Читать книгу Шепот судьбы - Группа авторов - Страница 2

Хижина на окраине леса.

Очнуться – значит признать, что ты всё ещё существуешь.

А я… существовала. Сквозь густой туман боли, липкой и неотвязной, я всё же вынырнула. Где-то в глубине сознания шевельнулась мысль: я жива? И тут же другая: не может быть…

Каждая клеточка тела ныла, словно по мне прошёлся целый табун лошадей – и впридачу поезд. Нет, не «словно». Поезд действительно был. Я помнила. Колёса. Металл. Крик. А потом – пустота.

С трудом, с нечеловеческим усилием я приподняла веки. Мир вокруг оказался тусклым и запылённым, как воспоминание о чужом детстве.

Хижина. Деревянные стены. Щели в полу. Грязные оконца, в которых играла пыль. И – тишина. Живая, тяжелая, как тень.

Одна комната. Метла, криво прислонённая к стене. Стол, словно переживший штурм. Стул – ещё одна жертва. Печь. Книги под столом. Пучки сухих трав, разложенные по углам, словно тут кто-то всерьёз собирался лечить мир. А меня – собрали. Прямо с рельсов. Лежала я на импровизированном ложе: ветки, тряпка, боль. И мысль – значит, не умерла.

Я бы улыбнулась. Наверное. Если бы лицо не ныло от каждого вдоха.

Где-то между приступами боли я снова провалилась в забытьё – не сон, а калейдоскоп образов. Незнакомые люди, парадные залы, зеркала… И я – в отражении. Моя кожа, мои волосы – светло-русые, собранные в высокий хвост. Глаза – аквамариновые, широко распахнутые, полные наивного удивления. Я выглядела юной. Слишком юной. Мне и восемнадцати не дашь.

Пробуждение вернуло меня в реальность с ударом – но уже без прежнего ужаса. Я попыталась повернуть голову. Безуспешно. Только глаза – и то с трудом. Приглядевшись, я поняла: моё тело стало другим. Хрупким. Меньшим. А грудь… Грудь, которой так восхищались мои бывшие ухажёры, теперь едва намечалась под бинтами.

Звук шагов снаружи пронзил тишину, как нож. Глухие, тяжёлые, медленные. Кто-то остановился у порога. Дверь открылась. Комната захлебнулась светом, и силуэт мужчины замер в проёме, абсолютно чёрный на фоне солнечного пятна.

Он был высоким. Очень. Широкоплечий. Черный кожаный плащ – до пола. Шляпа. Ворот, скрывающий лицо. Карие глаза прожигали меня насквозь, и я почувствовала себя булавкой под лупой.

– Что ты помнишь? – голос низкий, хрипловатый, будто выговорен сквозь уголь.

Я попыталась ответить, но из горла вырвался лишь хрип. Он нахмурился, опустился на одно колено рядом и с неожиданной мягкостью заговорил:

– С голосом позже. Сейчас ты слишком слаба. Один раз моргни – если согласна. Два – если нет. Хочешь пить?

Я моргнула. Один раз.

Он наполнил кружку, легко приподнял мою голову – и, скажем честно, не слишком нежно влил в меня воду. Я едва не захлебнулась, но… о, как же мне этого не хватало.

Моё тело – почти всё – было скрыто под бинтами. Ниже талии – только покрывало. Одежды не было. Но почему-то это меня не смутило. Боль перекрывала даже стыд.

– Тебе нужно ещё поспать, – сказал он, укладывая мою голову обратно. – Потом начну лечение. Отдыхай.

И я уснула. Опять.

Но образы не ушли. Та же девушка – светловолосая, юная. Семья. Отец. Мать. Два брата и сестра. Всё расплывчато, будто кто-то специально стёр черты их лиц. Но девушка была похожа на мать. Потом – резкая смена сцены. Обнажённое тело в мужских руках. Нежность. Страсть. И… та странная, тёплая дрожь в груди, как раньше при одной лишь мысли о Лёше.

