Читать книгу Остров нашей вины - - Страница 2

Тишина в салоне была густой, тягучей, нарушаемой лишь ровным, убаюкивающим гулом двигателей. Анастасия, бортпроводница, старалась быть невидимой, тихо переставляя хрустальные стаканы в мини-баре. Она ловила себя на мысли, что никогда еще за пять лет работы в бизнес-авиации не чувствовала такой скованности. Обычно пассажиры – деловые, уставшие, погруженные в себя – создавали нейтральный, почти стерильный фон. Здесь же воздух был заряжен молчаливой войной.

Михаил сделал вид, что погрузился в отчеты на планшете, но цифры и графики расплывались перед глазами. Он ловил краем глаза Алину. Она так и сидела, прижавшись лбом к иллюминатору, отвернувшись от него. Её поза – ссутулившись, с поджатыми под себя ногами – выражала предельную степень отчуждения. Казалось, она физически пыталась стать меньше, свернуться в клубок и исчезнуть. Раньше он видел в этом подростковый бунт, позу непокорности. Теперь, после мельком увиденного ада в её телефоне, он считывал иное: глухую, животную боль. Ту, от которой не спасают ни деньги отца, ни связи, ни розовый худи, скрывающий вздрагивающие плечи.

«Всего полгода, – снова повторил он про себя мантру, но на этот раз она звучала уже не как приговор, а как слабое утешение. – Просто нужно пережить этот полет. Потом будет легче».

Как же он ошибался.

В кабине пилотов царила профессиональная, но слегка напряженная атмосфера. Командир, Игорь Петрович, опытный «старик» с тысячью налетанных часов над океанами, прищурился, глядя на радар. То самое красивое облако-туманность на экране вело себя не совсем стандартно. Оно не разрасталось, но его плотность по данным лидара менялась странными, пульсирующими скачками. Такое бывает при резких перепадах температур в верхних слоях атмосферы.

– Сергей, – обратился он ко второму пилоту, – запроси обновленные данные по этому фронту у диспетчера в Нанди. Что-то мне его зарядочки не нравятся.

– Уже запрашиваю, – молодой пилот, Сергей, тут же застучал по клавиатуре. – Кажется, там активность выше прогнозируемой. Но они говорят, коридор чист, можно проходить южнее на двадцать миль.

– Двадцать миль… – пробормотал Игорь Петрович, мысленно прикидывая расход топлива и время. – Ладно. Уводим курс. Плавно.

Огромная птица из металла и композитов чуть кренилась, начиная широкий, почти незаметный для пассажиров разворот. В салоне лишь чуть изменился узор звезд за окном у Алины. Она этого даже не заметила.

Прошло еще сорок минут. Михаил налил себе воды, лед звенел о хрусталь, звук казался невероятно громким. Он предложил стакан Алине, просто протянув его через проход. Она не обернулась, только отрицательно мотнула головой, не отрываясь от темноты за бортом. Её молчание было хуже любых колкостей.

И вдруг самолет вздрогнул. Не как от турбулентности – мягко и волнообразно, а резко, однократно, будто по его корпусу ударили гигантским молотком.

Михаил инстинктивно вцепился в подлокотники. Алина вскрикнула и отпрянула от окна.

– Что произошло? – спросила она, но её слова заглушил рев.

Это был звук, не имеющий аналогов в обычной жизни. Дикий, разрывающий уши вой металла, терзаемого невидимой силой. Самолет затрясло так, что Михаила швырнуло на ремни, а незакрепленные предметы – планшет, стаканы, сумка Анастасии – полетели с полок, превращаясь в опасные снаряды. Свет погас на долю секунды, затем вспыхнуло аварийное красное освещение, бросающее на стены пугающие, прыгающие тени.

– ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ! НЕМЕДЛЕННО! – закричала Анастасия, уже сама едва удерживаясь на ногах, хватаясь за спинку кресла. Её лицо было белым как мел, но голос, дребезжащий от страха, звучал командой.

Алина, охваченная паникой, беспомощно дергала свою пряжку, но пальцы не слушались. Михаил, превозмогая тошноту от резких кренов, отстегнулся. Его накрыло волной адреналина такой силы, что все мысли, вся усталость, всё раздражение сгорели в одно мгновение. Остался только холодный, острый как бритва инстинкт выживания и одна четкая установка: Сергей доверил тебе его дочь.

Он перегнулся через бьющееся в конвульсиях кресло, с силой, которой сам не ожидал, схватил её дрожащие руки, отбросил их и одним точным движением защелкнул ремень. В ту же секунду самолет снова провалился вниз, и Михаила отбросило в проход. Он ударился плечом о металлическую кромку стола, боль пронзила тело, но мозг её почти не зарегистрировал.

