Читать книгу Стигия: Город среди ребер - - Страница 10

Ты стоишь напротив числа 42. В твоей правой руке свисает эфемаль, что тянет тебя вниз не за руку а за сердце. Ноги стоят как вкопанные, не желают ни бежать ни заходить внутрь, но ты протягиваешь левую руку и стучишь.

– Заходи. Дверь открыта. – Оптимистичный голос приглашает тебя.

Ты открываешь дверь и заходишь внутрь. Ты сразу видишь слева от входа кухню, маленькую, которой чудом хватит на одного человека, справа дверь ведущую либо в кладовую либо ванную. Впереди на небольшом пятаке виднеется гостиная объединенная с очевидно с спальней, так как ты видел её край из-за угла. В гостиной в небольшом кресле сидел Лыба держа в руках книжку в мягком переплете. Он поднял взгляд на тебя и вечно натянутая улыбка на лице ослабла, став мягче.

– Вижу ты теперь жив-здоров и свеж как рыбка?

Он не обращает внимание на то, что в твоей руке эфемаль, глядя тебе в глаза. Ты также старался не замечать эфемаль, но сложно, так как при виде изнуряющей улыбки полицейского тебе хотелось схватить её и сжать в кулаке настолько, чтобы тебя ждали лишь самые ужасные последствия. Тебе казалось, что он должен был тебя отчитать, но не отчитывает.

– Чего встал как статуя? Присаживайся.

Ты подчинился его просьбе, сев на двухместный диван рядом. Неохотно кладешь эфемаль на столик перед собой и вздыхаешь.

– Можно вопрос?

Начал ты издалека, но Лыба схватил тебя буквально за шкирку и подтащил к себе.

– А я их запрещал? – Он издал легкую усмешку.

Ты решил не обращать на неё внимание, сложил ладони вместе и глядя на эфемаль спросил прямо.

– Что будет, если я прикоснусь к эфемали?

Вопрос прямой. Ты ждал на него получить прямой ответ, без ухода от него. Лыба, судя по его взгляду, это понял без труда. Его улыбка была на грани того, чтобы стать спокойной полосой. Он отложил книжку в сторону и спросил в ответ.

– Ты только это хочешь узнать?

Ты кивнул.

– Хорошо. – Лыба взял эфемаль с кофейного столика. Ты ничего не почувствовал, кроме естественной боли в груди от взгляда на сам амулет. После он схватив его за веревочку протянул саму эфемаль тебе со словами. – Прошу.

Надменность? Наглость? Уверенность? Проклятье? Что двигало Лыбой, когда он протянул тебе эфемаль? Он так легко и спокойно предложил то, что Амулесе сразу пресек прикрываясь неким законом “приличия”, что ты попросту не мог подобрать слов, дабы описать собственные чувства. Ему вообще писаны законы? Или все оккультные полицейские такие? Плющие на закон в принципе?

Ты сжал кулаки. Пальцы ногтями впились в ладони до крови от злобы. На мгновение ты ощутил злобу Двубойника, которая впечаталась у тебя в голове навсегда. Зубы заскрипели. Ты пытался подобрать слово, но какое подойдет лучше всего?

– Проклятье… – Сорвалось у тебя с губ. Ты сверлил глазами легкомысленного полицейского, что даже ни на секунду не дрогнул, под твоим взглядом. – Ты сейчас серьезно? Или ты опять таким образом издеваешься, проверяя меня на покорность? Или попытка задобрить меня? Но ради чего? Зачем тебе задабривать меня, когда я и так слушаюсь тебя беспрекословно!

Вопросы посыпались один за другим. Но под конец Лыба лишь покачал головой, прямо показывая, что в вопросах нет смысла.

– Ты хочешь узнать, что будет если коснешься эфемали? Так коснись. Узнай сам. Если коснешься “случайно” ничего плохого тебе не будет. Ведь она у меня в руках, не у тебя.

