Читать книгу Школа сердец - - Страница 4

Андрей стоял у окна учительской, держа в руках остывшую чашку кофе и наблюдая за школьным двором. Конец первой учебной недели сентября принес с собой особенную атмосферу – дети уже привыкли к ритму, но еще сохраняли летнюю непосредственность. За высокими окнами московской гимназии "Знание" расстилался тихий дворик с вековыми липами, и в воздухе уже чувствовалось дыхание осени.

Два дня прошло с того момента, как он стал свидетелем невероятной трансформации Кирилла Волкова. Два дня, в течение которых он не мог выбросить из головы образ Соловьевой – не той напористой идеалистки, с которой впервые столкнулся у стенда с объявлениями, а профессионала, способного буквально за несколько дней изменить поведение самого проблемного ученика в школе.

– Андрей Викторович, вы опять размышляете о превратностях педагогической судьбы? – подшутила Елена Дмитриевна, подходя к кофемашине. – Или все-таки о нашей новой коллеге?

Он обернулся, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица. За двенадцать лет работы в гимназии "Знание" он привык к тому, что любое изменение в его поведении не проходит незамеченным. Коллектив здесь был как большая семья – со всеми вытекающими преимуществами и неудобствами такого устройства.

– Просто анализирую результаты нововведений, – ответил он сухо. – Как любой ответственный педагог должен делать.

– Ну конечно, – усмехнулась Елена, и в ее голосе послышались характерные нотки женской проницательности. – И как же вам результаты?

Андрей промолчал, но мысленно был вынужден признать: результаты действительно впечатляли. За эти несколько дней он не мог не заметить изменений в атмосфере школы. Дети стали… как это сказать… внимательнее друг к другу? Вчера он видел, как старшеклассники помогли первоклассникам разобрать портфели после урока физкультуры, хотя обычно просто прошли бы мимо.

Но дело было не только в детях. Сама Марина Игоревна… Соловьева, строго поправил он себя, стараясь сохранить профессиональную дистанцию даже в мыслях. За эти дни он невольно наблюдал за ее работой – не из праздного любопытства, конечно, а из… ну, скажем, профессионального интереса. И то, что он видел, кардинально отличалось от его первоначальных представлений о молодых специалистах с революционными идеями.

В понедельник утром, проходя мимо ее кабинета, он случайно услышал, как она разговаривала с родителями одного из пятиклассников. Голос ее был спокойным, профессиональным, но в то же время полным неподдельного участия. Она не читала нотации и не вещала с высоты своего образования – она искренне пыталась помочь семье найти общий язык с ребенком.

– …понимаете, агрессия – это всегда крик о помощи, – слышал он ее слова через полуоткрытую дверь. – Ваш сын не плохой, он просто не знает, как по-другому выразить свою потребность во внимании…

Андрей тогда остановился в коридоре, пораженный тем, насколько точно она умела формулировать сложные психологические концепции простыми, понятными словами. В ее речи не было псевдонаучной терминологии, которой грешили многие молодые специалисты, пытающиеся произвести впечатление. Только честное желание помочь.

Во вторник он стал свидетелем ее работы с группой шестиклассников. Проходя по коридору во время перемены, он заметил небольшое скопление детей у кабинета психолога. Заинтересовавшись, он незаметно приблизился и увидел Марину, сидящую прямо на полу в окружении учеников. Она показывала им какие-то карточки с изображением эмоций, и дети наперебой рассказывали, когда они испытывали подобные чувства.

– А злость – это нормально? – спросила девочка с косичками.

– Абсолютно нормально, – ответила Марина серьезно. – Злость – это сигнал о том, что что-то идет не так, как нам хотелось бы. Важно научиться понимать этот сигнал и правильно на него реагировать.

– Как?

– Например, можно сказать: "Я злюсь, потому что мне кажется несправедливым то, что произошло". Или: "Я сержусь, но готов выслушать твою точку зрения". Попробуем?

И дети начали практиковаться, а Марина терпеливо корректировала их попытки, поощряя каждое усилие. Андрей тогда подумал, что в его время – а он был всего на шесть лет старше – никто не учил детей таким вещам. Эмоции считались чем-то второстепенным, неважным по сравнению с академическими знаниями.

А в среду произошло то, что окончательно поколебало его скептицизм.

Он проводил дополнительное занятие по математике для старшеклассников, готовящихся к олимпиаде, когда в кабинет вбежал запыхавшийся Кирилл Волков.

– Андрей Викторович, извините, что прерываю, но там в спортзале…

– Что в спортзале? – строго спросил Андрей, недовольный нарушением занятия.

– Девятиклассники издеваются над семиклассником. Я попробовал их остановить, как… как учила Марина Игоревна, но они не слушают. Говорят, что я сам недавно таким же был.

