Читать книгу Она исчезла последней - - Страница 8

Чарли заказал Алексу билет в Хельсинки в первый класс на кредитную карту компании.

Алекс прекрасно видит, что это далеко не привычный ему первый класс, но благодарен за занавеску, отделяющую два передних ряда от эконом-класса, а также за внимание стюардессы, хотя за него в гораздо меньшей степени: слишком уж его много. Он отказывается от бесплатного шампанского, что девушка воспринимает как личное оскорбление, а в обед вступает в бой, требуя вместо еды бренди. Стюардесса соглашается на бренди, но только если он возьмет и еду. Все оплачено. Еду подогрели. Нет, ее нельзя передать другому пассажиру. Может быть, для Алекса еще только утро, но на самолете другой часовой пояс с двухчасовой разницей, и уже наступило время обеда.

Алекс сдается, потому что это проще, чем бороться с этим маленьким авиадиктатором. Он вспоминает, что не ел со вчерашнего дня, когда отец заставил его проглотить подсохший бутерброд с ветчиной в больничном буфете, после чего они вернулись в Эппл-Дейл. Перед отъездом из больницы Алекс поцеловал мать, всей душой надеясь на лучшее. Она была все так же в коме. Алекс ужасно боится, что она умрет, пока он будет разъезжать, организуя перевозку тела сестры. Какими словами вообще можно описать всю эту историю? Как его семья практически мгновенно уменьшилась на двух человек, и ни с одним из своих близких он не был рядом, когда это произошло.

Обед упакован в маленькую коробочку из фольги, и пар, который выходит, когда он ее открывает, едва не обжигает ему руку. Алекс съедает все вместе с десертом, выпивает бренди, а затем берет еще бокал шампанского и кофе. Самочувствие сразу становится отвратительным. Стюардесса же, одержав эту пиррову победу, довольна.

Они прибывают в Хельсинки, и Алекс пока не понимает, до какой степени не готов к этой поездке. В аэропорту хорошо топят, и он снимает свитер, направляясь через вестибюль в сторону Шенгенской зоны, чтобы пересесть на другой рейс. Пассажиры, садящиеся в крошечный самолет, вылетающий в Рованиеми, одеты совершенно по-другому. На Алексе костюмные брюки и рубашка, в одной руке чемоданчик с парой джинсов, запасной рубашкой и джемпером, через другую перекинуто кашемировое пальто. Справедливости ради, выходя из дома, он собирался переночевать в родительском доме и вернуться на следующий день. Да и арктической экипировки у него негусто. Алекс предпочитает отдыхать в более жарком климате, а не в более холодном, чем тот, который он и без того вынужден терпеть.

Между тем вокруг все одеты как для лыжной прогулки.

Оказавшись опять на борту, он заказывает виски, чтобы согреться, и запивает бесплатным стаканом морошкового сока.

Вряд ли все это так уж надолго, говорит он себе. Хотя представления не имеет, сколько времени нужно, чтобы привезти домой из чужой страны мертвую сестру. Наверное, пару дней. Деньги не проблема, да и финны наверняка хорошо справляются с такими делами. Чарли проконсультировался с британским Министерством иностранных дел, и там его более-менее успокоили. Их участие, скорее всего, не понадобится, но, конечно, в случае чего они готовы оказать поддержку.

В крохотном аэропорту, держа в руках карточку с его именем, ждет контактное лицо из полиции – Агата Коскинен. Маленькая женщина с темными вьющимися волосами, добрым круглым лицом и глазами человека, который много улыбается.

Одежда на ней более подходящая для здешнего климата, чем у Алекса. Не форма. Ее наряд состоит из мягкой куртки до колен поверх шерстяного джемпера и джинсов, а также ботильонов на меховой подкладке.

Агата бросает взгляд на его тонкое пальто и кожаные туфли, и он слышит, как она ругается себе под нос.

– Вам нужно ждать багаж? – спрашивает она его с ноткой надежды в голосе.

– Нет, но я хотел бы зайти в туалет.

Он оставляет ее с телефоном в руке рассылать эсэмэски, а сам идет освобождать мочевой пузырь от виски и морошкового сока.

В безупречно чистом туалете мужчина помогает перевозбужденному пятилетнему ребенку мыть руки. Малыш без устали подпрыгивает.

– А когда мы увидим Санту? Он сегодня вечером придет, а потом еще и в сочельник? А он мне подарит игровую приставку? А эльфы настоящие?

Они англичане, как и Алекс, но Алекс молчит. Тщетно. Он ведь тоже одет как англичанин.

Отец улыбается Алексу в зеркале.

– Пять штук уже окупились, – говорит он Алексу.

Алекс кивает в ответ, вяло улыбается малышу и уходит.

Агаты не видно, но неподалеку ждут мать и дочь, другая половина английской семьи. Маленькая девочка, лет двух-трех, не больше, кружится, широко раскинув руки, снова и снова повторяя слово «снег», а мать смеется.

И давно забытое воспоминание бьет его, как удар под дых.

Вики в таком же возрасте кружится под легким снегопадом. Делает снежного ангела. Прилив нежности, которую он испытывал к младшей сестре, сам будучи ребенком, наблюдая за ее безудержной, незамутненной радостью.

Алекс закрывает глаза. Воспоминание было похоже на прыжок во времени. Невозможно поверить, что все это было, как невозможно поверить и в то, что сестра мертва. Какие могут быть воспоминания, если ее нет?

– Извините, – говорит Агата. Она уже рядом. – Я подогнала машину ближе к двери, чтобы вам не пришлось идти далеко.

– Хорошо. А что, так холодно?

– Ну, еще не так, как в январе.

Алекс переваривает ее слова.

Они выходят из аэропорта, и Алекс, считавший, что видел снег, поскольку вырос в суровых йоркширских зимах, понимает, что на самом деле никогда не видел настоящего снега. Снаружи, куда ни посмотри, – снежное царство, горы снега.

Следующим он замечает, что все вокруг ходят нормально. И замечает это как раз в тот момент, когда у него земля уходит из-под ног.

Все остальные, разумеется, в зимних ботинках, в валенках. Даже дети лучше держат равновесие.

Агата хватает его за руку, не давая упасть.

И тут на него нападает холод. Алекс никогда не чувствовал ничего подобного. Холодно так, что кажется – высуни язык, и он тут же обледенеет. Снег даже не хрустит. Пахнет свежестью. Лицо горит, словно кожу с него начисто сожгло.