Формальность. Все его слова звучали как одна сплошная формальность с натянутой улыбкой поверх. Злоба в тебе же вскипела ещё сильнее, словно твою голову как котелок подвесили над огнем и теперь прикрутили крышку намертво, дабы давление в ней в итоге взорвало к чертям черепушку.

Как относиться к такому? Сперва превратил в грушу для битья, хотя ты думал о патруле или работой мальчика на побегушках, хотя первое он должен был уточнить во время заключения контракта! Потом за место того чтобы дать зелье восстановления, чисто из-за твоей жалобы, отдал на попечение старухи лекарши, оставив с ней наедине! Как поступить, что думать?

Плевать. Ты и так на-думался на целый день. Поэтому если даже после прикосновения к эфемали ты умрешь, как ты считал, то пускай так и будет. Зато не будешь больше страдать от этой проклятой жизни в кишках Стигии.

– Проклятье… – Лишь вырвалось у тебя из рта, когда ты протянул руку и коснулся эфемали.

Ничего необычного. Только легкая боль в груди утихла за одно мгновение. Но затем, я… Я… Я! Я! ДА! Я! Вырвал эфемаль из рук улыбчивого ублюдка и вскочил от радости! Я! Я слышу себя! Я чувствую себя! Нету! Нету никакой больше пелены! Нету никакого… АЙ!

Я был столь рад, что даже не заметил как вскочил на диван и перевернул его с собой. Больно. Но какая же приятная боль. Столь отчетливая и ясная, словно мое тело – мое. Нет. ОНО И ЕСТЬ МОЕ. Более оно никому не принадлежит! Никакому ублюдку пятнистому, никакому бородатому толстяку, никакому улыбчивому подонку ставящего напротив монстра с кулаками!

Ох, Пантеон. Что мне делать? Как мне поступить? Почему такой восторг? Почему он на меня так смотрит? Почему этот полицейский, ставший костью в горле, смотрит на меня так? Не тяни ко мне руку ублюдок! Не тяни! Я тебе не отдам эфемаль! Разве не ясно!? Кто отдаст в добром здравии то, что тебя тебя полноценным человеком?! Ха. Ха! Ха-ха-ха-ха! Я разговариваю сам с собой в собственной голове. Не могу даже ничего сказать подонку в лицо. Рот просто не слушается. Мне так много чего хочется произнести, издать и возгласить своим голосом, что я просто теряюсь. Связки голосовые отказываются работать, словно их перетянули настолько, что стоит лишь сказать хоть слово как они порвутся.

Да и не нужно. Ничего ему не скажу. Оставлю Эфемаль у себя, даже если он пригрозит мне стволом. Пускай сперва отберет! Ха, а чего глупить то? Прибью его сам! Прямо сейчас! Возьму какой-нибудь стул, нож или что-то тяжелое, да прибью его! Чего тут думать!? Не отдам я ему эфемаль – это мое “Я”, моя самость!

Ха-ха-ха-ха. Только надо найти, что-то… Что-то найти…

Я потерял дар речи. Пока я пытался найти вещь, которая позволит прибить Лыбу, я обернулся и увидел лица за своей спиной. Лица людей что улыбались и будто смотрели на меня. Это были фотографии. На них были дети, взрослые, старики, друзья, родственники, любимые, семьи… На них было много лиц, счастливых и радостных, которые смотрели мне прямо в душу, когда я смотрел на них. И на каждом фото я видел Лыбу. Счастливого Лыбу, у которого не было той самой надоедливой и натянутой улыбки. Улыбка, которую я могу назвать чистой, невинной и искренней.

– Хах… – Я выдохнул с легким смешком. Я упал от внезапно накатившего на меня головокружения. Что со мной? Я только что скакал от восторга. Планировал убить полицейского из оккультного отдела, не задумываясь о последствиях. Но когда я увидел этих людей на фото, то… Пантеон… Стены, потолок вокруг кровати Лыбы были все увешаны этими фото. Словно улыбчивый мемориал в память былой жизни… Мемориал радостных лиц. – Какого, почему?

