Читать книгу Ее Гром - - Страница 4

Образ больших, грустных карих глаз и ощущение холодного носа на ладони не отпускали Лизу. Они преследовали ее во время ужина с мамой (папа снова задержался), пока она механически ковыряла вилкой омлет. Они не давали уснуть, пока она лежала в темноте, глядя в потолок. Они даже проникли в сны – сны, где громкий лай не пугал, а был криком о помощи, на который только она могла ответить.

Утром Лиза проснулась с твердым решением. Оно было таким неожиданным, что от него перехватывало дыхание. Она должна была сделать это. Должна была попытаться.

Страх никуда не делся. Он сжимал горло, когда она представляла, как будет говорить с родителями. Как они посмотрят на нее с непониманием. Как скажут свое привычное «может, когда-нибудь». Но рядом со страхом поселилось что-то новое – упрямое, жгучее чувство. Это была ее собака. Та самая, о которой она мечтала, рисовала в альбоме. Только настоящая. И ему было так же страшно и одиноко, как Лизе. Они поняли друг друга в тот миг тишины среди всеобщего шума.

Весь день в школе Лиза провела как в тумане. Уроки проходили мимо. Даже насмешливые взгляды Макса и Кати (видимо, история про «Гром и плаксу» уже разошлась по классу) не задели ее по-настоящему. Она готовила речь в голове. Перебирала слова. Рисовала в тетрадке бесконечные вариации серо-белой морды с умными глазами и чуть висячим ухом.

Вечером, когда наконец собрались все трое – мама, уставший папа и Лиза, – напряжение в воздухе стало почти осязаемым. Лиза сидела, сжимая под столом коленки, чтобы они не дрожали. Комок в горле мешал дышать.

– Лиза, Солнышко, ты вся какая-то напряженная, – заметила мама, разливая суп. – Школа? Опять эти ребята?

Лиза покачала головой. Она не могла больше ждать. Слова вырвались наружу, тихие, но удивительно четкие:

– Мама, папа… Я хочу взять собаку. Ту самую. Из приюта. Его зовут Гром.

Над столом повисла тишина. Мама замерла с половником в руке. Папа, до этого устало ковырявший ложкой в тарелке, медленно поднял взгляд.

– Гром? – переспросила мама, нахмурившись. – Это та… большая, которая так страшно лаяла? Ту, что тебя напугала до слез?

– Он меня не напугал! – выпалила Лиза, и ее собственный голос, прозвучавший громче обычного, удивил даже ее саму. – То есть… сначала да, было страшно. Очень. Но потом… Он… Он посмотрел на меня и… и замолчал. И тронул носом. – Лиза невольно посмотрела на свою ладонь. – Он понял.

– Понял? – Папа отложил ложку. Его голос был спокойным, но в глазах читалось непонимание и усталая тревога. – Лиза, милая, это же приютская собака. Большая, сильная. И, судя по всему, очень нервная. Ты слышала, как он орал? На весь приют! Какой у него характер? Что он пережил? Мы не знаем.

– А он знает команды? – спросила мама более мягко, но тоже озабоченно. – Как ты с ним гулять будешь? Он же тебя, хрупкую, как тростинку, потащит! И в квартире… Представляешь этот лай? У соседей истерика будет. И Петров снизу… он сразу начнет жаловаться.

Каждое слово родителей било в самое больное место Лизы. Они были правы. Совершенно правы. Гром был большим, шумным, необученным. Он пугал людей. Он был проблемой. Лиза почувствовала, как глаза начинают предательски щипать. Она опустила голову, сжимая кулаки под столом. Сдаться? Сказать: «Да, вы правы»? И оставить Грома там, в шумной клетке, с его грустными глазами?