– Я приготовила вам в отеле кое-какое снаряжение, – улыбается Агата. – Остается доставить вас туда целым и невредимым.

– Я… с-спасибо, – бормочет он, стуча зубами.

Алекс полон благодарности за такое проявление заботы. Сейчас он почку бы продал за подходящую одежду.

Агата ведет его к пассажирской двери и ждет, пока он усядется, прежде чем перейти на водительскую сторону. Алекс трясущимися пальцами пытается пристегнуться. Кое-как управившись, кладет руки под себя и раскачивается взад-вперед, пытаясь вернуть им чувствительность. А ведь он провел снаружи не больше минуты.

Агата включает отопление на максимум, и они отправляются.

Повсюду мелькают указатели на «Деревню Санты». Сквозь заснеженные деревья посверкивают отблески освещенного неоновым светом туристического Северного полюса.

На перекрестке Агата поворачивает направо, и Алекс понимает, что они едут совсем не туда, куда автобусы везут семьи отдыхающих.

– Сейчас морг закрыт, но утром вы сможете увидеть сестру, – негромко произносит Агата.

Алекс сглатывает.

– Если хотите, можем сегодня вечером в отеле поужинать вместе. Я ведь тоже там поселилась. Но можете ужин и в номер заказать. Ну, и, разумеется, прогуляться по городу, если хотите – как только мы вас должным образом оденем. Рованиеми… он красив, по-своему. Думаю, дома здесь куда менее высокие, чем те, к которым вы привыкли. Во время Второй мировой войны город был почти полностью разрушен, так что практически все пришлось отстраивать заново. В это время года здесь очень празднично.

– Пожалуй, останусь в отеле, – Алекс передергивает плечами. Затем, помолчав, продолжает: – Но с вашей стороны очень великодушно позаботиться обо мне. Уверен, у вас есть семья или… – Алекс опять умолкает. С зеркала заднего вида свисает брелок для ключей: фото детей в небольшой рамке. Но сил на светскую беседу у него нет.

Агата сама заполняет паузу.

– Я остановилась в отеле, потому что вообще-то живу в Коппе. Это довольно далеко отсюда.

– Вот как. Значит, вы работаете в тех местах, где ее нашли? Я думал, вы из полиции Рованиеми.

– Нет.

Алекс искоса смотрит на Агату.

– Значит, вы знали ее?

Пауза.

– Может, и видела когда-нибудь в городе. Я редко бываю в «Лодже», разве что какую-нибудь проблему приходится решать. И почти никогда не ем и не пью там. Цены-то заоблачные – для туристов. Когда подруга сообщила, что ваша сестра пропала, я просмотрела много фотографий, поэтому и кажется, будто знаю ее лучше, чем на самом деле.

Алекс возмущен.

Шесть недель. Полтора месяца. По словам отца, именно столько времени о Вики не было ни слуху ни духу.

– Почему же нам никто не сообщил, что она пропала? – негодует он.

Агата не спускает глаз с дороги.

– Непонятно было, действительно ли она пропала. Взрослые ведь могут приходить и уходить, когда захотят. Никаких признаков криминала. Ее подруга две недели ждала, не заявляя в полицию. Да и потом заявила с большой неохотой. Никто ведь не хочет обращаться в полицию по вопросам, которые кажутся пустяковыми. А проводники на курорте – птички вольные, как все убеждены. Эдакие авантюристы. Да и не искал ее никто. Я имею в виду родных. Она ведь не указала ближайших родственников, к которым можно обращаться в случае чего. Это было необычно. Чаще в таких случаях именно родственники обращаются в полицию.

– Однако, чтобы сообщить о ее смерти, вы нашли нас достаточно быстро, – упрекает Алекс.

– Так здесь задействованы разные протоколы, – отбивается Агата.

– Шесть недель, – повторяет Алекс. – О ней никаких сведений не было шесть недель, а вам здесь, похоже, все равно.

– Мне – нет. Но одного моего беспокойства недостаточно, чтобы связаться с британским посольством. Родственники никаких запросов не шлют, данных, что Вики как-то пострадала, нет… Алекс, я уверена, вы и сами знаете, что требуется, дабы официально объявить кого-то пропавшим без вести. Шесть недель могут показаться долгим сроком, но на самом деле, когда речь идет о взрослых, это не так.

– Но подруга-то забеспокоилась. Кто она?

– Ниам Дойл. Ирландка. Как я уже сказала, она не хотела даже сообщать об этом. Сначала решила, что Вики просто уехала и даст о себе знать позже. Через некоторое время Ниам попыталась до нее дозвониться. Думаю, больше всего подруга заволновалась, увидев, что у Вики давно нет обновлений в соцсетях. А вот меня это как раз не встревожило. Когда люди по какой-либо причине решают пропасть из виду, то предпочитают не появляться в Инстаграме. Я открыла дело просто на всякий случай, и мы поговорили с людьми в отелях и в деревне. Но вскоре наступил декабрь, а как только дело идет к Рождеству… В Коппе это самое горячее время.

Алекса, который и без того на пределе, все это начинает бесить. Он чувствует, как внутри назревает старое, но знакомое чувство, которое он научился подавлять. Ему хочется огрызнуться на эту женщину, на ее спокойный размеренный тон. Спросить, а не забыли ли про Вики, потому что в декабре в этом городе, Коппе, всех волнует только, как побольше заработать.

Но Алекс сдерживается. Поскольку, хоть и злится, понимает, что гнев его бесполезен и направлен не по адресу. Он в ярости оттого, что сестра мертва. А вовсе не оттого, что ему не сообщили о ее исчезновении.

На это злиться бессмысленно. Пора бы и понять. Как сказала Агата, это он должен был заявить о ее исчезновении.

Поэтому Алекс проглатывает свою ярость, но знает, что женщина-полицейский ее чувствует, потому что плотно сжимает губы, а потом произносит:

– Мне очень жаль.

И не говорите, думает Алекс.

– Вики перестала оставлять работодателям сведения о своих ближайших родственниках, – объясняет он через несколько минут. – Несколько лет назад в Италии она напилась и попала в аварию на мопеде какого-то парня. Копы позвонили родителям, и у них чуть не случился нервный срыв. Вики решила, что, если нечто подобное повторится, лучше она сама расскажет нам в свое время, когда все уляжется. Глупо, но с ее точки зрения логично. Она знала, что нас всех беспокоит ее образ жизни. И не хотела давать нам очередной повод сказать: «А мы тебя предупреждали».

