Это был целый мир! Огромный, шумный, живой и… очень далёкий от моей уютной верхушки.

– Хм, – сказал я себе, – с высоты всё кажется ближе. Теперь понятно, что искать одно грустное сердечко тут… как иголку в стоге сена. Но надо начинать!

Я решил прислушаться к своему сердцу, как советовала Лунница. Закрыв глаза, я попытался отключиться от шума леса, от новых запахов, от лёгкого страха. Я сосредоточился на ощущении внутри. Моё собственное сердечко стучало часто-часто, как крылышко колибри. Но сквозь этот стук я попытался уловить что-то ещё. Что-то холодное, тяжёлое… Печаль.

И вдруг я почувствовал слабый-слабый холодок. Он шёл откуда-то слева, из-за огромного валуна, поросшего мхом. Там, казалось, было немного светлее – может, полянка? Я осторожно перепрыгнул на соседнее дерево, потом спустился по лиане почти до земли. Здесь трава была мне по плечо – настоящие травяные джунгли! Я пробирался сквозь них, стараясь не шуметь, пока не вышел на небольшую солнечную полянку. Посреди неё, под кустиком земляники сидел… Зайчонок. Я узнал его! Это был Ушастик. Но он сидел невесёлый, подперев длинными ушами мордочку, и грустно смотрел на три маленькие, чуть помятые морковки, лежавшие перед ним на большом листе лопуха. Холодок исходил именно от него. Я подобрался чуть ближе, стараясь не напугать.

– Ушастик? – тихо позвал я. – Это ты?

Заяц вздрогнул и поднял глаза. Увидев меня, он удивлённо приподнял длинные уши.

– Пуфик? Облачный Хранитель? – прошептал он, широко раскрыв глаза. – Ты… ты как здесь? Ты же никогда не спускаешься так низко!

– Спускаюсь, – ответил я, вылезая из травы на полянку. – У меня важное дело. А ты… ты грустишь? Я чувствую.

Ушастик вздохнул так глубоко, что его бока заметно поднялись и опустились.

– Грущу, – признался он. – Видишь эти морковки? Я их вырастил сам! Сам поливал, сам полол, сам охранял от прожорливых гусениц! Мечтал угостить маму и маленькую сестрёнку Пушинку. Они такие сладкие, сочные! Сам пробовал крошечный кусочек… ммм! – он даже облизнулся, но тут же снова нахмурился. – Но вчера Прыгунчик… ну, мой братишка… он так заигрался в догонялки с мышонком Писком, что… что влетел прямиком на мою грядку! И всё помял! Все мои самые большие, самые красивые морковки! Остались только вот эти три… и то они кривенькие. Как я теперь маме и Пушинке покажусь? Они так ждали урожая!

Он снова опустил уши, и волна печали, смешанной с обидой на брата, снова окатила меня. Да, Ушастик был очень расстроен. Его сердечко явно болело. Но было ли это тем самым Расколотым Сердцем, из-за которого вянет Цветок? Я прислушался к своим ощущениям. Холодок был, да. Но он не был пронизывающим, ледяным. Скорее, как лёгкий осенний ветерок. И сквозь печаль Ушастика явно пробивалась любовь к маме и сестрёнке, и даже к неловкому братишке.

– Ой, Ушастик, – сказал я, подсаживаясь к нему поближе. – Очень жаль про морковки. Ты так старался! Но… разве мама и Пушинка любят тебя только за идеальные морковки? Им же важнее ты сам!

Ушастик задумался, потирая лапкой нос.

– Ну… наверное… – неуверенно пробормотал он. – Мама всегда говорит, что главное – старание и доброе сердце. А Пушинка вообще меня просто так обожает, таскается хвостиком.

– Вот видишь! – обрадовался я. – А эти морковки – они же всё равно выращены тобой! Они твои, самые лучшие, потому что в них твоя забота. Даже если они неидеальны. Мама и Пушинка это точно оценят! И скажут: «Какой ты у нас молодец, Ушатик! Настоящий хозяин!» А Прыгунчику… может, просто объясни, как тебе было обидно? Без крика.