– Держись! – закричал он ей, уже не зная, слышит ли она что-то сквозь этот адский грохот.

Из динамиков раздался голос Игоря Петровича. Он был напряженным, сдавленным, но удивительно собранным.

– Внимание всем. У нас… отказ… повреждение. Готовимся к аварийной… – Сигнал прервался на полуслове, сменившись пронзительным писком и тишиной.

Эта тишина, наступившая после обрыва связи, была страшнее любого шума. Она означала конец диалога с миром, который остался где-то там, внизу, под ними.

Алина зажмурилась, её тело билось в мелкой, неконтролируемой дрожи. Она не плакала, просто сидела, стиснув зубы, и её пальцы впились в подлокотники так, что побелели костяшки. Михаил, цепляясь за всё, что можно, сумел подтянуться и влезть в свое кресло, нащупывая ремень. Он видел лицо Анастасии. Стюардесса, пристегнутая в своем откидном кресле у выхода, молилась, быстро шепча что-то, и слезы текли по её щекам, но она не издавала ни звука.

Потом началось самое страшное. Самолет больше не летел. Он падал. Но не камнем, а как подбитая птица – с дикими кренами и вибрацией. За иллюминатором проносились бешеные клубы чего-то темного. Не облака. Это была вода. Ледяная вода Тихого океана, поднятая в воздух чудовищным штормом, в самый эпицентр которого они вошли.

Михаил чувствовал, как его вдавливает в кресло. В ушах заложило, потом резко отпустило. Он увидел, как одна из панелей потолка над Алиной треснула и провисла. Стекло иллюминатора рядом с ним покрылось паутиной тончайших трещин.

«Нет, – пронеслось в голове. – Не так. Не может быть так. Не здесь».

Он повернул голову к Алине. Она смотрела на него. Впервые за весь вечер – прямо, не отводя глаз. И в её взгляде не было ни ненависти, ни обиды. Там был чистый, первобытный ужас. И вопрос. Безмолвный, отчаянный вопрос ребенка, ищущего защиты у взрослого.

И в этот миг, между двумя ударами стихии по обшивке, он успел крикнуть. Не знал, услышит ли.

– Я НЕ ОСТАВЛЮ ТЕБЯ! СЛЫШИШЬ?!

Не знал, был ли это обет ей, Сергею или самому себе.

Ответила им вселенная. С оглушительным, всепоглощающим ревом. Звук рвущегося в клочья металла слился с воем ветра и гулом воды. Стекло иллюминатора рядом с Михаилом вылетело внутрь, и в салон ворвался ледяной, соленый ураган, полный обломков и воды. Давление упало мгновенно. Уши заложило оглушительной болью. Михаил почувствовал, как его вырывает из кресла, но ремень впился в живот, удерживая на месте. Он видел, как мимо него, как в замедленной съемке, пролетела подушка, обрывки бумаг, планшет.

Он видел Алину. Её синие волосы били по лицу, её рот был открыт в беззвучном крике, а глаза, широко раскрытые, были прикованы к чему-то позади него. К тому месту, где была перегородка кабины пилотов.

Потом был удар. Не один, а серия ударов, страшных, сокрушающих, будто гигантский кувалдой били по корпусу. Грохот, скрежет, треск. Тело бросало с невероятной силой, сознание уплывало, цепляясь за острые обломки боли. Последнее, что он осознал – это ледяная вода, хлынувшая ему в лицо, в рот, в легкие. И резкий, пронзительный запах моря, смешанный с запахом страха, топлива и крови.

Тьма. Она была не черной. Она была зеленой. Мутно-изумрудной, холодной, бездонной. Михаил открыл глаза и увидел над собой колыхающуюся толщу воды, сквозь которую пробивался смутный, искаженный свет. Он не понимал, где он, кто он. В ушах стоял оглушительный звон, тело ныло в десятке мест одновременно. Но инстинкт заставил дернуться, забиться, искать поверхность.

Он всплыл, отчаянно, с хрипом выплевывая соленую воду. Воздух! Он глотнул его, и этот глоток стал слаще любого виски. Он крутился на месте, откашливаясь, глаза щипало от соли. Картина, открывшаяся перед ним, была сюрреалистичной и ужасающей.

Он был в океане. Бескрайнем, бурлящем от недавней ярости, но уже успокаивающемся. Небо над ним было низким, свинцово-серым, но дождь почти прекратился. И по этой свинцовой глади, как погребальные венки, плавали обломки. Кусок обшивки с логотипом авиакомпании. Оторванное кресло. Ярко-оранжевый спасательный жилет, так и не надетый никем. Подушка.

«Самолет. Крушение».

Мысль пришла холодной, четкой, отрезая пути к иллюзиям.