– А, – говорит Агата.

Алекс смотрит в лобовое стекло. В лучах фар виден снег. Один только снег. Везде. Может быть, здесь и есть жизнь, но только не на этой пустынной дороге. Здесь так безлюдно, что он удивляется, когда перед ними вдруг вырастает город с низкими крышами и кварталами баров и ресторанов.

Рованиеми.

Алекс косится на женщину. Она глубоко задумалась.

Один из навыков Алекса – умение читать людей.

И в этот момент он точно может сказать: Агата что-то недоговаривает.

В отеле «Нордик» он открывает дверь своего номера и попадает в абсурдно огромные апартаменты. Уж Чарли расстарался. Партнеры могут его за это прищучить, но Чарли покажет статистику прибылей, которые Алекс принес в этом году. Впоследствии это, без сомнения, вычтут у него из премии, но вот тогда и можно будет об этом побеспокоиться.

Алекс бросает чемодан на пол, сбрасывает с кровати нелепую мягкую игрушку – хаски, которую, очевидно, предлагается купить за двадцать евро, – и падает на покрывало, уставившись в мягко освещенный потолок. Евро. У него их нет. Даже в голову не пришло поменять валюту в аэропорту. Он прилетел в Финляндию в непрактичных кожаных ботинках и пальто «Барберри» с фунтами в кармане. Подготовился хуже, чем к прогулке по пляжу в Брайтоне в зимний день.

Очень не хочется вставать. Чтобы добраться сюда, и то потребовалась уйма сил. Но Алекс поднимается, раздевается и долго стоит под душем в современной ванной, отделанной черной плиткой, затем натягивает свежую рубашку и джинсы.

Вернувшись в ванную, наливает из-под крана стакан ледяной воды и глотает две таблетки аспирина. Отражение в зеркале показывает налитые кровью глаза и бледную кожу. Он выглядит как кусок дерьма.

Алекс набирает сообщение отцу, что добрался благополучно, когда раздается стук в дверь. Он открывает и видит Агату с несколькими громоздкими сумками.

– Термобелье, комбинезон, теплые сапоги, зимняя куртка, шапка, рукавицы и шерстяной свитер. У вас примерно тот же размер, что у моего друга. Надеюсь, я угадала. Сапоги в любом случае должны быть великоваты. Их нужно носить с двумя парами носков.

– Рукавицы? – У Алекса больше нет слов.

– Они лучше перчаток, – говорит Агата. – Пальцам будет теплее вместе, чем по отдельности.

– Да что вы?

– Уверяю вас. Ну как, идем ужинать?

Алекс кивает.

Он пройдет через все это. Поесть, попить, поспать. А завтра организует гроб и самолет, чтобы вернуть Вики домой.

В ресторане царит полумрак. Черные кожаные диваны, стены из тикового дерева, столы освещены одинокими свечами в оправе из сосновых шишек.

Алексу даже меню не прочесть. Агата заказывает для них обоих: себе бургер, Алексу – местную рыбу. Вроде бы она сказала «окунь», но в тот момент он мысленно поточнее формулировал вопросы.

Она интересуется, не хочет ли Алекс выпить. Он отказывается. За последние двое суток выпивки было более чем достаточно, и заливать горе алкоголем ему совсем не хочется. Среди его сотрудников есть несколько человек, которых можно назвать не иначе как высокофункциональными алкоголиками. И он не станет одним из них.

– Ну, надеюсь, вы не возражаете, – говорит Агата, отпивая красное вино из бокала, который ей принес официант. – У меня дома трое детей, и я очень редко оставляю их одних на ночь. – Она моргает, затем быстро добавляет: – Впрочем, это вовсе не праздник.

Алекс пожимает плечами.

– Вы слишком молоды, чтобы иметь троих детей, – удивляется он.

Теперь ее очередь пожимать плечами.

Он бы сказал, что Агата его ровесница.

Около тридцати, трое детей, работает в полиции. Либо у нее очень надежный партнер, либо она какая-то суперженщина.

Приносят еду. Алекс не планировал сразу переходить к вопросам, но едва Агата откусила от своего гамбургера первый кусочек, как он понял, что больше не выдержит.

– Как это произошло? – спрашивает он.

Агата откладывает бургер и торопливо жует, стремясь проглотить как можно быстрее. Опасаясь, что она подавится, он продолжает говорить, чтобы дать ей время.

– Вики любит… любила жить на грани. Нырнуть поглубже с аквалангом. Прыгнуть с тарзанкой. Спуститься со скалы на канате. Полазать по горам. Но ни разу ничего себе не сломала. Даже когда вылетела с багажника мопеда того Ромео в Италии. Насколько я понимаю, ей не повезло, наверное, лед был слишком тонким…

Алекс останавливается, натолкнувшись на хмурый взгляд Агаты.

– Это ведь был несчастный случай, верно? – уточняет он, хоть и уверен: ну а как иначе. Сестра гуляла по замерзшему озеру одна в глуши и утонула.

Агата опускает голову, затем поднимает и встречается с ним взглядом.

– Я так не думаю.

У Алекса кровь отливает от лица.

Агата отодвигает тарелку с едва тронутым гамбургером.

– Мне жаль. Надо было сказать это раньше. Но вы выглядели таким усталым и… огорошенным. Я хотела, чтобы вы сначала хоть чего-то поели и немного поспали. Наверное, это было глупо. Конечно, вы хотите знать, что произошло. Мы… мы полагаем, что перед тем, как оказаться в воде, она получила серьезную травму головы. Ее чем-то ударили.

– То есть вы хотите сказать, что смерть моей сестры была преднамеренной? Что ее убили?

Агата кивает. У Алекса сжимается горло.

– Кто?

Агата качает головой.

– Мы не знаем. Пока.

– И все это время она была в озере? – задумчиво спрашивает Алекс. Сказанное Агатой до сих пор не укладывается у него в голове. – То есть ее убили сразу? В тот же день, когда она пропала? Или ее… ее сбросили в воду позже?

Агата открывает и закрывает рот. С тарелки Алекса поднимается запах еды. Окунь. Озерная рыба, вспоминает он. Чувствует, как к горлу подступает желчь, и резко отталкивает тарелку.

