Читать книгу «Три кашалота». Участь смертного. Книга 6 - - Страница 4

IV

Воистину, жизнеописание об Иване Протасове – это чудесная находка! – сказал себе Крыншин, когда система «Сапфир» указала, что в этой жизненной повести каким-то невообразимым образом нашлось место и «поясу миража». Мог ли он помочь в поисках сокровищ или нет, но он существовал, вокруг него разгорались страсти, на него кто-то молился, и он так же, как икона или весь «иконостас по Флоренскому», помогал душе заглянуть в иной параллельный мир.

Крыншин и здесь не стал просить «Скифа» преобразовывать главы повествования в видеоверсию. Достаточно было того, как реконструировал текст «Кит-акробат». Итак, что здесь у нас? Где ты, пояс мираже-эй?!.. Мне нужно хоть что-то, чтобы не выглядеть зашедшим в читальный зал студентом, кому требуется хорошенько поспать с первым подвернувшимся под голову и бесполезным для ума и мыслей влюбленного фолиантом!

«…Несколько дней Иван ожидал нарочного от Кати, обещавшей ввести его в высшее общество. Она должна была прислать приглашение в баронский дом, когда там соберутся представители дворянства. После их единственного свидания она, казалось, забыла его.

Вначале он, молодой купец, не имеющий достойного такому событию платья, ждал посланника с трепетом, моля бога, чтобы ему дали еще денечек, чтобы портной завершил работу, обшивая камзол серебром. Бархат и галуны стоили дорого, но он не пожалел денег и экипировался так, что сравнивал себя если не с графом, то с прокутившем богатство и разорившимся, но сохранившим достоинство дворянином.

Ему делали примерки, и пока шились, а потом обшивались различные детали нарядов, на которые ушла ощутимая часть наличных денег, еще остававшихся от отца, он неоднократно спускался в потайной подвал своей торговой лавки. В нем, в ящиках и сундуках, хранилось все его доставшееся по наследству купеческое добро. Это были остатки товаров и личных вещей бывшего царского морехода.

Там Иван нашел и удивительных золоченых птиц, имеющих на хвосте вертикальные отростки, схожие с фрагментами рыбьих плавников. Одну из них он решил подарить Кате, но пока дожидался свидания с ней, положил птиц на полку лавки, а его работники, посчитав новыми самодельными игрушками, все разом продали их какому-то важному господину.

Он смутно помнил, что находилось во всех ящиках, коробах, сундуках, мешках и сосудах, куда по выезду торговой лавки из Новгорода складывалась всякая всячина, чтобы отправлявшемуся в столицу за новой жизнью наследнику она могла служить стартовым капиталом, покуда сам не разживется новым добром и не встанет на ноги. Когда-то все эти вещи казались Ивану старым ненужным скарбом, уже мало значащими остатками того, чем мог широко торговать на различных ярмарках его отец, купец Пров Протасов.

Отец выполнял секретные задания государя, и перед кончиной отправил в Санкт-Петербург нарочного с письмом на имя царя и с драгоценным перстнем, должным послужить верным паролем. На золотой оправе с нефритовым камнем имелось теснение – знак в виде двух ромбов, соединенных острыми концами. Перстень был подарен императором отцу за особо важную услугу, о которой отец не обмолвился даже умирая. В письме же Пров просил императора «принять своего птенца в его гнездо». Все оставшиеся письма к отцу лежали в одном из ларцов, и среди них не было ни одного из Санкт-Петербурга: только два посылались еще из Ингерманландии, как называли город в первые годы его строительства, от некоего барона Осетрова и от графа Томова. Прошел уже не один месяц, как Иван проживал в Санкт-Петербурге, но за это время государь так и не дал о себе знать. Однако это лишь укрепило родившееся в нем желание добиться высочайшей милости без отцовской протекции. Тем более что никаких доказательств службы отца двору не имелось. Имелся лишь дубликат перстня, который Иван сделал по памяти.

Ничего, – думал он в сладких грезах, – однажды император спросит меня: «Чей такой удалой молодец-умелец?! Откуда родом?» И тогда ответит он, что он сын Прова Савватеича, морехода, де, Протасова отпрыск, пославшего вашему величеству письмо и перстень, врученный ему за неизвестные заслуги!.. И покажет, какой это был перстень, сняв с пальца и вернув государю.

