Читать книгу Никколо Макиавелли. Гений эпохи. Книга 3. Закат - - Страница 4

«Политика – это наука. А не молитва»

Н. Макиавелли.

Декабрь 1513 года. Флоренция. холодный ветер гуляет по холмам Сан-Кашано близ Флоренции. В этот холодный декабрьский день 1513 года, спустя более десяти лет после памятных встреч с Чезаре Борджиа, Никколо Макиавелли сидел в своем скромном доме в Сан-Кашано. На столе – стопка исписанных листов, чернильница и гусиное перо.

За окном сгущались сумерки, он с тоской смотрит в окно. За стеклом – зимние холмы Тосканы, окутанные сумерками. Перед ним лежал лист бумаги, на котором он только что вывел первые строки трактата, который решил назвать «Государь» («Il Principe»). Он пишет. Но это не просто какие-то записи – это акт отчаяния, акт надежды, акт мести и искупления.

Он прекрасно помнил тот февраль 1513 года. Даже среди ночи его иногда преследовал свой крик, который разрывал его сон, и он снова видел подземелья Барджелло. Он снова чувствовал, как болят его руки, веревка впивается в запястья, плечевые суставы, казалось, вот-вот выскочат из суставных сумок. Это тело снова чувствует шестую пытка «strappado» за день.

Признайся в заговоре против семьи Медичи, – слышит он снова шипение сквозь зубы капитана стражи, – и мучения прекратятся.

Вместо ответа от снова открывает глаза. В этот момент тьмы, где он снова был на грани между сознанием и беспамятством, в его разуме снова бьется мысль.

«Я поклялся себе, если выживу— я расскажу миру то, что никто не осмеливался произнести вслух. Я сорву покровы с политики, покажу её такой, какая она есть, а не какой её хотят видеть проповедники и моралисты. Это будет моя месть. И мой величайший дар Флоренции.»

Изначально Макиавелли задумал трактат как своеобразный «входной билет» обратно в политическую жизнь. Он собирался посвятить его Джулиано Медичи, но после смерти последнего переадресовал Лоренцо Медичи, надеясь получить должность при новых правителях Флоренции.

Молодой Лоренцо де Медичи представлял собой любопытную фигуру. Герцог Урбинский, правитель Флоренции, внук Лоренцо Великолепного – его официальные титулы звучали впечатляюще. Однако в свои двадцать семь лет он казался бледной тенью своего знаменитого деда. Честолюбивый, но неопытный, образованный, но не мудрый – таким видел его Макиавелли при их первых встречах.

Это было не просто карьерное маневрирование. В своих письмах к Франческо Веттори Макиавелли раскрывал более глубокие мотивы: «Что мне делать? Не могу же я просто сидеть и смотреть, как моя Италия погибает от рук варваров. Я видел слишком много, чтобы молчать. Если мои знания и опыт могут быть полезны новым правителям – так тому и быть. Главное, чтобы они были использованы во благо Флоренции и всей Италии».

Архивные документы и личная переписка Макиавелли свидетельствуют, что работа над «Государем» велась с декабря 1513 по начало 1514 года.

«Я начал писать 'Государя' не из академического интереса,» – признался он позже в письме другу Франческо Веттори. «Эта книга – мое личное противоядие от пыток и унижений. Каждая страница была написана кровью моего опыта, каждая глава рождалась из пепла моей карьеры.»

Сама работа над «Государем» шла не линейно. Это был мучительный процесс переосмысления собственного опыта. Макиавелли писал и переписывал рукопись множество раз. Первый вариант был закончен к февралю 1514 года. Но он его полностью переработал. Потом еще раз. И еще.

Его друг Франческо Вегецио вспоминал: «Никколо мог по десять раз переписывать одну страницу. Он был хирургом политической мысли – каждое слово должно было быть точным». Это не просто метафора. Макиавелли буквально реконструировал политические модели управления, используя исторические примеры. Каждый вечер – это путешествие сквозь столетия, анализ успехов и поражений правителей.

Книга складывалась как живой организм. Макиавелли не просто писал трактат – он создавал новый политический язык. Каждый раздел – это не только теоретическое размышление, но и практическое руководство.

