Читать книгу По дороге в страну вечного мрака - - Страница 5

После разговора с головой время тянулось для Ивана, словно разогретая солнцем смола, что срываясь с еловой ветки, не падает камнем вниз, а повисает вязкой нитью и с каждым мигом вроде бы становиться ближе к земле, но всё же никак её не коснётся.

Ночевал он прямо в приказных палатах, в тесном заку́те с дощатым настилом вдоль стен. Расстелив на нём зипун, Иван подложил под голову свёрнутую шапку и закрыл глаза, но так и не уснул. Едва он начинал дремать, как в комнатушку тут же заходили Федька Молот и Минька Самоплёт. Они бесшумно скользили по дощатому полу, занимали нары у другой стены и смотрели на Ивана. Молот при этом щурил один глаз – его заливала кровь, что сочилась из под кудрей, где скрывалась рана от удара шестопёра. А Минька, несказанно суровый без привычной озорной улыбки, почёсывал плечо, где из под ключицы торчала ручка тесака. Они молчали, не сводя с Ивана живых блестящих глаз. А когда тот, не вытерпев, кричал: почто явились, оба только грустно улыбались и качали головой.

В этом месте Иван просыпался весь в поту, и, сев на полатях, долго смотрел в окошко. Взгляд бесцельно скользил по детинцу, где даже ночью суетился народ; взбирался на бревенчатые башни, пиковидные крыши которых облепили сонные грачи; потом падал вниз, за крепостную стену, где в заснеженной дали расплывчато чернели пятна деревень, а за ними виднелся ледяной изгиб Москвы-реки и подползавшей к нему тонкой серебряной нити ручья Халява. У его истока на Чигасовой горе три года назад погиб Минька Самоплёт. Погиб, потому что поехал с Иваном, когда тот отправился искать правду – самовольно и наперекор всем доводам рассудка. Тогда Минька тоже вполне мог послать его куда подальше и продолжить ради откупа ловить тартыг. Имел на то полное право. Точно так же, как Федька Молот мог бы не красться за Иваном по ночной Москве, где в засаде притаились Живодёр с троицей подручных. И тогда оба они – Минька и Молот – остались бы живы. А вот он, Иван Воргин, нынче кормил бы червей.

Похожий выбор сейчас стоял перед Иваном. Ведь отпустить Богдашку одного, значило, обречь его на смерть. На пустой безлюдной дороге глупый мальчишка станет лёгкой добычей берендея – как ещё слепой мышонок для матёрого кота. И как ни старался Иван гнать эти думы прочь, едва он закрывал глаза, тут же появлялись Молот с Минькой. Так что утром, едва в окошко просочился розоватый свет зари, Иван уже с нетерпением ждал, когда в приказы явится Михайлов, чтобы сказать ему одно лишь только слово: еду.

Но тут, стремясь скоротать время, Иван решил поесть и, открыв дорожный мешок, первым делом увидел ваглодку. Запечённая птичка на длинной оструганной палке лежала поверх собранных припасов как напоминание о Наталье и обещании вернуться, не позднее завтрашнего дня. Иван запахнул мешок и с такой силой потянул шнур на горловине, что чуть не порезал пальцы.

– Ну, что вам легче что ли станет, коли я сдохну? – В сердцах выкрикнул он, словно Минька с Молотом могли его услышать.

Обругав себя последними словами, он решил, что впредь будет думать только о делах, и едва солнце золотистым серпом прорезало заснеженную даль, покинул приказной барак.

Сначала он договорился с лекарем для Селезнёва. Правда, чтобы тот согласился уже сегодня отправиться в далёкую деревню, пришлось сулить ему такую плату, что на неё Иван мог бы нанять десяток травниц из Вязём, чтобы те неделю варили целебные зелья, не отходя от котла.

