Читать книгу «Жизнь странная штука» - - Страница 5

Годы ползли, словно ржавые шестеренки забытого механизма. Мир за стенами убежища оставался прежним – мир ярких, но пустых огней, мира, где люди двигались по предсказуемым траекториям, реагируя на стимулы с точностью насекомых. Для них существовало только то, что можно увидеть, потрогать, измерить стандартным прибором. Они жили в плоской реальности, двухмерной проекции без глубины и контекста. А я… я теперь знала, что есть другие измерения. И Кай был моим проводником.

Мне было пятнадцать, когда я переступила порог его настоящей мастерской. Это было не просто подвальное помещение, как то, где мы встретились впервые. Это был целый лабиринт под городом, паутина старых тоннелей, заброшенных станций, забытых коммуникаций, куда не проникал надзор Октавиана и его безликих церберов. Здесь, в полумраке, среди пыли и запаха озона, жили и работали Прогрессоры. Они были немногочисленны, разрозненны, но каждый из них горел странным, внутренним светом, который я научилась распознавать.

Кай стал моим учителем. Не по школьной программе – эти знания казались смехотворно примитивными после первых же его уроков. Он учил меня видеть. Не глазами. Чем-то другим, чем-то, что у меня было всегда, но чему я не находила названия. Теперь я знала – это было восприятие невидимого поля, информационной матрицы, пронизывающей все сущее.

«Большинство людей, Ева, – говорил Кай, его голос был хриплым от пыли и многолетней усталости, – видят лишь физическую оболочку. Они видят дерево, но не видят потоки энергии, которые его питают. Они видят лицо человека, но не видят вибрации его мыслей, истинных намерений, скрытых за отшлифованной маской вежливости или безразличия. Они живут в мире следствий, не видя причин, которые лежат в другой плоскости».

Мы сидели в его лаборатории. Это была странная смесь старой и новой техники. Рядом с допотопными осциллографами стояли мерцающие экраны, показывающие какие-то фрактальные узоры и пульсирующие графики, не имеющие отношения к известной физике. Кабели тянулись от непонятных приборов к креслу, куда Кай часто сажал меня.

«Наши предки, – продолжал он, настраивая что-то на пульте, – знали об этом. Они называли это духом, душой, эфиром, праной, божественной энергией. Потом пришли "просвещенные", которые все разложили на атомы, на химические реакции, на импульсы нейронов. И объявили, что больше ничего нет. Они убили контекст, убили смысл. Осталась только функция».

На экране перед нами вспыхнула сложная, многомерная структура. Она менялась, переливалась цветами, которые я не могла бы описать словами. Я *чувствовала* эту структуру. Чувствовала ее логику, ее состояние. Это было похоже на музыку, но не звук, на мысль, но не слово.

«Это, – сказал Кай, – то, что мы называем Информационным Полем. Или иногда, в шутку, Великим Контекстом. Все во Вселенной связано с ним. Каждая мысль, каждое действие, каждое событие оставляет в нем отпечаток. И наоборот – Поле влияет на физический мир. Но только те, кто "пробудился", могут воспринимать его напрямую. А ты, Ева, ты его чувствуешь от рождения».

Он учил меня не только чувствовать, но и интерпретировать. Используя приборы, которые, по его словам, были созданы еще первыми Прогрессорами много десятилетий назад – изгнанными учеными, философами, художниками, которые отказались принять плоское видение мира. Эти приборы были вроде костылей для восприятия, позволяя увидеть то, что я чувствовала интуитивно.

Например, мы работали с "Резонатором Сознания". Это был сложный агрегат из металла, проводов и мерцающих кристаллов. Когда я фокусировала свое внимание на определенном человеке (используя его фото, запись голоса или даже просто мысленно представляя его), Резонатор "подключался" к его слепку в Информационном Поле. На экране появлялся узор. У "био-роботов" эти узоры были простыми, повторяющимися, почти механическими. У них не было глубины, не было настоящей сложности. Это были паттерны поведения, страхи, примитивные желания – все то, что составляло их инстинктивную сущность.

«Видишь? – показывал Кай. – Вот узор Леи».