Немногие знают, что «Государь» существовал в трех различных вариантах, прежде чем принял окончательную форму. Бьяджо Буонаккорси, близкий друг Макиавелли, был одним из немногих, кто видел все три черновика. Десятилетия спустя он рассказывал:

«Первый вариант был написан в состоянии ярости и отчаяния. Он был полон желчи и гнева, направленного против Медичи. Никколо сжег его после того, как, отрезвев, понял: такая книга приведет его не к возвращению на службу, а на эшафот.

Второй вариант был слишком академичным, сухим перечислением исторических фактов без души и нерва. Он отложил его, сказав мне: 'Это не то, о чем я поклялся написать в темнице. Это не правда о власти, а лишь тень правды.'

Третий вариант… Когда он дал мне прочесть третий вариант, я не мог оторваться всю ночь. Это была не просто книга – это была холодная, беспощадная анатомия власти. Никколо препарировал политику с хирургической точностью и совершенно хладнокровно демонстрировал все, что другие предпочитали скрывать под покровом благочестивых речей.»

Макиавелли изначально решил строить свой трактат не вокруг отвлеченных рассуждений о добродетелях правителя, как это делали другие авторы «княжеских зерцал», а вокруг практической классификации типов государств и способов их приобретения и удержания.

«Все государства, все державы, обладавшие или обладающие властью над людьми, были и являются либо республиками, либо монархиями.» – Этими словами начинается «Государь», и это не случайно.

Одной дождливой ночью, когда гром сотрясал стены его загородного дома, Макиавелли объяснил Бьяджо логику построения книги:

«Представь, что я – опытный картограф, а 'Государь' – это карта неизведанной территории под названием 'Власть'. Я должен начать с общего ландшафта, с контуров этой территории – вот почему я начинаю с классификации государств. Затем я буду двигаться к деталям: как эти государства приобретаются, как удерживаются, какие опасности подстерегают правителя, как от них защищаться. И лишь после этого, когда карта местности будет ясна, я смогу рассказать о качествах самого путешественника – государя.

Политика – это не мораль, а география власти. И как в географии не существует хороших или плохих земель, а есть лишь плодородные или бесплодные, так и в политике нет места морализаторству, а есть лишь эффективное или неэффективное правление.» – эта фраза, не вошедшая в окончательный текст «Государя», ярко иллюстрирует подход Макиавелли.

«Государь» состоит из двадцати шести глав – и это не случайное число. Современники Макиавелли отмечали его особый интерес к нумерологии и символическим значениям чисел.

Пьетро Бембо, кардинал и ученый, в письме к Маркантонио Микели писал: «Макиавелли объяснил мне однажды, почему 'Государь' имеет именно 26 глав. 'Двойка и шестерка в сумме дают восьмерку – символ бесконечности, повернутый вертикально. Это знак равновесия между небом и землей, между идеальной политикой и реальной практикой власти'.»

Более прозаическое объяснение предлагал Бьяджо Буонаккорси: «Никколо говорил мне, что каждая глава – это ответ на конкретный вопрос, который флорентийские политики задавали ему за годы его дипломатической службы. Двадцать шесть самых важных вопросов о власти и управлении – двадцать шесть глав.»

Структура книги тщательно продумана: первые одиннадцать глав посвящены типам государств и способам их приобретения, главы с двенадцатой по четырнадцатую – военному делу, главы с пятнадцатой по двадцать третью – качествам государя и принципам его отношений с подданными, а последние три главы – роли судьбы в политике и призыву к освобождению Италии от варваров.

«Книга должна быть как хорошо построенное здание – прочный фундамент, логичная структура, правильные пропорции и венчающий всё купол,» – говорил Макиавелли архитектору Баччо д'Аньоло, работавшему над его домом во Флоренции.

«Все государства, все державы, обладавшие или обладающие властью над людьми, были и суть либо республики, либо государства, управляемые единовластно,» – писал он, закладывая основу для своей революционной политической теории. В его голове рождалась концепция «нового государя» – правителя, который приходит к власти не по наследству, не по воле случая, а благодаря собственным качествам и способностям.