Агата вскакивает. Горстка посетителей оглядывается.

– Извините, – бормочет Алекс. – Просто, услышав эту новость, мать попала в больницу с сердечным приступом. Там я и узнал. Пошел ее навестить, и мне сказали, что Вики утонула. Я не… не понимаю, что происходит.

– Я понимаю, вам сейчас очень тяжело. – Агата сочувственно наклоняет голову.

– Мне нужны факты, – требует Алекс. – Что случилось с моей сестрой? Кто мог напасть на нее? У вас подозреваемый хотя бы есть?

Агата колеблется, затем наклоняется ближе.

– Когда мы связались с вашими родными, нам было точно известно только одно: ваша сестра утонула, – начинает она рассказывать очень тихим голосом. – И, как мне сказали медики, это официальная причина смерти. Ее тело нашел в озере Инари местный рыбак. Илон. Хороший человек, здорово помог нам, все время держал ее за руку, пока мы хорошенько не разбили лед вокруг и не вытащили тело. А это заняло несколько часов.

Я заметила рану на голове, когда мы достали ее из воды, но не знала, что произошло: возможно, она ударилась обо что-то головой, падая в воду, или уже под водой, из-за чего потеряла сознание и не понимала, что происходит. Однако сомнения были. Ведь всех здешних проводников учат, как себя вести, если под тобой проламывается лед и ты уходишь под воду. А сегодня утром наш патологоанатом подтвердила, что, судя по направлению и глубине раны, ее нанесли рукой. Вики могла убегать от нападавшего и провалиться, или нападавший столкнул ее под лед. Никаких следов, что перед смертью ее… следов посягательства нет. Точное время смерти из-за всех этих обстоятельств установить трудно, но, по мнению судмедэксперта, она погибла, скорее всего, примерно тогда же, когда пропала без вести.

Агата прерывается и переводит дыхание.

Алекс делает глоток газированной воды. Во рту так пересохло, что он едва чувствует язык.

– Мы ищем подозреваемых, – говорит Агата. – Но пока очевидных мотивов для убийства нет. Вчера начали опрашивать персонал «Лодж». Еще не закончили.

– А ее телефон вы проверяли? Электронную почту? Вы сказали, что в соцсетях ничего нет, а в ее аккаунты заходили?

– Телефона при ней не было, и сигнал пропал. Возможно, мобильный ушел в воду вместе с ней. Мы пока не получили административный доступ к ее соцсетям, чтобы проверить личные сообщения и удаленные посты. Разрешение на это занимает больше времени, чем хотелось бы. А вот электронную почту мы открыли. Нам удалось угадать пароль. Это оказалось ее имя и день рождения. Достаточно распространенный. Там ничего особенного не нашлось. Кстати, вы, случайно, не знаете, какой пароль мог быть у Вики для аккаунтов в соцсетях? Когда мы попытались его сбросить через электронную почту, нам не ответили, поэтому, может, она настраивала их со старого почтового ящика.

Алекс качает головой. Он недоумевает, почему Вики просто не сохранила пароли на ноутбуке. Да еще вернулось это мучительное чувство, как будто он должен спросить что-то еще, или Агата что-то недоговаривает.

И тут вдруг его обжигает догадка: у него есть сведения, которых, судя по всему, нет у Агаты.

Он сам не понимает почему, но ничего не говорит.

Пока рано. Сначала нужно узнать, с чем придется иметь дело.

– Значит, идет расследование, – произносит Алекс вместо этого. – И кто его ведет? Британские сыщики могут приехать?

– Конечно, мы можем сотрудничать с британскими властями, – отвечает Агата. – В этом районе очень много туристов, и в прошлом у нас были смертельные случаи, когда мы консультировались с министерствами иностранных дел и полицией других стран и держали их в курсе. Но расследование буду вести я. К сожалению, все это означает, что мы не можем выдать ее тело вам так быстро, как хотелось бы…

– Расследование ведете вы? – недоверчиво переспрашивает Алекс. – Но вы…

Агата ждет.

– Вы слишком молоды.

– Мне тридцать пять, – возражает она, – и я начальник полиции Коппе и его окрестностей. Под моим началом служат два сотрудника…

– Два сотрудника? – Алекс чувствует, как гнев, вроде бы подавленный, вырывается наружу. – Как вы с командой из трех человек собираетесь проводить расследование убийства?

– Плюс полицейские из прилегающих районов, да еще и полная поддержка штаб-квартиры здесь, в Рованиеми.

– Извините, но это смешно, – говорит Алекс. – Я-то думал, вы занимаетесь связями с общественностью. Сидим тут спокойненько, обедаем, а убийца моей сестры…

Он не находит слов от возмущения. Милая женщина перед ним выглядит, словно ее ударили, но он не чувствует угрызений совести. Все, что он старательно смирял последние полтора дня, наконец-то вырвалось на поверхность. И уже неважно, бессмыслен его гнев, по адресу или нет, но повод перед ним – Агата.

Алекс чувствует, как знакомый жар, который он обычно умеет сдерживать, растекается по крови горячими пузырями. Он просто хочет, чтобы кто-нибудь сказал, что все это дурной сон, ошибка и что Вики жива, и с ней все в порядке. Хочет увидеться с Вики и сначала наорать на нее, а потом сказать, как любит и всегда любил, и она его сестра, независимо от того, что было сказано или сделано.

Извиниться, что не звонил ей и лишил ее возможности позвонить ему. Что думал, будто у них в запасе еще вагон времени и что те месяцы, на которые он ее отключил, на самом деле не так уж и важны.

– Вам не раскрыть ее убийство, – рычит он на Агату. – Она пропала шесть недель назад, а вы даже не озаботились.

– Как и вы, – парирует она, и, хотя лицо ее сразу же наполняется сожалением, слово уже вылетело.

Алекс встает и уходит из-за стола.

А в лифте снова думает о рассказе Агаты. Как полиция проверяла электронную почту Вики.

У Вики было два почтовых ящика.

Один для всех, а другой только для него.

Нет ли во втором чего-то, способного объяснить Алексу, что же все-таки произошло?

* * *

Алекс резко просыпается, хватая воздух ртом. Возможно, ему снилась Вики, возможно, он даже представлял, как она тонет.

Он трет грудь, пока стеснение там не проходит и сердце не успокаивается.

Потом поудобнее садится на кровати и тянется к телефону.

