Читать книгу По дороге в страну вечного мрака - - Страница 6

Остатки дня потратив на сборы, они покинули Звенигород уже следующим утром, едва алый свет зари разбавил ночную тьму и на серой простыне заснеженной равнины двумя рядами чёрных точек проступили вешки санного пути. Вскоре над сосняком, что тонкой зелёной полоской виднелся вдали, всплыл краешек бледного солнца и густой морозный воздух заискрился серебром. Молодой жеребец – Михайлов дал по-настоящему хорошего коня – резво бежал по накатанной колее, тянувшейся сквозь волнистое море сугробов. На хомуте размеренно звенели бубенцы; по твёрдому насту дороги, прихваченной утренней стынью, глухо стучали копыта; под деревянными полозьями саней протяжно скрипел утрамбованный снег.

Богдашка сиял, без у́молку болтал и на каждой версте пронзительным свистом торопил коня.

– Не гони. Загубишь. – Хмуро ворчал Иван.

Звенигород и Рогачёвский хутор разделяло полсотни вёрст, но ему казалось, они тают слишком быстро. Он понимал, что, скорее всего, едет на смерть, но умирать, конечно, не хотел. Что гибель может быть прекрасной, доблестной и славной придумали поэты, а верит им лишь тот, кто сам смерть никогда не видел, не ощущал холод её смердящего дыхания, не падал в бездну тёмной пустоты. А Иван слишком хорошо знал безносую старуху с косой, и оттого очередная встреча с ней страшила не на шутку.

Но ещё больше он боялся умереть напрасно. Иван помнил нрав бывшего дьяка и опасался, что того не успокоит месть лишь одному Ивану. Богдашку тоже приговорят – даже если решат, что он просто случайный попутчик, то очевидец убийства им всё же ни к чему. Да и Наталью вряд ли пощадят, не станут разбираться, знает ли жена о прошлом мужа – обрубить разом все концы будет надёжней. Так что для спасения Богдашки и Натальи теперь было мало просто отдать себя на растерзанье. Голицын тоже должен умереть. Непременно. Иначе всё окажется зря.

Но как такое провернуть? Ведь теперь Голицын не просто князь, и даже не дьяк разбойного приказа. Теперь он царский посол и вокруг него, наверняка, большая свита: слуги и охрана. Поди, к нему пробейся. Так что задачка была не простой, а решить её предстояло ещё до приезда на хутор.

Подумав об этом, Иван невольно перенёсся на три года назад, в Москву, объятую стихийным бунтом. Ему вспомнилась невестка тогдашнего царя Шуйская Екатерина – как тайком вёл её сквозь бурлящий город, чтобы спасти от расправы обезумевшей толпы. А потом, надеясь сорвать заговор бояр, сгубил Миньку Самоплёта, Федьку Молота и Устинью. И всё оказалось зря. Шуйский всё равно не усидел на троне, и теперь его семейство томилось в неволе у Ежи Мнишека. Так что пока, все, кого Иван пытался спасти, кончали плохо.

Иван посмотрел на Богдашку, тяжко вздохнул и ещё раз попросил беречь коня, не гнать слишком быстро.

Но юный Сусанчик, для вида соглашаясь, на деле даже не думал придержать жеребца. У него давно созрел собственный план. Ведь при столь добром коне да по такой накатанной дороге они могли бы не растягивать поездку на два дня, а проделать весь путь за сутки. Если чаще пускать в ход плётку и обойтись без привала, то к полудню можно быть в Дурыкиной слободе. Там взять у казённых ямщиков свежую лошадку – они же едут по государеву делу, а значит, отказать им не имеют права. А тогда уж можно снова гнать во всю и к вечеру попасть на Рогачёв хутор. Наверняка, гонец, что покинул Звенигород почти на сутки раньше и при этом ехал верхом, опередит их совсем ненамного. Вот уж царские посланцы удивятся такой прыти. И конечно, князь Голицын запомнит лихого служаку Богдана Сусанина, непременно расскажет о нём царю, а тот, глядишь, заберёт расторопного парнишку к себе, порученцем для особо важных дел.

Однако, едва лес вдоль тракта стал расступаться и вдали показался казённый ям, Богдашка помрачнел и грязно ругнулся, чего Иван не замечал за ним сроду. Прежде в этом месте шумел большой гостиный двор. Он вмещал две сотни душ, но при этом опоздавшим путникам всегда недоставало места для ночлега. Его плотным кольцом окружали поварни, корчмы, бани и портомойни, а вдоль дороги с одной стороны тянулась конюшня на три сотни голов, с другой – кузня, где день и ночь свистели горны и стучали молотки.

Теперь же Дурыкин ям обратился в Дурыкину пустошь. Там, где прежде стояли дома и жилые бараки, огромным бесформенным пятном чернело пепелище. Из закопчённых сугробов поднимались останки каменных подклетов, а над грудой чёрных головешек ветер то и дело вздымал облака сизого пепла. На остовах глиняных печей шеренгами сидели жирные вороны, а средь обугленных руин, не страшась людей, вразвалку бродил старый плешивый волк. Матёрый лес, когда-то побеждённый человеком, теперь медленно, но верно возвращал своё – густой молодняк поглотил обочье, а дорога исчезла в море сухой травы, что рыжиной растеклась меж сугробов.