Кирилл говорил это с таким искренним беспокойством в голосе, что Андрей невольно отложил в сторону мел. Еще месяц назад этот подросток сам был инициатором большинства конфликтов в школе. А теперь он прибежал за помощью, пытаясь защитить младшего?

– Занятие окончено, – объявил Андрей старшеклассникам. – Повторите теорему Пифагора и ее доказательство к пятнице.

В спортзале он действительно обнаружил неприятную сцену: трое девятиклассников развлекались тем, что заставляли худенького семиклассника отжиматься, якобы "помогая ему стать сильнее". Андрей быстро пресек издевательство, но больше всего его поразила реакция Кирилла.

– Вы же понимаете, что он чувствует себя беспомощным и униженным? – обратился подросток к обидчикам, когда Андрей разбирался с ситуацией. – Представьте, что так поступили бы с вашим младшим братом или сестрой. Вам бы понравилось?

Простые слова, но произнесенные с такой убежденностью, что даже старшие ребята притихли. А ведь еще недавно Кирилл решал подобные ситуации кулаками или язвительными замечаниями.

Теперь, стоя у окна учительской в пятницу вечером, Андрей мысленно прокручивал эти эпизоды снова и снова. Его рациональный ум требовал найти логическое объяснение происходящему, но сердце – и он с удивлением обнаружил, что еще способен прислушиваться к нему – нашептывало совсем другое.

Может быть, Марина была права? Может быть, эмоции действительно играли более важную роль в жизни, чем он готов был признать?

Воспоминание о ее вчерашних словах всплыло в памяти с неожиданной четкостью: "Иногда самые умные люди забывают, что интеллект без эмоций – это как компьютер без программного обеспечения. Мощный, но бесполезный для решения человеческих задач".

Она сказала это не ему, а группе учителей во время обсуждения проблем современного образования, но Андрей почувствовал, будто эти слова были адресованы лично ему. Ведь он именно таким и был все эти годы – мощным, но… бесполезным для решения человеческих задач?

Внезапно дверь учительской открылась, и в комнату вошла сама Марина. Она выглядела уставшей – волосы слегка растрепались, на щеках играл румянец, а в руках она держала стопку детских рисунков.

– Добрый вечер, коллеги, – поздоровалась она, обращаясь ко всем присутствующим, но взгляд ее на мгновение задержался на Андрее, и в этом взгляде было что-то новое – не напряжение первых дней, а осторожное любопытство.

– Марина, как успехи с программой? – спросила Елена, отрываясь от проверки тетрадей. – Дети довольны?

– Более чем довольны, – улыбнулась Марина, присаживаясь на свободный стул и расправляя юбку строгого темно-синего костюма. – Сегодня пятиклассники рисовали "портреты эмоций". Хотите посмотреть?

Она разложила на столе несколько рисунков, и Андрей невольно приблизился. Детские работы поражали своей искренностью: радость изображалась как яркое солнце с множеством лучей, грусть – как дождевая тучка, а злость – как огненный дракон.

– А это что? – спросил он, указывая на один из рисунков, где среди привычных эмоций было изображено что-то неопределенное – смесь темных и светлых тонов.

– Это Лена Морозова нарисовала "растерянность", – объяснила Марина. – Она сказала, что иногда не понимает, что именно чувствует, и это ее пугает.

– И что вы ей ответили?

Марина посмотрела на него с некоторым удивлением – видимо, не ожидала, что он проявит интерес к таким "несерьезным" вещам.

– Что это абсолютно нормально, – ответила она мягко. – Что даже взрослые люди не всегда могут точно определить свои чувства. И что важно не бояться этой неопределенности, а учиться ее принимать.

Ее слова отозвались в его душе неожиданным пониманием. Разве не то же самое он испытывал сейчас – эту странную смесь уважения, любопытства и чего-то еще, чему не мог дать название?

– А взрослые тоже могут рисовать портреты эмоций? – спросил он, сам удивляясь своему вопросу.

Елена повернулась к нему с изумлением, а Марина улыбнулась – первой искренней, теплой улыбкой, которую он от нее видел.

– Конечно, – сказала она. – Более того, взрослым это часто нужнее, чем детям. Мы так привыкаем скрывать свои чувства, что иногда перестаем их замечать.

– Интересная теория, – заметил он, стараясь сохранить привычную интонацию, но в голосе проскользнули нотки искреннего любопытства.

– Это не теория, Андрей Викторович, – возразила Марина, и в ее тоне не было вызова – только спокойная уверенность профессионала. – Это практика. Я сама регулярно рисую свои эмоции. Помогает лучше понимать себя.

– И что вы рисовали сегодня?

Вопрос вырвался у него прежде, чем он успел его обдумать. Слишком личный, слишком прямой. Но Марина не смутилась.

