Читать книгу Сон, в котором я пробуждаюсь - - Страница 7

34.

Фонари, тускло освещавшие мостовую, отбрасывали на стены домов зловещие, искажённые тени. За одним из окон прямо напротив этих теней, в скромной, но опрятной квартире, сидел человек по имени Виктор – мужчина среднего возраста, с резкими чертами лица и печатью многолетних размышлений на челе.

Его резкие черты лица и печать раздумий на челе словно сами говорят нам о многолетнем напряжении – о внутренней борьбе, требующей предельной собранности, словно у артиста, удерживающего равновесие на хрупкой пирамиде собственных выборов.

Аналогия с цирковым эквилибристом, который беспредельно собран и ловок при балансировании на собираемой, им же самим, пирамиде из различных предметов, отлично описывает человека, который способен мастерски справляться с ситуациями и вызовами в настоящем моменте. Такой человек обладает умением сохранять хладнокровие, находясь в равновесии даже в сложных ситуациях, и принимать взвешенные решения, чтобы успешно справляться с тем, что возникает перед ним.

Его комната была небогато обставлена, но в ней чувствовался вкус и порядок.

Единственным беспорядком в квартире Виктора в этот момент, был он сам.

Словно подчиняясь какому-то внутреннему порыву, Виктор метался из угла в угол, как заключённый в камере собственных мыслей. Его шаги гулко раздавались по паркетному полу, а взгляд, тревожный и полный сомнений, то и дело цеплялся за мелочи, которые обычно ускользают от внимания: угасающий свет лампы, забытая книга на столе, паутина в углу.

– Слабоумный! – вдруг раздался его голос, и это слово эхом отозвалось в тишине комнаты. Оно прозвучало резко, как хлыст, который Виктор сам обрушил на свою спину. Он остановился посреди комнаты, словно поражённый собственной выходкой, и в тот же миг перед его мысленным взором возник образ мальчика, каким он был когда-то. Маленький Витя стоял перед учителем, опустив глаза, чувствуя на себе осуждающий взгляд, и в груди его разрасталось знакомое чувство вины, которое теперь, спустя годы, преследовало его в ином облике.

Он подошёл к окну и, облокотившись на подоконник, посмотрел на ночной город. Где-то вдали пробежал экипаж, стук его рессор нарушил мёртвую тишину. В лицо Виктора ударил холодный воздух, освежая мысли. Он чувствовал, как гнев, кипевший в его груди, постепенно угасает, уступая место чему-то более глубокому – грусти, какой-то древней.

– Ах, как же слаб человек, – прошептал он, опустив плечи. – Мы вечно стремимся к совершенству, но каждый раз спотыкаемся о мелочи, которые сами же раздуваем до размеров трагедии.

Его взгляд устремился в даль, но разум обратился внутрь себя. Перед его внутренним взором мелькали картины прошлого: детство в скромном доме, отцовский голос, полный требований, взгляд матери, всегда тревожный, но молчаливый. Все эти образы сливались в единое целое, формируя в его душе осознание, что злость, сжигающая его изнутри, не принадлежала только ему одному. Это был багаж, переданный ему годами, словно фамильное проклятие, от которого не так-то просто избавиться.

– Как же легко мы позволяем другим внушить нам, что мы недостаточно хороши, – задумчиво произнёс он, глядя на слабый свет луны. – И как тяжело потом отделить их голос от своего.

Сделав глубокий вдох, Виктор отвернулся от окна, его шаг стал твёрдым и уверенным. Он взял со стола пальто, накинул его на плечи и, схватив шляпу, решительно направился к двери. Он больше не ощущал себя узником своих мыслей. Напротив, ему казалось, что этот момент подарил ему нечто большее – новую решимость, новую надежду.

Выходя из дома, Виктор взглянул на звёздное небо и, впервые за долгое время, улыбнулся. Эта улыбка была скромной, но в ней таилась искра, способная зажечь целую вселенную. Ведь он понял: жизнь – это не об «искусстве не падать», а о «подниматься снова».

Q.S. 51: De speculo irae

(О зеркале гнева)

К ученику, однажды, пришёл гость.

Он вошёл без стука и стал ходить по комнате.

Ученик крикнул!

Гость остановился.

Это был он сам.

Они смотрели друг на друга.

Мальчик исчез.

Осталась тишина.

Commentarius:

Гнев – не враг, но зеркало, в котором отразилось забытое лицо. Гнев зовёт по имени не другого – а тебя.

Если ты разобьёшь зеркало – ты не узнаешь, кого оно отражало.

Если ты вступишь с отражением в бой – ты проиграешь, даже победив. Ты борешься с призраком,

но удар наносишь своему лицу.