Я видела. Узор моей старой подруги был сложным, чем у большинства, с которыми мы работали – в нем были проблески чего-то большего, отголоски детской чистоты и любопытства. Но он был словно покрыт слоем грязи, подавлен, загнан в жесткие рамки социальных норм и страхов. Это было больно видеть. Ее узор кричал о нереализованном потенциале.

«А вот, – Кай переключил настройки, – узор кого-то из "них"».

Экран вспыхнул агрессивным, острым узором, который словно пытался проткнуть само Поле. В нем была только жажда власти, контроля, разрушения. Никакого созидания, никакого любопытства, только догма и примитивная сила.

«Октавиан?», – спросила я.

Кай кивнул. «Октавиан или кто-то из его ближайшего окружения. Они – самые яркие представители Регрессоров. Те, кто активно подавляет любое проявление истинного сознания. Они боятся его. Потому что истинное сознание не поддается контролю, не действует по предсказуемым правилам. Оно – хаос для их плоской логики».

Мое обучение включало не только теорию и работу с приборами. Кай заставлял меня медитировать часами, учиться успокаивать "шум" физического мира, чтобы лучше слышать "голос" Поля. Он давал мне старые книги – по квантовой физике, по философии, по древним учениям – и заставлял искать в них крупицы истины, утерянные в буквальных интерпретациях.

«Каждый великий текст, – говорил он, – будь то научный трактат, философский диалог или религиозное писание, содержит слои смысла. Первый слой – буквальный, самый примитивный. Второй – аллегорический, символический. Третий – анагогический, связанный с высшим знанием, с Информационным Полем. Регрессоры остановились на первом. Они берут цитату – "Не судите" или "Не укради" или "В начале было Слово" – и превращают ее в тупой, бездушный закон или лозунг. Не понимая контекста, не видя связи с целым, не чувствуя энергии, которая стоит за этими словами».

Он показывал мне примеры. Рекламные щиты, использующие фразы из древних текстов для продажи очередного ненужного гаджета. Политические речи, превращающие глубокие идеи в примитивные призывы. И даже их система образования – набор фактов без связей, набор правил без понимания их истоков.

Жизнь в подполье была тяжелой. Постоянная опасность. Нехватка ресурсов. Моральное бремя. Некоторые Прогрессоры были сломлены, другие – слишком фанатичны. Были те, кто видел в моих способностях чудо, почти религиозно. Были те, кто относился с чисто научным интересом. Кай держался особняком, всегда прагматичный, всегда с легкой усмешкой.

«Не делай из себя мессию, Ева, – предупреждал он однажды. – Ты просто носитель определенного типа восприятия. Таких, как ты, были единицы в каждом поколении. Проблема не в уникальности способностей, а в том, как ты их используешь. И в том, насколько быстро ты учишься. У нас нет времени на чудеса».

Время действительно поджимало. По донесениям из внешнего мира, Регрессоры усиливали контроль. Появлялись новые технологии, которые Кай называл "подавителями резонанса". Они работали на тонком уровне, усиливая "шум" физического мира и заглушая "голос" Поля для тех, кто еще не "пробудился" полностью. Люди становились еще более предсказуемыми, еще более управляемыми. Граница между "био-роботами" и теми немногими, кто сохранил проблески истинного сознания, становилась все более четкой и опасной.

Мои первые "миссии" были простыми, но требовали напряжения всех моих новых навыков. Например, нужно было найти человека, который внезапно проявил признаки "пробуждения" – стал задавать "неправильные" вопросы, вести себя "нестандартно". Регрессоры быстро выявляли таких. Моя задача была найти их первыми, используя свое чувство Поля и приборы Кая, пробиваясь сквозь информационный мусор города. Затем Прогрессоры пытались связаться с ними, предложить убежище, обучение. Не всегда успешно. Многие были слишком напуганы, слишком привязаны к своему привычному миру.

Однажды, пробиваясь через городские уровни, я встретила Лею. Случайно. Она работала в какой-то стандартной офисной капсуле, ее лицо было бледным от искусственного света, глаза потухшими. Она узнала меня, улыбнулась. Улыбка была вежливой, стандартной, без искры. Мы поговорили о пустяках – погода, работа, какие-то общепринятые новости. Я видела ее узор. Он стал еще более тусклым, еще более шаблонным. Слой грязи уплотнился. Она жила по инструкции, по программе. Я почувствовала, как далеко мы разошлись. Как будто мы жили в разных Вселенных, хотя стояли рядом.

