Читать книгу Кощей – Риэлтор - - Страница 2

Воздух в офисе агентства «Золотой Ключик» всегда был душным, словно преддверие склепа, где не проветривали столетиями, но при этом пропитанным едким, почти незримым ароматом свежесваренного, до горечи крепкого кофе и нервозности. Геннадий Бессмертных, в миру просто Гена, морщился не столько от запаха – его бессмертные ноздри и не такое обоняли, – сколько от липкого предчувствия, что очередной день предвещает лишь новые витки безысходности. Каждый рассвет здесь, под тусклым светом офисных ламп, казался ему лотереей, где единственным «выигрышем» становился новый, еще более безнадежный объект, а проигрыш… о, проигрыш в «Золотом Ключике» был окончательным и бесповоротным, даже для таких, как он. Его бессмертие, столь редкое и ценное в иных мирах, здесь, среди шуршания бумаг и щелчков клавиатур, ощущалось проклятием, обрекающим на нескончаемую, до тошноты однообразную рутину.

Он сидел, склонив голову над экраном монитора, пожелтевшим от времени и пыли, словно старинный пергамент. Цифры в отчете, пляшущие перед глазами, никак не желали складываться, точно так же, как не складывалась его собственная жизнь, рассыпанная на бесконечные фрагменты. Рука, которая некогда привычно сжимала рукоять меча или несла на себе бремя скипетра, теперь с механической точностью выстукивала что-то на клавиатуре, набивая данные о чужих, никому не нужных квадратных метрах. Под сводами низкого потолка, давящего, словно крышка гроба, Гена чувствовал, как тысячелетняя усталость поднимается из самых глубин его существа, оседая тяжелым, вязким грузом в груди. Он устал. Устал от бесконечной вечности, от удушающей бюрократии, от нескончаемых, бесплодных попыток продать то, что никто не хотел, да и не мог себе позволить. В его древнем сознании мелькала мечта – крохотная, почти пошлая для существа его масштаба: маленькая, тихая пенсия на берегу Стикса, где можно было бы, наконец, забыться в блаженной апатии. Но Смерть, кажется, либо окончательно позабыла о своем самом стойком клиенте, либо, что было куда вероятнее, она сидела в соседнем кабинете, ожидая его.

Дверь кабинета Маргариты Леонардовны распахнулась с привычной, леденящей душу бесшумностью, точно по волшебству, без единого скрипа, без намека на движение воздуха. Из проема дохнуло прохладой, той самой, что исходит от старого, насквозь промороженного холодильника в давно заброшенном морге. Сама Маргарита Леонардовна, директор «Золотого Ключика», появилась, словно скользя по полированному линолеуму, её шаг был так легок, что не слышался даже шорох ткани. Ее костюм, безупречно скроенный, цвета воронова крыла, обтягивал точеную, почти неземную фигуру, а взгляд… о, этот взгляд! Он мог заморозить даже адское пламя, не то что кровь в жилах. Холодные, глубокие глаза, казалось, видели не просто его паспортные данные, но и все его грехи, от первобытных до вчерашних. Запах ее духов – горький, терпкий, острый, как ладан в старой церкви, смешанный с озоном после близкого удара молнии – всегда, без исключения, предвещал беду.

«Геннадий Бессмертных», – голос Маргариты Леонардовны был подобен звону хрусталя на похоронном колоколе. Спокойный, чистый, лишенный эмоций, но несущий в себе нечто неотвратимое, неминуемое. Геннадий вздрогнул, и лишь по мелькнувшей тени в его глазах можно было понять, насколько глубоко слова директора проникали в его древнюю душу.

«Вас вызывает», – завершила она, и эти два слова повисли в воздухе, словно приговор.

Он поплелся к кабинету, словно на эшафот, обреченно. Каждый шаг отдавался глухим, монотонным стуком в его бессмертной височной доле. Он чувствовал, как сотни глаз – или, вернее, глазков, потому что остальные риэлторы, мелкие, суетливые людишки, мельтешившие за столами, казались ему жалкими букашками – провожают его. Они знали. Знали, что Маргарита Леонардовна никогда не вызывает просто так, без веской, а чаще всего – зловещей причины.

Кабинет директора был не просто помещением, это было воплощение минимализма, доведенного до совершенства, и… устрашения. Стол из темного, почти черного дерева, несколько идеально гладких кожаных кресел, ни единой лишней детали, ни единого пылинки. Только на столе лежала одна-единственная папка, черная, зловещая, словно обложка древнего гримуара. От неё исходил легкий, едва уловимый запах сырости, как от старой гробницы, и… чего-то неописуемо древнего, пахнущего небытием. Геннадий сглотнул, ощущая, как его горло пересохло.

Маргарита Леонардовна села, сложив длинные, тонкие пальцы на столе. Они казались вылепленными изо льда, совершенными и безжизненными.

«Геннадий, – начала она, и ее голос оставался таким же спокойным, каким бывает только перед бурей, – у нас есть для вас особый объект».

Геннадий внутренне сжался, словно готовясь к удару. «Особый объект» в ее устах всегда, всегда означало катастрофу, бездну проблем, откуда нет выхода.

«Адрес – улица Хрустальная, дом 13, квартира 66. Двушка».

«Двушка?» – Геннадий удивленно поднял бровь. Обычно ему доставались самые безнадежные, крошечные однушки, проклятые студии, от которых отворачивались даже самые отчаянные покупатели.

«Да. Но… с нюансами».

Она подвинула папку, и Геннадий, с внутренним трепетом, осторожно приоткрыл ее. На первой же фотографии была изображена обычная, на первый взгляд, хрущевка. Обычная, если не считать того, что штукатурка отваливалась с фасада, словно кожа с разлагающегося трупа, а окна, пустые и темные, выглядели как глазницы черепа. Квартира внутри… это было нечто. Обои висели клочьями, напоминая древние, истлевшие свитки, пол местами прогнил, издавая запах плесени и тлена, а в углу потолка зияла дыра, словно туда провалился не метеорит, а сама надежда.

«Объект, мягко говоря, неликвидный. От него отказались все. Даже те, кто работал в нашем… филиале на погосте», – она позволила себе легкую, едва заметную усмешку, которая, впрочем, не добавила тепла ее лицу. – «Но я верю в ваш опыт, Геннадий. И в ваше… долголетие. У вас есть месяц. Или…» – Маргарита Леонардовна сделала выразительную паузу, и Геннадий почувствовал, как по его бессмертному позвоночнику пробегает нечто холодное, как ледяное дыхание могилы, словно сама Смерть погладила его по загривку. – «Или можете считать, что ваша бессмертная карьера в этом агентстве завершена. Навсегда. Без права на перерождение».

Он посмотрел на нее. В ее глазах не было ни тени сочувствия, ни капли сожаления, лишь холодный, расчетливый блеск, сияющий, как отточенное лезвие. Она была символом его вечной борьбы. Борьбы с абсурдом, с рутиной, с собственным бессмертием, которое, казалось, лишь увеличивало его страдания. Он принял папку, ощутив ее холод, словно холодную лапу судьбы, которая крепко сжала его. Он должен был продать эту квартиру. Иначе… иначе оставалась только та самая пенсия на берегу Стикса, но уже без денег, без надежды и даже без весла, чтобы переплыть реку забвения. Лишь мрак и пустота, куда более страшные, чем любая работа.