Отец берет трубку после двух гудков, голос у него усталый. Алекс тут же вспоминает, что между Финляндией и Англией разница в два часа.

– Ты еще спал? – спрашивает он.

– Сейчас половина пятого, – отвечает отец.

– Я идиот, прости. Позвоню позже.

– Но я и в самом деле уже не спал. Да и будильник поставлен на пять. Собираюсь к матери. Ты… – отец осекается. – Ты ее видел?

– Пап… – Теперь очередь Алекса запинаться. Как это сформулировать?

– Ну, что, что?

– Сотрудница полиции, которая меня встретила… Она сказала… это не несчастный случай.

В трубке на несколько секунд повисает тишина.

– Вики всегда рисковала, – прерывает ее Эд. – Я читал: на этих озерах лед местами может быть тонким…

– Я знаю, – говорит Алекс. – И тоже так думал. Но…

– Нет. Молчи. Не может этого быть.

– Папа, ее убили.

Алекс сообщает новость со стыдом, словно это его вина.

Несколько мгновений Эд глубоко дышит.

– И уже известно кто? – выдавливает он, наконец.

Если бы Алекс знал кто, он бы уже разобрался с ублюдком.

– Нет. Или просто мне не сказали.

– Значит, будет расследование?

– Да.

– Финны будут вести?

– Да, – вздыхает Алекс. До вчерашнего вечера на вопрос, как он относится к финской полиции, ответ был бы: «Да замечательно, я уверен, они там одни из лучших. В скандинавских же странах все так, разве нет? Цивилизованно. Эффективно».

Но теперь сестра мертва. Убита. И Алекс предпочел бы общаться с английскими сыщиками, с теми полицейскими службами, в которых он хоть что-то понимает и может ориентироваться.

Отцу же Алекс говорит:

– Я уверен, они знают, что делают.

Отец не отвечает.

– Я останусь здесь, – спешит добавить Алекс. – Тело пока не выдают. Надо выяснить, что происходит.

– Хорошо. Не позволяй себя обмануть. Докопайся до правды.

Алекс молча кивает.

– И, Алекс, – осторожно добавляет Эд, – я понимаю, что ты можешь задумать. Я размышляю о том же. Но когда ты узнаешь, кто ее погубил, пусть полиция делает свое дело. Не думай, что вопрос можно решить кулаками. Ты меня слышишь? Пусть эта сволочь живет с тем, что натворил.

Алекс делает глубокий вдох.

– Ради всего святого, папа!

– Помнишь, в больнице, – продолжает Эд, – ты вышел из себя. Принялся молотить кулаками в стену.

– Потому что узнал, что моя сестра умерла.

Отец молчит, и Алекс не развивает тему. Тема давняя. Сейчас не время об этом говорить, да и незачем. Он взрослый мужчина, у него успешная карьера, успешная жизнь, что бы там ни думал отец.

Они прощаются, оставив многое невысказанным.

Проходит целых пять минут, прежде чем Алекс успокаивается.

Затем набирает номер Чарли.

Чарли уже встал и идет в офис. Алексу фоном слышны звуки лондонского часа пик.

– Алекс, чувак, привет. Ужас. Просто ужас. С перелетом и отелем все в порядке? Тут все про тебя спрашивают. Рождество-то уж совсем на носу. И девушка такая милая. – Чарли переводит дыхание. – Алекс, приятель, мне просто любопытно, ты помнишь, где оставил полное досье на Кэссиди? Впрочем, ладно, не беспокойся. Сам найду. Чем тебе еще помочь? Нужны билеты? Похоронное бюро?

– Ее убили, Чарли, – говорит Алекс.

– Твою ж мать.

Чарли погружается в несвойственное ему молчание.

– Я останусь здесь, наведу справки, – добавляет Алекс. – Здешняя начальница полиции, судя по всему, недавно на должности. Вчера вечером огорошила меня между делом, пока жевала бургер.

– Черт возьми.

– У меня накопилось несколько недель отпуска.

– Договорились. Партнеры поймут. Если ты вернешься после Нового года, никто и глазом не моргнет…

Алекс морщится. Ему трудно представить себе возвращение к нормальной жизни и, вообще, как все будет после этого.

– Что еще? – говорит Чарли. – Может, хочешь частного сыщика? Я знаю нескольких. Один помогал моей приятельнице: ее муж трахал свою секретаршу. Так сыщик собрал на него симпатичненькое такое досье, а потом она шикарно надрала ему задницу в суде.

– Пока не нужно. А файл Кэссиди у меня на рабочем столе. Пароль ты знаешь.

– Тяжелые времена, Алекс. Если тебе что-нибудь понадобится, я всегда на связи, верно? Деньги там, контакты, да что угодно. Только скажи. А с материалами Кэссиди я разберусь. Позабочусь, чтобы в правительственных кругах посочувствовали твоему нынешнему затруднительному положению. Должны же они передать кому-то контроль над портом. Оставь это мне.

Алекс торопливо прощается. Ему сейчас наплевать и на клиентов, и на государственные контракты. Дав отбой, он безучастно смотрит на 4K-виды Лапландии, сменяющие друг друга на экране телевизора.

Агата уже ждет внизу за завтраком со шведским столом. Алекс бормочет извинения, что убежал с ужина; она отмахивается и в свою очередь извиняется за бестактность.

Порядок восстановлен, но он по-прежнему молчит о втором почтовом ящике Вики. Его любительская попытка взломать его прошлой ночью перед сном не увенчалась успехом, и он полон решимости сначала самому проверить этот ящик и только потом сообщить Агате о его существовании. Насколько ему известно, Вики пользовалась им только для переписки с ним, но что, если он ошибается? Что, если она общалась и с другими?

Он ждет кофе из машины, которая выглядит так, как будто ее разработали в НАСА, пока Агата выкладывает на две тарелки пирожки и булочки.

– Я не голоден, – говорит Алекс.

– У вас просто нет аппетита, – возражает она. – Это не одно и то же. Вчера я испортила вам ужин, так что вы ничего не съели. Поэтому позавтракать надо обязательно.

Отель на ее стороне, думает Алекс, оглядывая огромный буфет, в котором представлены всевозможные каши, выпечка и горячие блюда, не говоря уже о коллекции ведерок со льдом, в которых стынут бутылки шампанского для любителей пропустить с утра легкий коктейль.