Рынок встретил Ивана непривычной тишиной. Последний раз он приезжал в Звенигород семь лет назад, ещё до того, как по их местам прошлась воровская свора Гришки Отрепьева. И в памяти городской базар сохранился шумной и пёстрой толпой, бурлившей в тесных рядах, где ломились прилавки. Теперь же редкие гости уныло бродили вдоль почти пустых развалов с подержанным товаром, а, постояв у лотков с новыми вещами, чаще всего, тяжело вздохнув, отправлялись дальше. Половина лавок оказались заколочены крест-накрест, и даже у открытых дверей не шумели больше зазывалы, а на месте выносных лотков с товаром для пробы, сидели шеренги нищих, подаяльные миски которых сплошь пустовали.

Спорить с продавцами Иван не любил, но вес кошелька не позволял ему быть слишком щедрым. Так что пришлось сделать три круга, чтобы лишь наполовину выполнить наказ Натальи. Но зато он смог выгадать три алтына и на них в ювелирном ряду присмотрел пару одинцов – серьги в виде небольшого колечка с серебряным прутком, затейливо свитым в крючок. Конечно, украшение было простым, небогатым, но Иван не хотел возвращаться пусторуким и точно знал, что обрадует Наталью даже медным колечком.

Едва церковный колокол отбил полдень, Иван поспешил к детинцу. В приказных палатах его уже поджидал Михайлов, и это сразу не понравилось Ивану. Захар Петрович светился, как надраенный пятак в лучах солнца, и восседал на деревянном сундуке, словно князь на троне из слоновой кости. Рядом на короткой низенькой скамье пристроился Богдашка – он увлечённо слушал рассказ головы, но когда вошёл Иван вдруг смущённо потупился и покраснел. Гадая о причинах столь резкой перемены, Иван с удивлением заметил берендея. Тот сидел у печи в чистой холщовой рубахе явно с чужого плеча и с непокрытой головой, отчего длинные спутанные пряди безжизненной паклей свисали на плечи. Под себя поджав босые ноги, он держал в скованных руках большой кус мяса и жадно жевал, по-волчьи щёлкая зубами.

Увидев его без грязной войлочной шапки, трёх слоёв звериных шкур и тряпочных обмоток по колено, Иван даже усомнился: а тот ли самый это зверь, что встретился ему в заснеженной землянке посреди глухого леса. Мало того, что на ногах не оказалось копыт или длиннющих загнутых когтей, так ещё не обнаружились клыки, а их Иван – в этом он мог бы поклясться – отчётливо видел той памятной ночью. К тому же колдун как будто стал гораздо меньше ростом, а в плечах усох чуть ли не вдвое, так что даже такая предосторожность, как скованные руки, теперь уже казалась лишней.

– А, Иван Савич! – Обрадовался Михайлов. – Ну, проходи, проходи, что ж ты встал?

– Да я это… – Нерешительно начал Иван, переступая порог. – Мне бы грамоты взять да сразу того.

– Грамоты? Ну, да, грамоты готовы. – Подтвердил Михайлов, указав на стол, где лежал десяток свитков. – Да токмо, слышь, давай, сперва об деле потолкуем.

– Ой, не надо, а, Захар Петрович. Я же… – Хотел, было, возразить Иван, но Михайлов остановил его властным жестом.

– Да ты не спеши отказ давать, слышь, послухай сперва. Ты ведь вчерась толковал, мол, боишься… – Иван поморщился, сообразив, что речь снова пойдёт о поездке, но голова растолковал это на свой лад и поспешил оговориться. – Ну, хорошо, хорошо, не боишься. Опаску держишь. Мол, неможно в одиночку колдуна везти. Сбежит, мол, али ещё чего похлеще натворит. Верно? Ну, так вот, тут, слышь, на наше счастье для тебя попутчики сыскались.

Иван обречённо вздохнул, понимая, что всё же придётся слушать бывшее начальство. Но в душе заранее дал себе слово не соглашаться, как бы не пытался убедить его Михайлов.