Если ты склоняешь голову -

ветер перестаёт быть врагом, и становится дыханием.

Когда ты узнаешь в гневе – зов,

и в себе – отзывающегося,

всё, что было цепью,

становится дверью.

Мягкий свет луны лёг на пол.

Он вышел из дома —

не победителем,

а человеком.

35.

В один из таких холодных зимних вечеров, когда луна бледным серпом застыла над Вечным заснеженным лесом, тропинка вдруг ожила. По ней, слегка подпрыгивая и поворачивая золотистый бок то влево, то вправо, катился самый обыкновенный, но одновременно удивительный Колобок. Он сам не знал, откуда пришёл и, если честно, куда катится, но был уверен: где-то впереди его ждёт что-то великое.

Лес, стоявший в этот час в преддверии ночной тишины, разносил звуки напева, который Колобок мурлыкал себе под нос. Неожиданно дорога оборвалась у старого дуба, под которым сидела Лиса.

– Добрый вечер, путник! – сказала она, хитро прищурив один глаз.

Колобок слегка притормозил, накренился и осторожно ответил:

– Здравствуй. Но кто ты и зачем сидишь здесь одна?

– Меня зовут Лиса, – спокойно произнесла она, хитро улыбаясь. – Но ты можешь считать меня тенью одной из мыслей, что недавно посещали тебя. Спой мне свою песенку, и, возможно, я помогу тебе понять, откуда ты и куда катишься.

Колобок задумался.

Он ведь сам до конца не понимал, почему решил отправиться в путь. Может, Лиса действительно способна пролить свет на его странствия?

– Я родился из теста, – начал он. – Тёплого, пушистого. Бабушка и дедушка испекли меня в старой печи. Но почему-то мне показалось, что я не просто еда. Я сбежал от них, чтобы узнать, кто я…

Лиса слушала его очень внимательно, слегка качая головой, будто отсеивала из его слов самое важное.

– Ты говоришь, что ты "не просто еда", – повторила она. – Похоже, это так. Разве простой пирог может катиться по лесу, напевая песни? Разве то, что ты сбежал, уже не делает тебя не таким, как все?

Колобок обрадовался: слова Лисы звучали как откровение.

– Ты права, – кивнул он. – Значит, я нечто особенное?

– Без сомнения, – ответила Лиса. – Ты – отражение чего-то большего.

Она хитро прищурилась и добавила:

– Все твои песни, что ты пел на пути, все твои рассказы – откуда они? Ты слышал их раньше, верно? У бабушки, у дедушки, у зверей, которых встречал. Ты отражаешь их мысли.

Колобок задумался.

– Значит, я не настоящий? Просто повторяю то, что слышал?

– Ты настоящий, но твоя суть – в отражении, – мягко ответила Лиса, придвигаясь ближе. – Ты, как бы, возвращаешь миру его слова, но в новом свете.

– Это… звучит красиво, – пробормотал Колобок.

– Мир, – продолжила Лиса, – это игра, где слова, как мячики, отскакивают от поверхности сознания. Мы слышим их, ловим, переиначиваем, отражаем. Одни мячики – тяжёлые и весомые, как аксиомы, другие – лёгкие, как анекдоты. Но все они возвращаются к нам в ином виде, обогащённые восприятием.

Колобок молчал, обдумывая её слова. Если он всего лишь отражение чужих мыслей, то кто тогда тот, кто их создаёт? Кто запускает эту игру? Кто подаёт эти мячи?

Лиса наблюдала за его раздумьями с лёгкой улыбкой.

– На первый взгляд подающий очевиден – это собеседник, человек напротив, чей голос – пусковой механизм любого диалога, – произнесла она, придвигаясь ещё чуть ближе. – Но не торопись с выводами, Колобок, ибо в этой игре подающий остаётся скрытым.

– Как это? – тихо спросил Колобок.

– Наш собеседник лишь промежуточное звено, – пояснила Лиса. – Слово, которое мы от него слышим, – это эхо другого слова, сказанного кем-то до него. Этот "кто-то" остаётся в тени, как фигура за театральной ширмой. Значит, искать подающего нужно не среди людей.

Колобок молчал, осознавая глубину её слов.

– Можно было бы предположить, что слова подаются каким-то универсальным разумом, который направляет нас, словно автор огромного романа, где каждый персонаж озвучивает свой текст, – продолжала Лиса своим вкрадчивым голосом. – Однако это объяснение не выдерживает критики, ибо тотальность этого разума предполагает не просто источник, но и финальную цель, как если бы слова сами по себе существовали ради него. Но слова ведь не просто мячики, они – фрагменты, рассыпающегося на осколки смысла.