Я не знала, кем была она. Но всё больше чувствовала – это была я.

Воспоминание, тёплое и прозрачное, как дымка рассвета, вдруг сорвалось с ветки сознания, как осенний лист – его смело вихрем чужого крика. Звук прорезал мою голову, будто нож по стеклу. Такой знакомый, такой болезненный… И как будто не я, а кто-то другой содрогнулся от детской обиды, от того самого чувства, которое парализует и душу, и тело – когда узнаёшь, что человек, которому ты верила, оказался подлецом. Алексей. Его имя снова отозвалось в груди тупым эхом.

Господи, она ведь тоже через это прошла? Такая юная. Всего восемнадцать – возраст надежд, а не предательства. Мне вдруг до слёз захотелось обнять её, погладить по волосам и сказать что-то банальное, но от того не менее нужное: «Пройдёт. Всё пройдёт. И слёзы, и разочарование, и чувство, будто мир перестал быть домом».

Я не заметила, как перестала отличать себя от неё. Её воспоминания медленно просачивались в меня, как вода в трещины скалы – с усилием, но неотвратимо. Они переплетались с моими, и я вдруг поняла: мы теперь одна. Она – ушла. А я… осталась. В её теле, с её памятью, но уже своей душой.

Слёзы, тёплые, беззвучные, скатились по щекам. Видимо, именно они и разбудили меня. Я открыла глаза – он снова был рядом. Всё тот же молчаливый, тёмный как гроза, незнакомец. Его пальцы уверенно – почти небрежно – скользили по моим, теперь, изломанным рукам.

– Очнулась, – заметил он, встретившись со мной взглядом. – Ну что ж, пора приступать к настоящему лечению. Сразу скажу: будет больно. Без чудес. Но я попробую хотя бы кости собрать. Помнишь, что с тобой случилось?

Я моргнула. Один раз. Да, помню. Видела, как она – мы? – встретила его как раз перед… перед тем, как всё оборвалось.

Он кивнул, чуть склонив голову в сторону, будто пытался прочесть в моём лице то, что не решился спросить вслух.

– Можешь винить меня. Я не спас, но и не дал исчезнуть. На том свете ты мне показалась слишком упрямой, чтобы там оставаться.

Я закрыла глаза. Он ошибался: винить кого-то было теперь совершенно бессмысленно. Она умерла. Я жива. А виновных в этом переломе – столько, что проще научиться жить с трещинами.

– Меня зовут Дамьен, – продолжил он, словно представляясь не впервые. – Не пугайся – я не деревенский знахарь с корнями в бороде, а маг-практик. Так что ты в надёжных руках. Более-менее.

Магия? Это слово звучало странно. В её жизни – нашей? – её было немного. Обрывки, неясные сцены, не больше.

– Обучалась магии? – спросил он, изучающе на меня глядя. – Было бы неплохо, если бы ты помогла распределять поток энергии.

Я моргнула дважды. Нет. Или не помню. А может, не умею.

– Ладно. Начнём с правой руки. Её чудом защитил браслет. Сам не выжил, кстати. Надеюсь, он не был тебе дорог.

Я снова моргнула дважды. Браслет… Ускользающее что-то. Не могу вспомнить.

– Сейчас будет вливание. Тепло, покалывание – стандарт. Главное: не дергайся. Проверяй только по команде.

Я кивнула. Внутри росло ожидание – тревожное, но с крупицей надежды. Он взял мою руку, и в ту же секунду боль вспыхнула, как сухая трава от искры, а за ней пришло… тепло. Оно входило толчками, как пульс, как дыхание кого-то большого и доброго. Его пальцы слегка светились, вибрируя у самого моего запястья.

С каждой минутой я всё яснее чувствовала руку. Сначала кость, потом сухожилия, потом – пальцы. Я не шевелилась. Слушалась. Боялась спугнуть возвращение себя.