– Тут ранним утром гонец был. – Сообщил Захар Петрович, откинувшись назад, спиной на стену. – Помнишь, я тебе вчерась сказывал, что из Москвы в Кострому посольство собирают. К царю. Помнишь? Ну, ещё про Зернова толковали, и князя Бахтеяра. Ты ещё про плен его сказывал. Ну?

– Да помню, помню. – Раздражённо подтвердил Иван, желая поскорей закончить. – И чего?

– А того, что из Польши тоже послы к царю идут. От Филарета – отца Михаила. От родителя благословление царю везут. Они, слышь, нынче тут, не далече, на Рогачёвом хуторе стоят. Неделю уж стоят, всё проводника сыскать не могут.

– На Рогачёвом? – Удивился Иван. – А почто там? Это же от костромской дороги вовсе сторона.

– Сторона. – Подтвердил Михайлов. – Но большак-то оттель крутой заворот берёт, так что по нему в Кострому знатного кругаля дать придётся. В таком разе филаретовым людям ране москвичей уж точно не поспеть. А тут, слышь, чего. Кто с таковым раньше прибыл, тот и почёта больше взял. Вот и хотят послы напрямки идти, через лес да болота. Так-то оно чуть не втрое ближе выйдет. Да токмо, слышь, путь верный надо знать. Для того проводник послам и надобен. Да всё сыскать не могут. Понял, куда клоню, Иван Савич?

– Нет. – Честно признался Иван, хотя в душе кольнуло от смутной догадки.

– Да чего ж нет-то? Вот ведь он, проводник. Сыскался.

Михайлов расплылся в широкой улыбке и кивнул на берендея.

– Этот?! – Спросил Иван, не веря тому, что услышал.

– Ну, а чего? – Голова не смутился, напротив, заговорил уверенно и бойко. – Он ведь всю жизню по лесам. В любой глуши, слышь, как дома. И к тамошним местам ходил, дорогу знает. Знаешь ведь?

– Угу. Не раз в страну вечного мрака хаживал. – Подтвердил берендей с набитым ртом и, проглотив очередной прожёванный кусок, добавил. – Так северные земли кличут. Ибо солнце там много хуже светит. А иной раз вовсе пропадат.

– Ну, вот, слышь? Знает. – Подытожил довольный Михайлов.

Иван всплеснул руками и, не сдержавшись, нервно хохотнул.

– Да ты взаправду ли, Захар Петрович? В самоделишно царских послов колдуну доверить хочешь? А ежели он их сгубит? Кому ответ держать?

– А енто уж не ко мне дело. – Отмахнулся Михайлов. – Мне сказано, слышь, проводника сыскать. Я сыскал. И заодно, берендея в Кострому отправим.

Иван вдруг повернулся к берендею.

– А тебе сие на что? – Спросил он, не скрывая подозрений. – Там ведь, в монастыре, с тобой цацкаться не будут. Ведаешь, каково ждёт тебя там?

– Ведаю. – Спокойно ответил колдун, но на этот раз отложил мясо и даже рукавом отёр с бороды жир. – Потому и согласен. Коли старец ентот взаправду от чар меня спасёт, так я с радостью. Превеликой. Устал в звериной шкуре жить. Хоть напоследок в человечий облик возвернусь. Так-то.

И берендей снова принялся за мясо.

– Ну, видал, как складно вышло? – Михайлов победителем глянул на Ивана. – Одной стрелой двух зайцев. Слышь, даже трёх, коли так. Я чуду-юду энту от себя спихну. Игумена отважу, а то невмоготу уж вовсе, слышь. И Богдашку не пошлём в таку даль переться. Верно, ведь, ну? Скажи, не хочешь?