– Еда здесь не лакомство, а настоятельная необходимость, – поясняет Агата. – А диету лучше оставить тем, кто хочет замерзнуть насмерть. У меня, например, всегда в кармане зерновые батончики.

Алекс предпочитает не уточнять, что все, съеденное сейчас, скорее всего, выйдет наружу, когда он увидит мертвую сестру.

Они располагаются в одной из удобных ниш, и Алекс смотрит на обложку местной газеты. Все на финском, он не понимает ни слова и не узнает никого из людей на газетных фото.

– Про мою сестру уже напечатали? – спрашивает он у Агаты.

– Еще нет, – отвечает женщина. – В это время года в Лапландии много несчастных случаев. В основном с туристами, но бывают и с местными. В центральных газетах, как правило, о таком не пишут, если только их специально не известят, что это нечто более серьезное. Мы же пока еще не извещали.

– А почему в газетах не пишут о несчастных случаях?

Агата склоняет голову набок и, похоже, ждет, пока Алекс сообразит сам.

– Ну да, для туризма плохо, – догадывается он.

– Люди не понимают, что здесь в любом месте до смерти четыре шага, – вздыхает Агата. – Погода, ландшафт, дикая природа. Они далеко не всегда гостеприимны. Если вообще гостеприимны. Одно дело наслаждаться красотами в комфорте рождественских деревень. Но ведь некоторых же хлебом не корми, только дай забраться куда поглубже…

– Зачем они приезжают? Не отвечайте, и так ясно. Адреналиновые наркоманы.

– Сами они называют это лапландским безумием. Приезжают, занимаются каким-нибудь экстремальным спортом, а после веселятся в тепле и роскоши. Спят в ледяном иглу. Если повезет, видят, как лисьи огни освещают небо.

– Лисьи огни?

– Ревонтулет. Северное сияние.

Алекс смотрит в чашку с кофе. Откусывает от маленькой булочки. Теплой, заварной, щедро приправленной корицей.

– Я собираюсь остаться здесь на какое-то время, – заявляет он через мгновение.

– В гостинице? – уточняет Агата.

– Нет. В Лапландии. Раз пока не получается увезти Вики домой, так хоть поговорю с ее коллегами и приятелями. Посмотрю, где жила. Соберу ее вещи.

Агата ставит чашку на стол и утыкается в него взглядом.

– Алекс, не знаю, что у вас в голове, но проводить собственное расследование вы не можете.

– Я этого и не говорил.

– Но я сильно подозреваю, что именно к этому вы и готовитесь. Не верите, что я справлюсь с работой. Думаете, здесь понадобится такая же большая команда, к которой вы привыкли в Англии. Ждете, что армия полицейских начнет прочесывать место преступления, проводить пресс-конференции и допрашивать всех, с кем она работала…

– А вы хотите сказать, что ничего этого не будет? – перебивает Алекс.

– Разумеется, будет, уже есть, но вы не понимаете, где находитесь, не знаете, как работает наша полиция. Территория Лапландии огромная, а вот народу маловато. Сестру вашу убили несколько недель назад – и это дело уже совсем другого рода. Надеяться обнаружить ДНК преступника не стоит, потому что тело слишком долго пробыло в воде. Видеонаблюдения у нас здесь нет. Конечно, опросим всех, кого надо, да только людям свойственно быстро забывать все, что произошло больше, чем три-четыре дня назад. У нас расследование не будет похоже на те, к которым вы, возможно, привыкли, но результат я вам обещаю.

– Сколько убийств вы раскрыли в Коппе?

– Ни одного.

– Простите?

– В Коппе – ни одного. В Рованиеми я вела девять дел об убийствах, большинство из которых были связаны с домашним насилием. Алекс, у нас здесь убийства, вообще, случаются нечасто. А в Коппе и вовсе ни одного не было, пока я тут руковожу.

– До нынешнего момента.

– Да, до нынешнего момента, – соглашается Агата.

– И вы еще удивляетесь, почему меня терзают сомнения.

Алекс отставляет кофе.

– Я готов ее увидеть.

* * *

Венла выходит в коридор, оставив Алекса наедине с сестрой. Они с Агатой торопливо курят одну сигарету на двоих, высунувшись из окна. Раньше Агата курила все время, но перестала делать это при детях. Да и пить при них перестала: незачем, чтоб они думали, будто она тоже не может себя контролировать.

Им и так этого в жизни хватает.

Но сейчас ей нужна чертова сигарета.

– Он не плачет, – рассказывает Венла Агате. – Но внутри кипит. Похоже, собирается держать все это в себе, пока лет через десять у него не случится срыв только потому, что ему дали не тот бутерброд, и это стало последней каплей. В нем много злости. Точно могу сказать.

– И он собирается переехать в Коппе, – добавляет Агата.

– О боже.

Венла затягивается сигаретой и передает Агате.

– Британец, который не доверяет местным жителям. Почему я не удивлена?

– Если бы твоя сестра умерла там, ты бы предоставила разбираться их полиции?

– Какая ты великодушная, – улыбается Венла. Разворачивается и упирается замерзшими ягодицами в горячий радиатор под подоконником. – Полагаю, британцы знают, что делают, не так ли? Я смотрела «Лютер».

Она смотрит Агате прямо в глаза.

– Лютер-то легко раскроет дело о гибели моей воображаемой сестры.

Агата дружески пихает Венлу в плечо.

– Слушай, я вчера даже не спросила, – вспоминает Венла. – Как дети?

– Хорошо.

Агата открывает в телефоне недавнюю фотографию.

– Боже, Эмилия совсем взрослая. И так похожа на тебя.

Агата улыбается, затем хмурится.

– Олави опять стал кусаться.

– Другие родители жалуются?

– Нет, благо он кусает себя, а не других детей.

– Рано или поздно забудет, – успокаивает Венла. – Все забывают.

Венла знает историю семьи. Когда в прошлом году Агата приехала на ее сорокалетие, патологоанатом пыталась убедить подругу подать заявление о переводе в полицию другой страны. Она знает, что Агате не будет покоя, пока призрак, который преследует ее и детей, все еще знает, где они живут.

Но Агата не может уехать. Лапландия – ее дом.

– Эй, я серьезно, – говорит Венла. – Они замечательные дети, и у них есть ты. С ними все будет хорошо. Со всеми вами.

Агата пожимает плечами. Можно ли забыть травму?

Позволят ли им когда-нибудь?