Прошло, наверное, минут двадцать, прежде чем он отнял ладонь и чуть кивнул. Я послушно сжала пальцы. Они слушались. Слабо, неловко, но… слушались. Мои пальцы. Моё тело.

Он удовлетворённо хмыкнул, а я впервые с момента пробуждения почувствовала не боль, не страх, не тоску – а горькое, но настоящее чувство: я выжила. И, похоже, не зря.

– Думаю, ты выдержишь ещё одну процедуру. Дай-ка взгляну, – проговорил он и без лишних церемоний приложил ладонь к моей щеке.

Ладонь была шершавой, как кора старого дерева, но от неё исходило то самое узнаваемое тепло. Не огонь, нет – а что-то более тонкое, проникающее под кожу, струящееся по нервам. Почти уют. Почти.

– Заклятие почти сошло на нет, – пробормотал он, всё ещё держа руку у моего лица. – Пока дошло до головы, успело выгореть. Череп и мозг не задело, повезло. Хотя звучит это, конечно, как диагноз патологоанатома.

Он переместил ладонь на другую щеку, и мы замолчали. Просто сидели. Он – сосредоточенно, я – со странным ощущением, будто кто-то через эту ладонь заглядывает внутрь. Как будто листает страницы моей души. Мутные, скомканные, чужие.

Минут через десять он убрал руку и посмотрел на меня так внимательно, что я почти уверилась: сейчас потребует паспорт и свидетельство о рождении.

– Назови имя, – сказал он. – Хочу знать, как к тебе обращаться.

Я попыталась пошевелить губами. Получилось не сразу, но получилось.

– Катрин, – выдохнула я.

На самом деле, это имя всплыло первым. Не моё. И даже не её. Просто имя. Потому что пользоваться настоящим – значило бы окончательно украсть чужую жизнь. А я ещё не решила, кем в этой истории мне быть: гостьей, узницей или мимолётным случайным попутчиком.

– Катрин, значит, – кивнул он и сдвинул ладонь на уровень груди. – Сейчас займусь рёбрами. Больно будет. Готовься.

Я просто моргнула. Не потому, что готова – просто на слова тратить силы жалко.

Оказалось, он не шутил. Рёбра отзывались болью на каждое прикосновение, будто меня мяли изнутри. Заклинание будто разжевывало кости и заново лепило их. Но знаете что? После того, как тебя переехал поезд, такое воспринимается как недоразумение. Неприятное, но терпимое. Тепло, которое текло следом, смывая боль, было сродни укусам – цепким, как у Алексея. Того самого, от чьих поцелуев у меня когда-то кружилась голова. И болела душа.

– Ты, похоже, из семьи не бедной, – усмехнулся Дамьен, всё ещё колдуя. – Что делала одна в лесу?

– Искала, – прошептала я.

– Что?

– Новые возможности.

– Бежать некуда? Из дома выгнали?

Я снова моргнула. Не совсем так. Но теперь – уже и не важно. Её проблемы стали моими, как бы я от них ни открещивалась. Жить всё равно придётся. Хоть с чистого листа, хоть с оборванного.

– Ты хотела умереть? – спросил он тихо. И глянул в глаза.

Два моргания – нет. Твёрдо. Уверенно. Та – да. Я – нет. Я хочу жить. Даже в этом теле. Даже с этой болью.

– Это хорошо, – выдохнул он. – Потому что в жизни всё можно выдержать. Главное – продолжать.

– Даже предательство? – спросила я. И было в этом вопросе всё: и мой Алексей, и её.

Он не сразу ответил.

– Даже его, – сказал. Тихо, почти не мне, а себе.

А потом замолчал. И долго не говорил.

В следующие дни мы вообще почти не разговаривали. Он – потому что был человек молчаливый. Я – потому что была измотана. Хотя в прошлой жизни язык у меня был подвешен куда крепче. Но теперь всё иначе. Теперь я думала. Много.