Сусанчик тут же подскочил и, закатив глаза, в усердии наморщив лоб, стал тараторить явно заготовленную речь:

– Да, ты уж вот что, Иван Савич, не оставь меня на произвол, без помощи не брось. Что в Кострому не хочешь ехать, ладно. Понимаю. А тут ведь всего-то…

Богдашка запнулся, видно, что-то перепутав и теперь как ни старался, не мог вспомнить, что говорить дальше. Михайлов недовольно цокнул и продолжил за него:

– Слышь, Вань, Рогачёв хутор он ведь вот, рукой подать. И не забудь, к тому ж, что через то мы шибко филаретовым людям пособим. А это… – Михайлов размешал указательным пальцем воздух. – А это, слышь, перед будущим царём заслуга. Чуешь, чем пахнет? Ну, чуешь ведь, вижу.

– Само собой, чую. – Невесело подтвердил Иван. – Потому и хочу в стороне остаться. Чтоб свойной волей сызнова в змеюшник руку сунуть? Нет уж, избавь, Захар Петрович.

– Да брось ты, Ваня. Заодно старых друзей свидишь. Слышь, службу на Москве вспомнишь.

– Чего? Каких старых друзей? – Насторожился Иван, но Михайлов радостно продолжил.

– Так, слышь, головой в посольстве знакомец твой московский. Голицын. Василь Василичь.

Михайлов ещё что-то говорил, довольный и гордый собой, но Иван его уже не слышал. Дубовый пол с гулким уханьем качнулся под ногами, бревенчатые стены смазались и завертелись в хороводе, а в голове эхом звучало только одно: Голицын здесь!

Качаясь, он медленно прошёл к стене, даже не заметив, что толкнул Михайлова плечом. У окна присел на лавку и прижался лбом к холодной плёнке пузыря. От рамы потянуло сквозняком и его живительная свежеть привела Ивана в чувство. Он до предела втянул воздух носом и, надолго задержав дыхание, с силой выдохнул всё, что мешало думать.

Итак, Голицын вернулся. И не просто так, а во главе посольства к новому царю. Но вместо того, чтоб спешить в Кострому, теряя сапоги, он почему-то разбил лагерь в стороне от большака и неделю торчит здесь, в безлюдной глухомани. Почему? Зачем? В рассказы о проводнике Иван не верил. Конечно, нынче искушённый лесоброд большая редкость, но всё же не настолько, чтобы поиск занял восемь дней. Речь ведь о царских послах. А раз так, на первый же клич сбежались бы сотни охочих людей. Значит, причина ожиданий в чём-то другом.

А ведь Голицын знает, что Иван из этих мест. И если прежде, пока князь томился в польской неволе, их общая тайна ему навредить не могла, то теперь всё изменилось. Тот, кто доставит царю благословение отца, очень быстро пойдёт в гору. Да что уж там, в один прыжок поднимется к вершине. А вот тогда Иван снова станет для Голицына угрозой. И зная князя очень хорошо, Иван не сомневался, что тот не станет ждать, решит заранее избавиться от старого врага. Тем паче, для такого выпал случай. Потому посольство и торчит на глухом хуторке целую неделю – Голицын ищет его, Ивана. А раз так, то непременно найдёт Вязёмы и его маленький домишко на краю села. А в нём – Наталью.

Так что, как не крути, но, видно, от судьбы не спрятаться навечно. Пришло время отдавать долги – на них за три счастливых года накапало много лихвы. И уж если роковая встреча неизбежна, так пусть она случится вдалеке от дома. И беременной Натальи. А заодно Иван спасёт Богдашку, вернув судьбе всё, что когда-то получил взаймы.

Иван вздохнул и отвернулся от окна. Посмотрел на колдуна, который грыз мясо с таким безразличным видом, будто речь шла вовсе не о нём. Глядя на Михайлова, с упрёком качнул головой, и в самом конце смерил взглядом Богдашку, что, стоя у печи, с надеждой ждал его решенья.

– Да уж, прости, Ташенька, но не судьба вернуться быстро. – Тихо прошептал Иван сам себе, после чего добавил уже громко. – Ну, коли так, тянуть неча. Собираться надоть.