Ушастик посмотрел на морковки, потом на меня, и его глаза постепенно прояснились. На мордочке появилась неуверенная, но всё же улыбка.

– Ты думаешь?.. Правда, оценят? Даже такие?

– Конечно! – уверенно сказал я. – И знаешь что? Давай я помогу тебе их красиво подать! Мы найдём красивые листочки, может, ягодку для украшения!

Мы с Ушастиком собрали несколько блестящих камешков с ручья неподалёку (я летал и искал самые красивые), большие зелёные листья подорожника и пару спелых земляничин. Устроили маленькую «тарелочку» из листьев, разложили морковки, украсили камешками и ягодками. Получилось очень нарядно и по-праздничному!

– Ой, как красиво! – восхитился Ушастик, его уши весело подпрыгнули. – Как будто сокровище! Спасибо, Пуфик! Ты прав, я сейчас же понесу их домой! Мама и Пушинка будут в восторге!

Он аккуратно взял лист с нашим «шедевром» и побежал к знакомой тропинке, ведущей к их уютной норке под корнями старого дуба. Его шаги были лёгкими, а спина – прямой. Тот холодок печали, что я чувствовал, растаял, как утренний туман на солнце, сменившись тёплыми волнами надежды и предвкушения. Я улыбнулся. Помочь Ушастику было приятно! Но… я тут же снова сосредоточился. Ведь холодок от Ушастика был не тот, пронизывающий. Главный Цветок всё ещё вянет. Значит, Расколотое Сердце – где-то ещё.

Я решил двигаться дальше, туда, где лес становился гуще и сумрачнее. Пробираясь сквозь высокую траву и перепрыгивая с кочки на кочку (летать в чаще было почти невозможно), я вдруг услышал громкий, недовольный голос:

– Ах ты, непослушная штука! Ну почему опять? Совсем меня не слушаешься!

Я осторожно раздвинул ветви куста и выглянул. На небольшой песчаной площадке у ручья стояла Лисичка Рыжуля. Её пушистый рыжий хвост сердито подрагивал, а лапки были перепачканы мокрым песком. Перед ней возвышалась… ну, это должно было быть похоже на башню. Но башня эта была кривой, мокрой и явно только что рухнула с одной стороны. Рыжуля, топая лапкой, пыталась слепить из песка новый кусок стены, но песок предательски расползался.

– Вот! Опять! – почти зарычала она в сердцах, швырком отбрасывая мокрую песчаную лепёшку. – Ничего не получается! Хотела самый красивый замок в лесу! Чтобы все ахнули! А он… он как куча мусора! – Голос её вдруг дрогнул. – Я стараюсь… очень стараюсь… а всё равно ничего путного не выходит…

В её голосе послышались слёзы досады и разочарования. И снова я почувствовал холодок. Сильнее, чем у Ушастика. Отчаяние и злость на себя. Я выбрался из кустов.

– Рыжуля? – позвал я осторожно. – Что случилось?

Лисичка резко обернулась. Увидев меня, она сначала нахмурилась, потом удивлённо прищурила свои хитрые глазки.

– Пуфик? Ты что тут делаешь? Небось, с высоты мой «замок» похож на кротовую кучу?

– Нет, – честно ответил я. – Я видел, как ты стараешься. И у тебя уже кое-что получилось! Вот эта башня… она была высокой. А эта стена – ровная.

Рыжуля фыркнула, но перестала топать.

– Пф! Высокой? Она свалилась! А стена – поплыла! Песок слишком мокрый, или слишком сухой, или я не умею! Белочка Чипа говорит, что у меня лапки не для лепки, а только для того, чтобы орехи воровать. Может, она права? – В её голосе снова зазвучала горечь.

– Неправда! – твёрдо сказал я. – Лапки у тебя замечательные! Ловкие! Просто… может, песок не тот? Или место? Видишь, тут у самого ручья, земля влажная. Песок всё время мокнет. Давай попробуем там, повыше? – Я показал лапкой на небольшую пологую дюну чуть в стороне, где песочек был суше и желтее.