Как оказалась здесь? Почему в этом теле? Почему вообще живу?

Я придумывала теории, рвала их в клочья, строила новые. Единственная, которая казалась хоть как-то логичной: после смерти нет ни Рая, ни Ада. Есть переход. Есть новые тела, новые миры. Бесконечное перерождение, в котором душа – вечная странница. И однажды я просто свернула не туда. Или наоборот – туда, куда нужно.

И если это – моя вторая жизнь, пусть она будет лучше первой. Или хотя бы – честнее.

Восстановление заняло неделю. По человеческим меркам – почти чудо, по мнению Дамьена – халатность. Он, щурясь, всё бубнил себе под нос, что недооценил масштаб повреждений. Я, конечно, ему верила, только внутри всё равно поднималась волна какого-то упрямого облегчения: выжила. Вот прямо в этом теле, с чужим именем и шрамами, но – жива.

Лачуга, которую он называл «домом», поначалу пугала. Не потому, что ветхая, а потому что слишком… настоящая. В ней пахло пылью, хвоей, прелыми дровами и чужой жизнью. Но со временем я приноровилась. Даже к скрипу половиц, к крохотным оконцам, в которые лезли лучи солнца, будто хотели убедиться, что я еще здесь. Дамьен, к удивлению, не выставил меня за дверь, а даже настоял, чтобы я пока осталась. Сказал: «Слабая ещё». Я не спорила – идти мне всё равно было некуда.

Поначалу я просто отсыпалась, как зверёк после зимней спячки. А потом – началась скука. Глупая, колкая, вязкая. Такая, что хочется если не выть, то хотя бы двигаться. Поэтому в один из дней я встала, распахнула окна, словно собиралась впустить новую жизнь, и устроила генеральную уборку. Взяла тряпку, ведро, метлу – и вперёд, как на бой. Даже вышла за порог и обнаружила крошечный огород, курятник, колодец и корову, которая посмотрела на меня с безмолвной тоской философа и даже не удосужилась жевание прекратить.

Когда вечером пришёл Дамьен, он замер на пороге, будто заподозрил в моих действиях преступление. Мешок с провизией выпал из рук, и мы оба смотрели на него, как будто там должна была быть разгадка Вселенной. Он не сказал ни «молодец», ни «зачем», просто сел за вычищенный стол и долго рассматривал вазу с букетом – пусть и с трещиной. После – настороженно ощупал шторы, как будто они могли укусить. Всё ещё мрачен, всё ещё не в духе. Но, откровенно говоря, теперь единственное грязное в доме – это он сам. Я промолчала. Пока. Металлическая ванна ждёт своего часа.

Но первым делом, когда я смогла держаться на ногах, была не метла и не шторы. Была вода. Я наполнила ванну и заглянула в себя – буквально. Дрожащая поверхность отразила знакомое лицо: да, это она. Та самая. Только теперь с растрепанными волосами, потускневшими глазами и без той детской наивности, что бывает у людей, никогда не сталкивавшихся с настоящей болью.

Пока Дамьена не было, я разделась. Холодно. Но нужно. Я провела рукой по телу, которое стало моим. Слабое, да. Хрупкое. Слишком чистое, но со шрамами. Следы от ран, которые убили её. И теперь жили на мне. Я помнила.

Её выгнали. Родные. Просто вычеркнули из жизни, как ненужную строчку. Она ушла – босая, растерянная, упрямая – искать новую жизнь. Новую семью. Новый смысл. Но на третий день пути ей встретились два мага. Один из них – мой теперешний спаситель. Тогда, она стала свидетельницей их поединка. Победил Дамьен. Но противник оказался трусом – напоследок наслал заклятие, чтобы утащить врага за собой. Девочка бросилась вперёд – по наитию, из тех самых «правильных» порывов, которые закладываются в детстве и часто ломают жизнь. Закрыла собой. И умерла.