В морге Алекс стоит рядом с Вики и думает, что никогда не оправится от этого момента.

Они всегда были похожи друг на друга, он и сестра. Темноволосые, смуглолицые, скуластые.

Это нечто перед ним не его сестра. И дело не только в обритой голове – на спор Вики и не такое согласилась бы сделать – или в бледной коже и почерневших, обмороженных конечностях.

Ее застылость. Он не может припомнить Вики такой неподвижной.

Она всегда кипела. Была энергичной, искрометной. Не могла усидеть на месте.

Теперь же погасла сама ее суть.

Наверняка сестра яростно боролась за жизнь. Ведь она ее так любила. Любая опасность, которой подвергала себя Вики, каждый выброс адреналина, за которым она гналась, – все это лишь для того, чтобы чувствовать больше, сильнее, ярче. Кто бы это ни сделал с нею, он украл у нее то, за что она отчаянно цеплялась.

Ярость, которая вскипает в нем, так сильна, что грозит сокрушить его. Покачнувшись, он наклоняется к ее лицу.

– Прости, Вики, – шепчет он, надеясь, что сестра его слышит. – Прости, что подвел тебя.

Уже светает, когда Алекс и Агата выходят из морга и отправляются в Коппе, на берег озера Инари. Алекс впервые видит в Финляндии дневной свет – если можно так назвать этот сумрак.

Когда они утром вышли из отеля, было еще темно.

Первый час он ничего не говорит, размышляя о том, что недавно видел.

Но в конце концов начинает замечать пейзаж.

– Как много деревьев, – произносит он, даже не осознавая, что говорит вслух. По крайней мере, ему это кажется деревьями. Они такие громоздкие и отяжелевшие от инея и свежевыпавшего снега, что похожи на скульптуры. Непонятно, как не сломались под тяжестью того, чем нагрузила их погода.

– Да, только без особого разнообразия, – поясняет Агата. – Береза, ель да сосна. Правда, на севере Лапландии уже почти нет деревьев. Но да. Без малого три четверти территории Финляндии покрыты лесом. Именно этим мы и известны.

На узком участке дороги она машет рукой встречной машине. Алекс не представляет, как можно в подобных условиях с такой уверенностью водить машину.

– При свете по-другому выглядит, правда? – говорит она. – Наслаждайтесь, пока можно. В это время года повезет, если светло будет часов пять, да и то дни обычно тусклые.

– Угнетает? – интересуется Алекс.

Агата пожимает плечами.

– Мы уже давно привыкли. Вы знаете, что Рованиеми – это ворота за Северный полярный круг? Линия проходит как раз через деревню Санты. К концу лета мы так устаем от бесконечного дня и полного отсутствия ночи, что одно другое как бы уравновешивает. Технически у нас в Лапландии целых восемь времен года. Но люди почему-то считают, что за полярным кругом бывают только лето и зима.

– А вот эта деревня Санты, – спрашивает Алекс, – местным она нравится или только всех бесит?

– Она дает рабочие места, – отвечает Агата. – Здесь ведь приходится выбирать между туризмом и добычей полезных ископаемых. Деревня-то хорошая. Волшебная. Но есть и другие… эксклюзивные места. В Какслауттанене просто невероятно. Там есть стеклянные иглу, так что можно понаблюдать северное сияние не на полярном холоде, а под теплым одеялом, или даже поспать под северным сиянием. Это волшебно.

– Но дорого?

– Тут все дорого. Нам нужен правильный туризм. А Рождество – наша Мекка. И Санта, конечно же, финн.

Алекс искоса смотрит на Агату.

– Не верите, – усмехается Агата. – Но это правда. Йоулупукки живет в сопке под названием Корватунтури с женой Муори, олицетворением зимы, и делает игрушки в мастерской вместе с гномами.

– А не с эльфами?

– П-ф-ф. Американские выдумки. Как и красно-белая куртка со штанами. Все знают, что Йоулупукки носит козлиную шкуру. Он ведь изначально был символом плодородия. Рога на голове и все такое. И настоящие эльфы не работают с Сантой. У них своя магия.

– Да уж, этот козлиный костюм, наверное, просто сражает наповал семьи, которые покупают такие двухдневные туры, – сухо замечает Алекс.

– Ничего, мы смягчаем, – улыбается Агата. – Знаете, в наше почтовое отделение за полярным кругом ежегодно приходит полмиллиона писем из 198 стран. Вот вам доказательство. Санта принадлежит нам.

Она рассказывает все это совершенно невозмутимо. Алекс снова смотрит в окно. Вроде бы он недавно читал, что настоящий Санта-Клаус, святой Николай, был родом из Турции и похоронен в Ирландии. Однако вряд ли могила Санты привлекла бы такое количество туристов, как эта снежная страна чудес.

– Рождество было любимым временем года Вики, – медленно произносит он. – Когда весь остальной мир разделял ее… joie de vivre, жизнерадостность.

Теперь Агата смотрит на него; он чувствует ее взгляд.

– Итак, – спрашивает она, – когда вы в последний раз разговаривали с сестрой?

Такой вот плавный переход от экскурсовода к сыщику.

– Пять месяцев назад, – говорит Алекс.

Да он ни о чем другом и думать не может, кроме того, сколько времени прошло с тех пор, как они с Вики разговаривали в последний раз.

– И о чем вы говорили?

Он снова смотрит в окно.

– О подарке для родителей. На их очередную годовщину. Звонок был короткий. Вики предложила свой вариант и обещала отдать деньги, когда вернется домой. Она всегда обещала. И никогда не отдавала. Вики хотела отправить их в круиз. А я ответил, что не против каждый раз один платить за подарки, но это уже слишком. Ведь годовщина была обычная, даже не круглая. Сестра разозлилась. Мы наорали друг на друга. Она отключилась. А я не стал перезванивать.

Агата кивает.

– Понимаю. Вы же не знали, что произойдет.

Алекс проглатывает чувство вины.

– У нас есть записи ее телефонных разговоров, – говорит Агата. – Но вашего номера в них нет, так что она тоже не пыталась звонить вам. Такое случается между братьями и сестрами. Мелкие ссоры. Поверьте, я знаю.

Алекс вздыхает. Придется сказать ей правду.

– Моего номера нет в этих записях, – сообщает он, – потому что в августе я потерял свой телефон и в итоге сменил оператора. И не сообщил сестре тот новый номер, который давал вам.

– Вот как, – откликается Агата.