Сейчас Иван вспомнил и о том, что отец завещал беречь сундук с какими-то посеребренными и позолоченными железными пластинками, а зачем они и какую окажут пользу, о том однажды поведает ему человек от имени противника реформ патриарха Никона, главы раскольнического течения «Молоканцы» Кореня Молоканова.

Иван рылся в сундуках и ящиках, заглядывая даже в бочонки, набитые всякими тряпками, в поисках достойного подарка Катерине, ее близким и друзьям. Наконец, он добрался до сундука с упаковками загадочных пластин, обернутых в шелк и бархат.

Пластинки эти имели на себе тисненые знаки геометрических фигур; на некоторых из них их было до десятка и даже сотни и в тончайшем резном исполнении. Все они казались вылитыми в искусных формах, как переплавляют в плоские бруски добытые горки золота и серебра, которые иные старатели сначала прячут в кушаках, а потом над ними мастерски трудятся чеканщики. В древности каким-то народам, – думал Иван, – они могли служить деньгами, и каждая имела свое особое достоинство. Но эти пластинки могли быть и чудесной летописью каких-то неведомых загадочных событий.

В том же сундуке, к неописуемой радости Ивана, оказалась шкатулка с разными женскими украшениями, о существовании которой он смутно догадывался; в ней оказалось несколько дорогих колец и сережек. Он знал, он чувствовал, что отец должен был иметь этот ларец. Как же он мог позабыть о нем?!.. Впрочем, он и теперь еще чувствовал тяжелую священную скорбь, и если бы не нужда, не желание сделать подарок Кате, он не спешил бы избавиться от того, что служило памятью об отце.

Наконец, он отобрал для подарков серебряный золоченый браслет с полудрагоценными камнями и две тяжелые связки бус с белым и розовым жемчугом. Потом он смастерил для них изящные резные коробочки, обтянул их желтым бархатом и вложил внутрь шелковые подстилки.

Накануне знакомства с Катей, когда он собирался на местную молодежную ассамблею – танцы в парке Замаранихи, и разыскивал одежду покраше, он нашел в большом сундуке на вышедшем из обихода кафтане кожаный пояс с необычайно красивой пряжкой. В нее было вставлено пять камней: четыре небольших, но дорогих аметиста по углам и желтовато-коричневый полупрозрачный сияющий лунный минерал посередке.

Сейчас же его, стоявшего в задумчивости на распутье – надевать ли пояс под новое платье или не надевать, посетила удивительная мысль. Между поясом, как и другими вещами, и его собственным организмом, обретавшим невероятную физическую силу, могла существовать неведомая чудесная связь. Да и сам дом, переданный в наследство, мог иметь свои тайники.

Иван вновь спустился в подвал, в стенах нашел скрытые ниши, все целые, с разным удивительным добром, помимо одной, уже разоренной неизвестным вором. «Ай да отец, Пров Савватеич, царев агент!» Тщательнее изучая отцовское наследство, он обшарил каждый угол сундуков и ящиков, нашел несколько тайников, много весьма любопытных мелких предметов, а также до десятка стоящих и лежащих плотными стопками золотых и серебряных монет. «Спасибо, спасибо, отец!.. Будь спокоен, я не забуду и о твоих дочерях, моих сестрах!..» – говорил Иван, в лихорадочном возбуждении, обрадованный свалившемуся как снег на голову богатству.

Несколько монет он заранее, чтобы потом не забыть, рассовал по карманам одежды и продолжил с нетерпением ждать вестей из баронского дома. Он уже вздрагивал при каждом резком стуке в дверь или в окно. Но волшебница-принцесса будто забыла о своем намерении вновь осчастливить трубочиста. «Трубочиста?!.. О, нет! Теперь он не только необыкновенно силен, в расцвете сил своих двадцати двух лет, но он еще и воистину удачливый купец!..»

Не дождавшись приглашения от Кати, он сам пошел на Грязницкую улицу, в районе Замаранихи; отчего-то именно там, в виду дымящихся труб царских литейно-кузнечных лабораторий, и рядом с монастырем, барон построил себе новый дом. Грязи здесь давно никто не помнил, кроме оползневых илов от наводнения да строек, но следы от них всюду тщательно зачищались. Еще и сейчас можно было встретить повозки, вывозившие отсюда каменистые отходы строек, которые высыпали всюду, где после дождей могли собираться большие лужи.