Рыжуля недоверчиво посмотрела туда, потом на свой развалившийся замок, потом на меня.

– Там? А что… правда поможет?

– Не знаю, – честно признался я. – Но попробовать стоит? Я помогу носить песок! У меня есть идея для башен!

Мы перебрались на новое место. Песок здесь был идеальным – рассыпчатым, но хорошо лепился. Я, используя свои маленькие крылышки как лопатки и веера, помогал Рыжуле носить воду из ручейка в скрученном листе лопуха – по капельке, чтобы не переувлажнить. Мы лепили стены, башни, прокладывали «дороги» из гладких камешков. Рыжуля оказалась очень старательной и даже придумала сделать зубцы на стенах из маленьких палочек. Она сосредоточенно вылепливала каждую деталь, её язычок торчал от усердия. Постепенно её хмурость сменилась сосредоточенностью, а потом и азартом.

– Смотри, Пуфик! Вот эта башня держится! И стена не падает! Ой, а давай тут сделаем ворота? Большие-пребольшие! – Она уже не злилась, а увлечённо командовала процессом. Холодок досады и неуверенности вокруг неё почти исчез, сменившись жарким огоньком увлечённости. Замок получался! Не такой огромный, как мечталось сначала, но крепкий, аккуратный и очень симпатичный.

– Вот видишь, – сказал я, отряхивая песок с лапок, – у тебя отлично получается! Просто нужно было найти подходящее место и не сдаваться! А Чипа… она, наверное, просто пошутила.

Рыжуля посмотрела на свой замок, потом на меня, и её рыжая мордочка расплылась в довольной улыбке.

– Да… получилось! Спасибо, Пуфик! Ты… ты не только Облачный, ты ещё и Замкостроительный Хранитель! – Она рассмеялась своим звонким лисичьим смехом.

Я порадовался за неё. Ещё одно маленькое сердечко стало светлее! Но… моё собственное сердце Хранителя подсказывало: это ещё не то. Радость Рыжули была яркой, но неглубокой. Это была радость от удачно выполненного дела. Та печаль, что тяжёлым камнем лежала на Сердце Леса, была глубже. Тяжелее. Она была… одинокой.

Я попрощался с Рыжулей, которая уже планировала, кого позвать полюбоваться на замок, и двинулся дальше, следуя за слабым, но упрямым холодком, который теперь тянул меня вдоль ручья, туда, где лес становился темнее от высоких елей и пихт. Воздух здесь был влажным и прохладным, пахло хвоей и сырой глиной. Шум ручья становился громче. И тут я услышал… всхлипывание. Тихое-тихое, едва различимое под журчанием воды. Но такое горькое, такое безнадёжное, что у меня самого ёкнуло сердце. Холодок усилился, превратившись в ощутимую ледяную дрожь, пробегающую по спине.

Я осторожно пробрался сквозь заросли папоротника, похожие на зелёные опахала, и замер. За большим, покрытым серым лишайником валуном у самой воды сидел… Медвежонок Миша. Он был самым большим зверьком в нашем лесу, но сейчас казался маленьким и беспомощным. Он сидел, поджав свои большие мохнатые лапы, его могучие плечи подрагивали. Он не рыдал, а именно тихо, безнадёжно всхлипывал, уткнувшись мордочкой в колени. Волна ледяной, пронизывающей печали и вины, почти отчаяния, исходила от него. Она была такой сильной, что у меня перехватило дыхание. Вот оно! Расколотое Сердце!

Я знал, что нужно делать. Нужно помочь. Но как подойти к такому большому, такому горюющему зверю? Я глубоко вдохнул, расправил свои крошечные облачные крылышки, которые вдруг показались мне совсем бесполезными, и сделал шаг вперёд из-за папоротника.

– Миша? – тихо позвал я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и ласково. – Мишенька? Это я, Пуфик. Что случилось?