– Он не злой, – прошептала Лиза так тихо, что родители наклонились, чтобы расслышать. – Он… Он как я. Только наоборот. Я боюсь шума. А он… он громко кричит, что ему страшно. И одиноко. – Она подняла глаза. В них стояли слезы, но горели они с невиданной прежде решимостью. – Я… я научу его. Я буду заниматься. Каждый день. Я обещаю! И гулять… я буду очень крепко держать поводок. А лай… Может, он так лает, потому что несчастен? Может, дома, с нами… он будет тише? Пожалуйста! Не навсегда… хотя бы… хотя бы попробовать? На испытательный срок? Как сказала Ольга из приюта? Пожалуйста!

Она выложила все свои аргументы, какие смогла придумать за день. Они казались такими хлипкими и детскими перед взрослой логикой родителей. Но в ее голосе, дрожащем, но не сломленном, звучала такая искренняя, почти отчаянная мольба, что мама положила руку на папину.

– Петр… – тихо сказала она.

Папа тяжело вздохнул. Он посмотрел на Лизу, на ее бледное, напряженное личико, на глаза, полные слез, но не сдающиеся. Он видел ее всегда тихой, послушной, почти незаметной. Такой настойчивой он ее еще не видел никогда.

– Испытательный срок… – пробормотал он, потирая переносицу. – Это серьезно, Лиза. Очень серьезно. Собака – не игрушка. Это огромная ответственность. Кормление, прогулки в любую погоду, уборка, ветеринар, дрессировка… Это время, силы, деньги.

– Я все буду делать! – быстро сказала Лиза, ловя проблеск надежды. – Я встану раньше, чтобы погулять перед школой! Буду убирать! Экономить карманные деньги на корм! Я… я готова!

– А если не справишься? – спросил папа прямо, глядя ей в глаза. – Если он окажется слишком трудным? Если будет лаять без остановки? Если напугает тебя снова? Если соседи взбунтуются? Тогда придется вернуть его, Лиза. Понимаешь? Вернуть в приют. Сможешь ты с этим смириться?

Мысль о том, чтобы снова привести Грома в неуютную клетку, заставила Лизу содрогнуться. Это было бы предательством. Но страх перед этим был слабее той новой, жгучей решимости внутри.

– Я… я постараюсь так, чтобы не пришлось возвращать, – тихо, но твердо сказала она. – Я сделаю все, что смогу. Обещаю!

Папа и мама переглянулись. Между ними пробежал немой диалог. Мама чуть кивнула. Папа снова вздохнул, более сдавленно.

– Ладно, – сказал он наконец. – Условия: строго испытательный срок. Месяц. Не больше. Мы позвоним в приют, поговорим с этой… Ольгой. Узнаем все подробности. Если они скажут, что собака категорически не для квартиры или агрессивен – все. Точка. Если согласятся… – он посмотрел на Лизу, – то ты берешь на себя основную заботу о нем. Прогулки, кормление по графику, уборка лотка или следов на полу. Мы поможем, но главное – на тебе. И если через месяц будет хоть одна серьезная проблема – шум, агрессия, твоя неуспеваемость в школе, жалобы соседей – Гром вернется. Честно?

Сердце Лизы колотилось так сильно, что она боялась, его услышат. Месяц. Всего месяц. И столько условий… Но это был шанс! Единственный шанс.

– Честно, – выдохнула она, и впервые за этот вечер на ее губах дрогнуло подобие улыбки. – Спасибо! Спасибо огромное!

– Не благодари раньше времени, – покачал головой папа, но в углу его глаза мелькнуло что-то похожее на отеческую гордость. – Сначала поговорим с приютом. Завтра. А теперь доедай суп, он остыл.

Лиза взялась за ложку, но есть не хотелось. Внутри все ликовало и трепетало одновременно. Она вытащила из кармана смятый листок из тетради. На нем был нарисован Гром. Не ревущий у решетки, а тот самый – с грустными, понимающими глазами. Она погладила рисунок пальцем.

«Держись! – мысленно сказала она нарисованной собаке и той, настоящей, далекой. – Я иду за тобой. Мы попробуем. Мы обязаны попробовать».