Когда я вернулась, я рассказала Каю.

«Она… она почти полностью погрузилась», – сказала я с горечью.

Кай кивнул. «Большинство так и делают, Ева. Это легче. Жить без вопросов. Жить по правилам. Наше знание – это бремя. Оно требует постоянного усилия, постоянного выбора. Регрессоры предлагают комфортное неведение. Это мощный соблазн».

Он учил меня не только видеть, но и защищаться. Поле могло быть опасным. Неправильная интерпретация, слишком сильное погружение могли исказить восприятие, привести к безумию. Или, что еще хуже, привлечь внимание "тех". Кай говорил о "них" уклончиво. Не просто Регрессоры-люди вроде Октавиана, но что-то, что стоит за ними. Что-то, что использует инстинкты и примитивность как инструмент. Что-то из самого Поля, его темная, регрессивная сторона.

«Каждое действие, Ева, имеет резонанс в Поле, – объяснял Кай. – Действия, основанные на истинном разуме, на понимании контекста, создают гармоничные, сложные узоры. Регрессивные действия – основанные на страхе, жадности, слепой вере в догму – создают искажения, паразитные вибрации. Они питаются этими искажениями. Октавиан и его подобные – просто их марионетки».

Эта мысль пугала больше всего. Бороться не только с людьми, но с чем-то невидимым, что использует людей как оружие. Кай учил меня укреплять свой собственный "резонанс", делать его чистым и сильным, чтобы не поддаваться искажениям Поля, создаваемым Регрессорами. Это было похоже на тренировку мышцы, о существовании которой ты не подозревал.

Шли годы. Я росла. Мои способности обострялись. Я научилась видеть Поле почти без приборов, чувствовать его пульсацию в воздухе, в стенах, в людях. Мой детский дар превращался в инструмент. Инструмент познания. Инструмент выживания. Инструмент борьбы.

Кай начал знакомить меня с другими Прогрессорами, теми, кто был готов взять на себя риски. Старые ученые, которые были объявлены сумасшедшими. Художники, чье искусство было слишком "непонятным" для официальных галерей. Историки, нашедшие "неправильные" факты. У каждого была своя история, своя причина быть здесь, в полумраке под городом. Они смотрели на меня с надеждой, с любопытством. Они знали, что я – особенная. Они знали, что Кай готовит меня.

«Ты – наше будущее, Ева», – сказал мне однажды старый Прогрессор по имени Элиас, бывший физик. Его глаза за толстыми линзами очков светились лихорадочным огнем. – «Твое восприятие – это следующий шаг эволюции. Мы можем лишь пытаться понять и использовать то, что для тебя – естественно».

Его слова давили. Я не хотела быть будущим. Не хотела быть следующим шагом. Я хотела понять. Хотела, чтобы этот мир стал чуть менее удушающим, чуть более осмысленным. Но борьба… борьба была неизбежна. Чем больше я узнавала о планах Регрессоров, тем яснее это становилось. Они не просто хотели контролировать людей. Они хотели переформатировать само Поле. Создать реальность, где истинное сознание будет невозможно. Сделать свой плоский мир единственно существующим.

Кай становился слабее. Годы и лишения брали свое. Но его ум оставался острым, а взгляд – проницательным. Он видел во мне не просто ученицу, а своего преемника. Того, кто подхватит знамя. Я чувствовала это. Чувствовала тяжесть ответственности, которую он постепенно перекладывал на мои плечи.

«Они готовят что-то большое, Ева, – сказал он однажды, глядя на мерцающие узоры на экране Резонатора, которые становились все более хаотичными и тревожными. – Что-то, что изменит правила игры. Мы должны быть готовы. Ты должна быть готова».

Я кивнула, хотя внутри все сжималось от страха и нежелания. Мое путешествие под землю, в мир невидимого, только начиналось. И с каждым днем становилось все яснее, что обратного пути нет. Дверь в плоский, "нормальный" мир захлопнулась за мной навсегда. Я была теперь одной из тех, кто жил на границе реальностей, в вечной тени, в борьбе за самое главное – право мыслить, право чувствовать, право быть по-настоящему живым.