Читать книгу Нетаньяху. Отчет о второстепенном и в конечном счете неважном событии из жизни очень известной семьи - - Страница 4

ДЛЯ ЗАИНТЕРЕСОВАННЫХ ЛИЦ [так начиналось письмо, пришедшее в середине сентября, мисс Гринглинг сняла с него фотокопии и одну оставила в моем факультетском почтовом ящике]

Пользуясь случаем, рекомендую вам доктора Бенциона Нетаньяху на должность преподавателя истории в Корбин-колледже.

От всей души поддерживаю его кандидатуру.

Мне как ректору Дропси-колледжа по изучению иврита и семитских языков выпала особая честь и удовольствие на протяжении десяти с лишним лет (с перерывами) общаться с доктором Нетаньяху и его чудесной женой Цилей.

Радость преподавателей Дропси-колледжа от обретения сотрудника столь деятельного и талантливого не выразить словами. В конце концов, не каждый день подлинный гений, а также видный государственный деятель и политический кумир появляется в аудиториях небольшой – мы предпочитаем говорить «взыскательной» – раввинской семинарии в самом сердце Филадельфии.

Поистине, это чудо.

Впрочем, признаться, это одна из многочисленных привилегий американской науки: даже самые маленькие наши учебные заведения порой способны изыскать средства для привлечения величайших иностранцев, хотя, к сожалению, нам, кажется, еще никогда не удавалось их удержать…

Бен – я зову его так, поскольку мы друзья, – к приходу в Дропси уже составил себе имя как один из выдающихся израильских (тогда еще палестинских) ученых и гебраистов своего времени, выдающийся распространитель идей сионизма и непревзойденный переводчик на иврит и английский основополагающих трудов деятелей этого движения – работ Герцля, Нордау и Зангвилла, а в дальнейшем – и Зеэва Жаботинского, своего наставника, и Натана Милейковского, своего великого и незабвенного отца.

Когда война уносила жизни наших европейских собратьев, Бен посвятил себя жизни евреев в Америке: вел занятия у будущих американских раввинов (и даже у будущих священнослужителей других конфессий и деноминаций) по ивриту, литературе на иврите, по еврейской истории, попутно – под научным руководством вашего покорного слуги – дописывал диссертацию о тайных иудеях эпохи инквизиции в Иберии. Впрочем, признаться, мое научное руководство было не более чем нелепой формальностью. Правила Дропси требуют, чтобы у каждого диссертанта был наставник, и я рад, что на эту роль выбрали именно меня, потому что я от этого только выиграл.

Это Бен меня наставлял.

Помню, что в процессе работы над диссертацией я не раз дивился выдающимся способностям Бена и больше всего его стойкости, выносливости, умению одновременно продолжать изыскания, писать черновики глав, нести тяжелую учебную нагрузку, и все это на фоне мрачных прогнозов из-за границы. Мне хватило бы и одной из этих задач – но не Бену: он в это смутное время еще ухитрялся в полной мере исполнять политические обязанности, обусловленные его положением главного представителя Жаботинского в Соединенных Штатах. Под эгидою НСО, Новой сионистской организации (ранее СО, Сионистской организации) Бен изъездил всю Америку из конца в конец, пытался воздействовать на политиков в законодательных органах штатов и в Конгрессе, встречался с видными представителями деловых кругов, деятелями культуры и обычными гражданами в клубах и храмах, просвещал американских слушателей по вопросу независимости Израиля. И не пропустил ни одной консультации в Дропси! Ни одной встречи с научным руководителем! Ни одного занятия!

Он приходил ко мне – всегда вовремя! – и говорил как ни в чем не бывало: «Я только что из Вашингтона. Бесс Трумэн передает вам привет». И принимался объяснять мне хитросплетения интриг при дворе Жуана II или Альфонсо V.

Одним словом, этот человек неустанно трудился, чтобы построить не только карьеру, но и государство – еврейское государство! Ума не приложу, как он выкраивал время для сна!

В 1948 году, после объявления независимости Израиля, Бен приготовился сменить комфорт и безопасность «Филли» на опасности Иерусалима.