– Поэтому придется еще раз проверить записи и уточнить, не пыталась ли она все-таки мне позвонить. На старый номер.

Агата молчит. Они оба знают, что это значит. Что сестра могла нуждаться в его помощи, но ей не удалось с ним связаться.

– Я уверена, будь что-то срочное, она бы позвонила родителям, – предполагает Агата, спустя несколько неловких минут.

– Маловероятно, – отвечает Алекс. – Вики звонила домой, только когда нуждалась в финансовой подпитке. Она была на удивление рациональной, хоть и по-своему, как-то извращенно.

Он вздыхает.

– Знаете, на самом деле мы ведь не отдалились друг от друга. Мне просто нужна была передышка. Я не… не думал, что все это окажется так уж серьезно. Вики… мы все ее любили, она была очаровательна, но так и не повзрослела. Я думаю, это потому, что в семье она была младшей, этаким милым домашним любимцем. Которые очень умилительны и симпатичны, пока маленькие, однако вырастая перестают быть такими милахами. Да она и сама постоянно пропадала с радаров. Нередко от нее месяцами было ни слуху ни духу. Когда она это сделала в первый раз, мы все разозлились и ужасно расстроились. Но если это повторяется постоянно, тебе становится до лампочки. Устаешь ведь быть человеком, которому можно позвонить, когда вздумается.

Алекс умолкает. В его голосе звучат оправдывающиеся нотки. Он действительно оправдывается.

Они снова замолкают.

– Может, не мне об этом судить, – говорит Агата, – но здесь, в наших краях, у нее, кажется, все было в порядке. И друзья имелись. Не терзайтесь тем, что заботились о себе. Вы и не должны были отвечать за сестру.

Алекс пытается проглотить великодушно предложенный бальзам.

– В начале года она как-то упоминала пару друзей, – говорит он. – Я и фотографии их видел у нее в Инстаграме. По дороге рассматривал. Двое парней, кажется, Николас и Флориан. И еще подруга, Ниам вроде.

Алекс не сидел в соцсетях, поэтому фотографии были для него в новинку. Он корпел над страницами Вики, изучая каждое лицо, каждое место, где она снималась, пытаясь погрузиться в жизнь сестры.

– Когда она исчезла, то есть не пришла на работу, – недоумевает Алекс. – Почему никто не забеспокоился? Ведь у нее же был какой-то распорядок.

Агата ничего не говорит. Алекс смотрит на нее, спрашивая себя, о чем она умалчивает.

– Как я и сказала, – говорит она, – проводники, они такие, приходят и уходят. Заявление об увольнении она не подавала. Такое иногда случается.

Она отвечает с осторожностью. Алекс понимает, что есть нечто большее. С зеркала заднего вида свисает тот же брелок, и Алекс смотрит, как он крутится. Трое детей.

– Это ваши дети? – спрашивает он.

Женщина кивает.

Один из детей уже подросток. Может быть, здесь просто начинают раньше, думает Алекс. Все эти темные ночи. Чем еще заниматься, кроме как детей делать.

– Вики намекала на какие-нибудь неприятности, когда вы разговаривали с ней в последний раз? – спрашивает Агата.

Алекс щурится.

– Голос у нее был… взволнованный, – припоминает он. – Такой, взбудораженный. Словно она уже настроилась праздновать. Отсюда и предложение сделать шикарный подарок родителям.

– Никаких намеков на то, что она с кем-нибудь поссорилась?

– Ничего похожего. Думаете, это сделал кто-то, с кем она работала?

– Не знаю. Пока я была в Рованиеми, мои сотрудники опросили весь персонал «Лоджа». Как я уже говорила, мы знаем, где в последний раз видели Вики, и предполагаем, что той же ночью или вскоре после этого она и погибла. И эти первые часы после того, как ее видели, очень важны. И все, с кем она работала, представили нам алиби.

Агата, кажется, колеблется.

– В прошлом месяце на курорте было много туристов, – вздыхает она. – Свободных мест не осталось. В ноябре ведь дешевле, чем в декабре.

Алекс обдумывает это.

– Туристы, – произносит он. – Значит…

– Да, – подтверждает Агата. – Если это был турист, то его или ее, скорее всего, давно уже и след простыл.

– Его или ее? Значит, это могла быть и женщина?

– Не исключено.

Некоторое время оба молчат. Пока они едут, Алекс понимает, насколько скудно населена эта часть мира. Он никогда не видел ничего подобного.

Они проезжают через «городок», как называет его Агата, и останавливаются на небольшой заправке выпить кофе и воспользоваться туалетом. Судя по всему, в «городке» всего три или четыре дома. Алекс покупает плитку шоколада в синей обертке. К крепкому кофе ему нужно сладкое. Он пытается расплатиться на кассе картой, но Агата не позволяет и расплачивается своей.

Отъехав от заправки, они еще целый час не видят никакого жилья.

Но Агату такое долгое пребывание за баранкой, похоже, совершенно не утомляет, она привыкла к большим расстояниям и жуткой пустоте вокруг.

Убаюканный монотонным пейзажем из бесконечных деревьев и снега, снега и деревьев, Алекс постепенно погружается в дремоту.

Он открывает глаза, когда машина замедляет ход, и видит, что они приближаются к другому городу. Дорожный знак говорит, что это Коппе.

Город расположен внизу, в долине, окружен горами, и дорога идет под уклон.

Немногочисленные дома на окраине, за ними супермаркет, потом еще несколько невысоких зданий, в окнах которых в преддверии надвигающейся зимней ночи уже слабо мерцают огни, и затем, ниже города и за линией деревьев, Алекс мельком видит озеро Инари.

Это огромное застывшее пространство небытия.

Информационный щит сообщает, что в Коппе проживает четыреста человек, но большой отель на холме, мимо которого они проезжают, заставляет его предположить, что сейчас здесь людей гораздо больше.

– Вот мы и в Коппе, – говорит Агата. – Почти на краю света.

Алекс смотрит на точки, стремительно летящие вниз по одному из склонов, и понимает, что это лыжники. И тут на глаза попадается табличка, указывающая поворот к «Коппе-Лоджу» и туристическим домикам.

Что-то беспокоит Алекса. Что-то невнятное, ему самому еще не ясное, о чем он забыл спросить, поскольку устал и все еще потрясен.

В рассказе Агаты о пропаже его сестры что-то не вяжется.