Эта концепция не возникла в одночасье. Она формировалась постепенно, начиная с тех самых миссий к Чезаре Борджиа в 1502-1503 годах, когда Макиавелли имел возможность наблюдать за действиями человека, воплощавшего собой тип «нового государя». Последующие годы, наполненные дипломатической службой и участием в управлении Флорентийской республикой, только укрепили его в мысли о необходимости новой политической философии, отражающей реалии современного ему мира.

«Люди, веря, что новый правитель окажется лучше, охотно восстают против старого, но вскоре они на опыте убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда оказывается хуже старого.» – Этот горький афоризм, записанный Макиавелли на полях первого черновика «Государя», отражал его состояние после падения республики.

Никколо ди Пьеро Каппони, бывший коллега Макиавелли, вспоминал: «Однажды мы гуляли по виноградникам вблизи его имения, и он сказал мне: 'Знаешь, Пьеро, я наблюдал за действиями великих людей нашего времени – Фердинанда Арагонского, Цезаря Борджиа, папы Юлия. Я видел их взлёты и падения. В этом есть закономерность, которую нужно понять. Я хочу написать об этом – не для славы, а чтобы эти знания не исчезли вместе со мной'.»

Работа над «Государем» шла параллельно с другим значительным трудом – «Рассуждениями о первой декаде Тита Ливия», в котором Макиавелли анализировал историю Древнего Рима и основы республиканского правления. Эти два произведения, казалось бы, противоречащие друг другу (одно превозносит монархию, другое – республику), на самом деле представляли две стороны политической философии Макиавелли.

Джованни Риччи, друг юности Макиавелли, вспоминал их разговор того периода: «Никколо рассказывал мне, что пишет книгу о принципах правления для новых государей – тех, кто приходит к власти не по наследству, а благодаря своим качествам или счастливому случаю. Он говорил, что таких правителей будет становиться все больше, поскольку старый порядок разрушается, а на его месте возникает новый.»

Центральной фигурой в концепции «нового государя» стал именно Чезаре Борджиа, хотя Макиавелли использовал и другие исторические примеры. В седьмой главе «Государя» он писал: «Рассматривая действия герцога, я не нахожу, в чем можно было бы его упрекнуть; напротив, мне кажется, что его следует поставить в пример всем тем, кто достиг власти с помощью чужого оружия и благодаря счастливой судьбе.»

Ключевыми характеристиками «нового государя» в концепции Макиавелли стали решительность, гибкость, способность адаптироваться к обстоятельствам и, что особенно важно, понимание психологии людей. «Новый государь» должен знать, когда применить силу, а когда показать милосердие, когда сдержать обещание, а когда нарушить его ради высшей цели – сохранения государства.

Бернардо Руччелаи, флорентийский аристократ и интеллектуал, записал свой разговор с Макиавелли: «Когда я спросил его, не противоречит ли его учение христианской морали, он ответил: 'Я описываю мир таким, каков он есть, а не таким, каким он должен быть. Тот, кто отказывается видеть реальность, готовит себя к гибели. В политике нужно учиться действовать в соответствии с обстоятельствами, а не с абстрактными идеалами'.»

Концепция «нового государя» включала в себя несколько ключевых элементов, сформулированных Макиавелли на основе наблюдений за Борджиа и другими успешными правителями.

Во-первых, «новый государь» должен полагаться на собственные силы, а не на чужую помощь. В одной из глав «Государя» Макиавелли писал: «Никогда не бывает безопасной та власть, которая основана на наемных войсках, ибо наемники честолюбивы, недисциплинированны, вероломны, храбры на словах, трусливы в деле; задержи им жалованье, и они разбегутся.»

Эту мысль подтверждал опыт Борджиа, который стремился создать собственную армию вместо того, чтобы полагаться только на наемников. Франческо Гвиччардини, друг и оппонент Макиавелли, комментировал: «Хотя я не согласен со многими идеями Никколо, но в одном он, безусловно, прав: власть, основанная лишь на внешней поддержке, непрочна. Чезаре Борджиа начал это понимать, но слишком поздно