Я – нет.

Она ушла, оставив мне память, тело, и имя, которое уже перестало быть нужным.

Габриэлла де Лякруа.

Я произнесла его про себя – и отпустила.

***

Четыре дня спустя. Резиденция Главного Советника

– К приезду посла всё готово, милорд. Вот список приглашённых. Уточнения?

– Никакого оружия. Ни единого магического артефакта. Еда и питьё – только от нашей кухни. Ни одного незнакомого лица среди прислуги. Если не хватит людей – вытаскивай проверенных даже из прачечной, хоть из подземелий, но я не хочу видеть на приёме никого, кто был нанят позавчера. Понял?

Голос Алекса де Фэрроуинда был сух, точен и даже опасен. Такой голос обычно звучал на поле боя за миг до приказа «в атаку».

– Понял, Главный Советник. Кстати… – помощник чуть замешкался, вытаскивая из-под папок ещё один лист. – Вот. Список младенцев, рождённых семнадцатого числа.

– И почему так долго?

Алекс выдернул бумаги с таким видом, будто они могли тут же испариться. Он не остановился – просто продолжил шагать по мраморному коридору, изучая список на ходу.

– Ты же знаешь, бюрократия у нас не быстрая. Я отправил прошение в тот же день, объяснил, что дело срочное… Но в лечебницах свои порядки. Не все младенцы выжили. А потом – свести списки со всех провинций, сверить, перепроверить…

– Всё. Я понял. Просто… как же не вовремя. Меня ждёт Король.

– Вот и почитаешь после. А теперь стой. – Лоренцо вдруг резко схватил его за плечо, развернул к себе и с деликатностью камердинера смахнул невидимую пылинку с лацкана.

– Ты сейчас серьёзно? – Алекс вскинул бровь.

– Абсолютно. Учитывая, как на тебя смотрит высшее общество, даже твой комзол – часть политики. Кстати о ней… Хочешь смешную новость?

– Нет.

– Слишком поздно. Слухи – страшная вещь. Судя по скорости их распространения, уже половина знати уверена, что ты ищешь себе невесту. Остальная половина – в панике, потому что не успела предложить своих дочерей. Только за сегодня я получил пять приглашений к обеду. Или ужину. Или «случайной» встрече.

– Покой нам только снится… – Алекс вздохнул и отложил бумаги. – От кого?

– Ну, раз уж ты спросил. Первое – герцог де Штернберг. Приглашает тебя побеседовать с его «созревшей, но невинной» дочерью. Я цитирую, если что. В письме прямо так и написано: «мечтающей о встрече с благородным сэром Алексом».

– О, Боги… – Алекс поморщился, как от кислого вина.

– Дальше – граф ди Рейвенхольд. У его дочери скоро совершеннолетие, и он устроит бал, на который, я уверен, приедут все. Он явно надеется, что ты появишься.

– И появлюсь. Там будет слишком много важных лиц, чтобы игнорировать. Когда бал?

– Двадцать девятого, в пять. Уже внес в твоё расписание. Остальные три приглашения – от графа де Блэквуд, капитана Кастельмара и – сюрприз – герцога де Сантиса.

– Де Сантис? Он уже третий раз пишет.

– И всё с тем же упорством. Что ему ответить?

– Ничего. Я поговорю с ним лично на приёме у Рейвенхольда. Раз бумажные намёки не помогают, придётся переходить к устным.

– И всё-таки… – Лоренцо чуть замедлил шаг и посмотрел на друга пристальнее. – Если бы не это внезапное рождение твоей Пары, я бы начал беспокоиться. Ты не вечный холостяк, Алекс. Когда-то нужно будет остановиться. Найти ту самую…

– Нашёл. Или почти. – Алекс усмехнулся, покрутил в пальцах список младенцев и встряхнул им, как флагом. – Я найду свою Пару. Чего бы это ни стоило.