Я посмотрел на эфемаль в правой руке. Это было красивое серебряное украшение в виде анатомически верного сердца. Маленькие бороздки, выпуклости и сверкающие линии – все это было сделано с неимоверной точностью и усердием, изображая клапаны, вены и камеры. Прикасаясь к эфемали я чувствовал через это маленькое украшение собственное сердцебиение. Словно я сейчас держал его прямо в руке. Те кто управляли мной, создав и взяв ответственность за меня – чувствовали ли они биение моего сердца?

Я поднял голову на Лыбу, сидя на спинке перевернутого дивана. Только сейчас я увидел на его простом и искривленным улыбкой лице морщины, не те что появляются за долгие годы жизни, а те что остаются после пережитых страданий, потерь и испытаний. Под глазами были борозды, на лбу были борозды, на краях губ были целые ямы. О чем я только думал? Почему я этого не замечал?

Вдруг, Лыба обратился ко мне.

– Сердеболь, – он вновь протянул мне руку. На его ладони я видел оборванную веревку, которая оборвалась после моего восторга. – отдай. Не искушай себя – собой. Твоя жизнь и без этого будет полна неожиданностей, радостей, печали и всего того, что тебе дадут и ты захочешь увидеть. Поверь мне.

Я посмотрел на его руку, посмотрел на эфемаль. Как мне поступить? Я наконец-то чувствую себя “собой”, но как только это произошло… Я не знаю. Это сложно описать. Я не могу дать описание тем чувствам, что сейчас пылают во мне.

– Так со всеми? – Спросил я у Лыбы.

Его улыбка была на грани падения. Он еле заметно кивнул.

– Со всеми. Ты не исключение.

Ответ меня удовлетворил. Я посмотрел в последний раз на эфемаль, облик которому не придавал значение либо просто не запоминал, и вернул Лыбе. Ты почувствовал облегчение. Вес эмоций и чувств кратковременной жизни были сброшены с твоих плеч. Вновь между твоим разумом и твоим телом появилась блеклая пелена, которая казалась теперь спасительной стеной от страха и сложности настоящей “жизни”.

Лыба просунул веревку обратно в амулет и завязал на нем узел, будто никто и не вырывал её из рук. Ты тем временем, встав, поставил на место диван и сел в него обратно. Ты чувствовал себя изможденным

Но в комнате повисла тишина. Лишь тикающие часы где-то среди фотографий улыбчивых лиц у тебя за спиной развеивали эту тишину. Ты чувствовал холод душевный, не физический, который хотел из тебя выдавить хотя бы слово и ты не сдержался.

– Ког–…

– Завтра. Я верну тебя завтра в приют. – Но Лыба тут же пресек твою попытку завести беседу “ни о чем”. Он поступил правильно, так как ты должен был сейчас переварить самого себя. Было ли это грубо? Да, но с его улыбкой на лице – это казалось обычной проницательностью и чтение с полуслова. Но он вдруг подкинул дрова в разгорающийся костер размышлений. – Понял, что такое закон “приличия”?

Ты надул щеки от долгого выдоха. Тебе нужно было как следует подобрать слова для ответа. Но ты в итоге лишь выпалил без капли уверенности.

– “Неприлично” давать полную свободу существам с разумом и знаниями “взрослого”, хотя те родились лишь “вчера”?

Ты смотрел на Лыбу. Ты видел как он давил на тебя, словно преподаватель, отстающего студента. Но когда маятник часов дважды ударил “Тик” и “Так”, он похвалил.

– Молодец. Конечно за этот ответ ты не получишь и “удовлетворительной” оценки на парах по “закону и эфемерности”, но полным идиотом не выставишь. Ха-ха.

– Очень смешно.