Нам, сотрудникам Дропси, было жаль его терять, но он не видел для себя иного выхода: он был нужен своей стране, своему народу, и это «совершенно понятно».

Большую часть следующих десяти лет мы с Беном регулярно переписывались (на иврите, но чаще на английском). Он рассказывал мне о своей бурной деятельности – и педагогической, и политической, – я же следил за ним почти с собственническим интересом, в особенности за его стараниями расширить научные горизонты своей молодой страны посредством издания научной литературы. Казалось, он каждую неделю обращался ко мне с чем-нибудь новым: то с монографией, то с неотложной просьбой. Бен досадовал, что июньский номер журнала под его редакцией доставят в Филадельфию лишь в декабре! Если вообще доставят! Несмотря на это, я с превеликой охотой поддерживал любые его затеи, будь то справочник или полемическая брошюра…

И хотя я радовался новостям и плодам его достижений, замечал я и неудачи: почти в каждом разговоре со мной Бен сетовал на ограниченные возможности государственного университета – ему тогда приходилось нелегко – и с теплом вспоминал куда более благоприятные условия для проведения исследований в Америке, достойную работу нашей почтовой службы, возможность достать любое периодическое издание. Как-то раз он обмолвился, что не прочь вернуться, если позволят условия: а именно, если он получит стипендию или грант, то есть средства к существованию, пока он будет писать книгу на основе своей диссертации.

Я потратил немало времени, однако в конце концов мне удалось упросить щедрых благотворителей из Филадельфии и окрестностей (владельцев известной компании по производству париков и трех здешних евреев, открывших на паях фирму «Пеп Бойз» по обслуживанию автомобилей), и я предложил Бену годовую стипендию; он согласился.

Бен – вместе со своей чудесной женой Цилей (к тому времени у них было уже трое красивых и умных сыновей) – проделал нелегкий путь до Краеугольного камня[40] и с обычными для него энергией и усердием принялся читать лекции и заниматься наукой.

Или даже с бо́льшими, чем обычные, поскольку тот Бен, что вернулся к нам, был намерен использовать время пребывания в нашем колледже с максимальной пользой: он трудился, не жалея сил, и своим примером поощрял других тоже не жалеть сил. Его рвение распространялось на всех – и все совершенствовало. Например, после того как он запретил использовать на своих семинарах англоязычные тексты, те студенты, кто не вылетел, в совершенстве овладели ивритом. А после того как некоторые сотрудники факультета попытались сделать обязательным ношение кипы на кампусе, Бен добился компромисса, в силу которого от этого требования освободили христиан и тех, кого уже зачислили на учебу за границей, в Израиле. Такие примеры демонстрировали сионизм в действии: они олицетворяли «прагматичный сионизм», идеологию, благодаря которой Бен на неделе преподавал иврит, не покрывая голову, притом что он был первым и самым важным читателем моих проповедей; его эрудиция, существенно превосходящая познания любого раввина из числа наших преподавателей, не раз уберегала меня от самых нелепых фактических, грамматических и логических ошибок. Никогда не забуду, как мы вместе ходили домой из Дропси: Бен высказывал доброжелательные замечания касательно моего слова на грядущий шабат, Циля у нас дома учила мою жену Каролину готовить хумус с тхиной, фалафель и паштиду[41] (с удовольствием сообщаю, что некоторые из этих блюд по сей день входят в репертуар Каролины), а три мальчика Нетаньяху играли у дома с нашим сыном Ронни, он готовил их к гонке на самодельных автомобилях под эгидой Бней-Брит[42] (мальчики заняли почетное пятое место, притом что прежде они в таких гонках не участвовали).

Год пролетел, и после Песаха Бен обратился ко мне с просьбой продлить ему срок. Он хотел остаться, его семья хотела остаться, но время его пребывания у нас заканчивалось. А с ним и семейные визы. Больше всего меня заботили именно визы.

Мне по сей день стыдно, как уверенно я ответил ему: что-нибудь да придумаем. Я не сомневался, что нам удастся добиться некоего соглашения или договоренности.