– Смесь гордости и тревоги, – ответила она честно. – Гордости за детей, которые так быстро откликнулись на программу. И тревоги за то, смогу ли я оправдать доверие администрации и коллег.

Ее откровенность застала его врасплох. В их мире редко признавались в сомнениях и страхах – принято было демонстрировать уверенность и компетентность. А она говорила о своих переживаниях так просто и естественно, будто это само собой разумеющееся.

– Полагаю, поводов для тревоги нет, – сказал он, и в его словах прозвучало больше тепла, чем он планировал. – Результаты говорят сами за себя.

– Спасибо, – она слегка покраснела, и это неожиданно тронуло его. – Особенно приятно слышать это от вас.

– Почему от меня?

– Потому что вы не из тех, кто раздает комплименты направо и налево. Если Андрей Викторович Орлов говорит, что результаты хорошие, значит, они действительно хорошие.

В ее словах не было лести – только констатация факта. И от этого они звучали еще более ценно.

– Кстати, – продолжила Марина, собирая рисунки в стопку, – хотела с вами посоветоваться по одному вопросу. У меня есть идея проекта, который мог бы объединить эмоциональное и логическое развитие детей. Математика плюс психология. Что думаете?

Андрей почувствовал, как что-то внутри него откликнулось на эти слова. Предложение сотрудничества? От нее? После всех его первоначальных выпадов против ее программы?

– Интересно, – сказал он осторожно. – А что именно вы имеете в виду?

– Например, можно разработать задачи, которые учат детей не только считать, но и анализировать эмоциональные реакции на успех и неудачу. Или создать математические модели для понимания групповой динамики. Впрочем, – она слегка засмущалась, – возможно, это звучит глупо…

– Нет, – перебил он, и в его голосе зазвучали нотки, которых он у себя давно не слышал – энтузиазм, профессиональный интерес. – Совсем не глупо. Это… действительно интересный подход.

– Правда? – в ее глазах загорелись искорки радости, и это неожиданно тронуло его больше, чем хотелось признать.

– Правда. А что если мы встретимся и обсудим детали? – он немного помедлил, понимая, что делает шаг, который изменит характер их отношений. – Может быть, в понедельник после уроков? Если вас это устраивает, конечно.

– С большим удовольствием! – в ее голосе прозвучала такая искренность, что Андрей почувствовал странное тепло в груди.

Елена, которая все это время притворялась, что полностью поглощена проверкой сочинений, многозначительно улыбнулась в свои тетради, но мудро промолчала.

– Тогда договорились, увидимся в понедельник, – кивнул Андрей, собирая свои вещи. – Хороших выходных, Марина Игоревна.

– И вам хороших выходных, Андрей Викторович, – ответила она, и в формальной вежливости вдруг послышались нотки чего-то более теплого.

Выходя из учительской, он почувствовал что-то новое – предвкушение. Давно ли он ждал понедельника не как начала очередной рабочей недели, а как возможности… чего? Узнать ее лучше? Поработать вместе? Или просто снова увидеть эти серые глаза, которые умели быть одновременно серьезными и смеющимися?

На улице уже стемнело, и сентябрьский вечер пах опавшими листьями и близким дождем. Андрей медленно шел к машине, размышляя о прошедшей неделе.

Еще семь дней назад он был абсолютно уверен в правильности своих взглядов на образование, на жизнь, на людей. Марина Соловьева казалась ему типичной молодой идеалисткой, которая быстро разочаруется в реальности и либо уйдет из профессии, либо станет такой же циничной, как большинство их коллег.

Но теперь… Теперь он начинал понимать, что, возможно, ошибался. И дело было не только в очевидных результатах ее программы. Дело было в том, как она работала – с искренней верой в то, что делает, с готовностью вкладывать в детей не только знания, но и частичку своей души.

Когда он последний раз работал с такой отдачей? Когда перестал видеть в учениках просто объекты для передачи знаний и начал воспринимать их как… как живых людей со своими переживаниями, страхами, мечтами?

Садясь в машину, Андрей поймал себя на мысли, что впервые за много лет с нетерпением ждет понедельника. И причина этого нетерпения носила имя Марина Игоревна Соловьева.

Возможно, пришло время пересмотреть некоторые свои убеждения. Возможно, эмоции действительно заслуживают большего внимания, чем он им уделял. А может быть, дело было не только в эмоциях, а в том человеке, который открывал ему их важность.

Мысль эта была одновременно пугающей и волнующей. Но отогнать ее он уже не мог.

Заведя двигатель, Андрей последний раз взглянул на окна школы. В одном из них – том, где располагался кабинет психолога – еще горел свет. Марина, видимо, задержалась, готовясь к занятиям следующей недели.

– До понедельника, – тихо сказал он и поехал домой, предвкушая предстоящий разговор больше, чем готов был себе признать.