Читать книгу Ее Гром - - Страница 2

Там, где жил Гром, тишины не существовало. Вообще. Приют «Добрый дом» гудел, как гигантский, встревоженный улей. Лай, скулеж, визг, звон металла о металл – все сливалось в один непрерывный, громкий фон, от которого дрожали стены и звенело в ушах.

Гром стоял на задних лапах, передними опираясь на прочные прутья вольера. Его карие глаза, яркие и умные, лихорадочно сканировали коридор. Каждый звук, каждый шаг, каждая открывающаяся дверь – все было поводом! Поводом залаять, завизжать, захлебнуться от возбуждения. Он не мог иначе. Энергия, как электрический ток, била из него во все стороны. Он был метисом – в его жилах текла кровь пород, созданных для бега, охраны, работы. А здесь… здесь было тесно, шумно и безнадежно скучно.

– Гром! Тихо! – рявкнула проходящая мимо Ольга, сотрудница приюта, неся миску с водой для соседнего вольера. Ее голос был привычно усталым и резким.

Гром на секунду прижал уши и отпрыгнул от решетки, но уже через мгновение снова бросился вперед, сотрясая дверь мощным толчком и оглушительно лая: «Гав! Гав-Гав-Гав-Гав!»

Он лаял на Ольгу. Лаял на тень на стене. Лаял на пролетавшую за окном ворону. Лаял просто потому, что не мог молчать, потому что этот лай был криком его души: «Заметьте меня! Выпустите! Дайте мне сделать что-нибудь!»

Но его лай лишь заставлял людей морщиться и ускорять шаг. «Проблемный», «неуправляемый», «шумиха» – вот какие слова чаще всего звучали возле его клетки. Гром не понимал этих слов, но отлично чувствовал раздражение, нетерпение, а иногда и страх в глазах посетителей. Это заставляло его лаять еще громче, отчаяннее, пытаясь заглушить непонятную ему враждебность мира.

Он был не всегда таким. Смутные обрывки памяти хранили другие ощущения: холод, голод, громкие крики, боль от неожиданного удара… Потом – долгая дорога в тесной клетке, страх и одиночество. И вот – «Добрый дом». Здесь было тепло, кормили, но… клетка оставалась клеткой. А его прошлое оставило глубокий шрам недоверия и гиперактивности. Шум был его щитом и его криком о помощи одновременно.

В соседнем вольере старый пес Барни тихо поскуливал во сне. Гром тявкнул ему пару раз, пытаясь разбудить, поиграть. Барни лишь глубже зарылся в свою подстилку. Гром фыркнул, разочарованно. Он метнулся к миске, шумно хлебнул воды, расплескав половину на пол. Потом схватил потрепанную резиновую косточку, единственную игрушку, и с яростным рычанием принялся ее трепать, мотая головой из стороны в сторону. Резина скрипела, слюна летела брызгами.

Вдруг в дальнем конце коридора распахнулась дверь. Впустили новых людей! Гром замер на долю секунды, навострив уши. Потом – взрыв! Он рванул к решетке, подпрыгивая так высоко, что казалось, вот-вот перемахнет через нее. Его лай превратился в сплошной, оглушительный рев, сливаясь с лаем других собак. Он видел фигуры – большие, маленькие. Запахи – новые, чужие, интересные! Он должен был достучаться, обратить на себя внимание.

– Гром! Не можешь успокоиться?! – крикнула Ольга, появляясь рядом с группой посетителей – женщиной с двумя детьми. Она с раздражением стукнула ладонью по прутьям вольера Грома. – Вот, видите? Красивый, да? Но абсолютно неконтролируемый. Шумовая пушка. Для квартиры – катастрофа. Только частный дом и опытный хозяин.

Женщина с детьми испуганно отшатнулась от ревущей, прыгающей собаки. Мальчик лет восьми даже прикрыл уши руками.

– Ой, какой громкий!» – воскликнула женщина. – И сильный! Удержит ли его ребенок? Нет, нам такой не подойдет. Пойдемте, детки, посмотрим на тех котяток.

Они поспешно удалились. Гром, видя, что внимание ускользает, залаял еще отчаяннее, вложив в этот лай всю свою нерастраченную силу, всю тоску по простору, всю жажду контакта. Он бился о прутья, пока группа не скрылась из виду. Потом резко смолк. Энергия куда-то ушла, сменившись опустошающей усталостью. Он сполз по решетке на пол вольера, тяжело дыша, высунув язык. Его взгляд, еще минуту назад безумно-возбужденный, стал тусклым и печальным. Он ткнулся мокрым носом в холодный металл прутьев и тихо заскулил – один раз, совсем негромко. Звук, который никто, кроме него самого, не услышал в общем гомоне приюта.

Он снова был один. В своей шумной, одинокой клетке. Мир за решеткой казался огромным, ярким и недоступным. А его собственный голос, такой громкий, такой требовательный, был бесполезен. Он только отталкивал тех, кого он так отчаянно пытался привлечь.