Ближе к концу семестра я пошел к нашим благотворителям, и выяснилось, что все обстоит не так, как я себе представлял: выяснилось, что последнее время дела компании по производству париков идут ни шатко ни валко – велика конкуренция с Мексикой, очень многие фабрики переводят в Мексику, – и они не в состоянии выписать нам новое пожертвование… Выяснилось, что «Пеп Бойз» увеличивают число автомастерских и тоже, к сожалению, не желают и далее оказывать нам поддержку…

Я пошел в наш совет, получил категорический отказ; я обедал с богатыми вдовами и ушел голодным; я пошел на свет, но получил от ворот поворот.

Это было несчастье. Без внешнего финансирования Дропси не потянул бы Нетаньяху.

Это было несчастье, и я бессилен был что-либо сделать, как и избавиться от ощущения, будто я во всем виноват.

Мне вновь напомнили об ограничениях, связанных с управлением практическим учреждением профессионального образования, созданным для обучения низшего духовенства. Я не раз жаловался моим коллегам-священнослужителям, как католическим, так и протестантским, на межконфессиональных мероприятиях по обмену опытом: прискорбная, но упрямая правда в том, что большинству людей любой веры нужно от духовенства, лишь чтобы оно их женило и хоронило, и только немногие праведники готовы раскошелиться на обучение духовенства тому, что выходит за пределы этого… Но я отклоняюсь от темы…

Нынешнее положение Бена еще тяжелее, чем до отъезда в Израиль: он застрял в Америке без работы и с недописанной книгой, не говоря уж о том, что их пятеро и затраты на перевоз семьи обратно в Израиль истощат его сбережения.

Последняя его возможность хоть как-то свести концы с концами и прокормить детей – выйти на рынок труда…

Я так подробно описал карьеру Бена, поскольку отдаю себе отчет, что его научная биография не во всем соответствует американским стандартам: в ней есть то, что мы называем «пробелами». Смею вас заверить, что по израильским – и общееврейским – понятиям в этом несоответствии нет ничего необычного. Так, например, в Америке масса преподавателей, бежавших от нацистов: Нюрнбергские законы лишили их места в германских университетах. Среди них и такие светила, патриоты Америки, как доктор Альберт Эйнштейн и доктор Ханна Арендт. Разве мы поставим им в укор пробел в научной биографии с 1933 по 1945 год? Разве мы откажем им потому лишь, что в их трудовом стаже есть «дыры»? Нет, конечно! Это было бы безумием! Лакуны в научной биографии Бена объясняются иными причинами, однако нельзя сказать, что эти примеры никак не связаны между собою. Он не изведал мытарства, выпавшие на долю европейских евреев, однако ему приходилось мириться с далеко не идеальными условиями Палестины – от нехватки пишущих машинок и ленты для пишущих машинок до поджигателей-арабов и злоумышленников, стремившихся уничтожить университетские архивы. Иными словами, история добралась и до него. История препятствовала его занятиям историей, но такой поворот событий его не обескуражил: Бен не растерялся и вступил в схватку с настоящим. В то время как люди младшего поколения в буквальном смысле вели бои в своих дворах, война Бена переступила границы и превратилась в Крестовый поход, и, как ни честили его в популярной прессе, даже это не помешало ему добиваться признания своего государства и влиять на общественное мнение. По моему убеждению, нельзя оценивать этого человека, не принимая во внимание политические факторы. Я считаю Бена истинным героем еврейского народа! Воин-историк старой закалки, чьи труды, по выражению пророка, несут «свет для язычников», или гоев (Исаия 42:6)!

В заключение признаюсь: то, что Бену придется продолжить карьеру за пределами нашего колледжа, – пятно на репутации Дропси и моей лично. И я убежден, что, если он вынужден будет вернуться без гроша в еврейское государство, это будет невосполнимая утрата и для американского еврейства, и для всей Америки.

Недаром же Америку называют страной возможностей.

Я могу лишь надеяться, что Корбин-колледж подтвердит свою репутацию, назначив доктора Нетаньяху на должность, приличествующую его положению.

С уважением,

Рабби доктор Хаим «Хэнк» Эдельман, ректор Дропси-колледжа по изучению иврита и семитских языков