– А-Алина! – хрипнул он, и его голос сорвался на крик. – АЛИНА!

Он начал кружить на месте, отчаянно вглядываясь в воду, цепляясь за проплывающие мимо обломки. Паника, холодная и липкая, подступала к горлу. Он проиграл. Не уберег. Он…

И тогда он увидел. Метрах в двадцати от него, держась за большой серебристый кусок фюзеляжа, почти полностью погруженный в воду, была она. Её синие волосы, темные от воды, слиплись на лице. Она не двигалась, просто висела на обломке, глаза закрыты.

Сердце Михаила упало куда-то в бездну. Но он заставил себя плыть. Каждый взмах руки отзывался болью в плече, вода тянула вниз, пропитанная одежда стала неподъемной. Он плыл, стиснув зубы, выдыхая боль и страх. Доплыл.

– Алина! – он схватил её за плечо.

Тело было холодным. Но под пальцами, сквозь мокрый худи, он почувствовал слабую, едва уловимую пульсацию. Жива.

– Дыши, черт тебя дери, дыши! – зарычал он, откидывая с её лица волосы. Он перевернул её, пытаясь вспомнить смутные обрывки знаний об оказании первой помощи. Надавил на спину.

Она резко, с судорожным хрипом выгнулась, и из её рта хлынула струя соленой воды. Она закашлялась, и открыла глаза. Они были мутными, ничего не понимающими, пустыми.

– Т-ты… – прошептала она, и в её взгляде промелькнуло узнавание, смешанное с таким ужасом, что ему стало физически больно.

– Я здесь. Держись за это. – Он перехватил её руки, вложил её пальцы в скобу на обломке. Она повиновалась, как автомат. Потом её взгляд скользнул за его спину, по пустынному, бескрайнему океану, усеянному мусором их прежней жизни. Ни земли, ни других людей. Только вода, небо и тишина, наступающая после бури.

– Все… все… – её голос сорвался. Она смотрела на него, и по её грязному, исцарапанному лицу потекли слезы, смешиваясь с морской водой. – Где все? Пилоты? Настя?

Михаил молча покачал головой. Он не видел никого. Только одинокий спасательный жилет, качающийся на волне вдалеке. Он снял с себя пиджак, тяжелый как свинец, и с трудом стянул его. Потом попытался снять и её розовый худи, понимая, что мокрая ткань забирает последнее тепло.

– Нет! – она вцепилась в капюшон с детским, иррациональным упрямством, как будто эта тряпка была последней нитью, связывающей её с прежним миром.

– Ладно, – он сдался, обмотав свой пиджак вокруг её плеч поверх худи. – Держись. Просто держись.

Он осмотрел их «плот». Обломок был около трех метров в длину, полый внутри, с острыми краями. Он держался на воде. Это было уже чудо. Михаил заметил привязанный к внутренней скобе трос. Собрав последние силы, он притянул к себе проплывавшее мимо сиденье, оторвал с него ремни и начал, с помощью троса и ремней, привязывать Алину к обломку, создавая подобие страховки. Она не сопротивлялась, позволила всё сделать, только смотрела на его руки, сосредоточенно работающие над узлами.

– Зачем? – тихо спросила она, когда он затягивал последний узел у неё на талии.

– Чтобы не потерять тебя, если уснёшь или… ослабеешь, – ответил он прямо, не смотря ей в глаза. Лгать сейчас было бессмысленно.

Она кивнула, сглотнула. Потом её взгляд упал на его рубашку, на темное, расплывающееся пятно на плече.

– Вы ранены.

– Пустяки, – отмахнулся он, хотя боль была далеко не пустяковой. Возможно, сломана ключица или ребро. – Экономь силы. Не говори. Попробуй поспать.

«Спать». Слово казалось издевкой. Но шок и истощение делали своё дело. Через некоторое время её веки начали слипаться. Голова склонилась на холодный металл. Перед тем как окончательно отключиться, она прошептала, почти неразборчиво:

– Вы же сказали… не оставите…

– Да, – ответил он, глядя на серый горизонт, где уже начал проявляться слабый, размытый просвет. Надежда? Или просто иллюзия? – Сказал он.

Михаил остался один на один с океаном. С тишиной, нарушаемой лишь плеском волн. С холодом, пробирающим до костей. С болью. И с колоссальной, давящей тяжестью ответственности.

На его глазах, в десяти метрах от них, плавно, почти грациозно, ушел под воду оранжевый спасательный жилет. Символ надежды, которую они так и не успели надеть.

Михаил Доронин, титан бизнеса, человек, привыкший покупать, строить и управлять, понял, что отныне его единственная валюта – это его воля. Его единственный актив – эта полумертвая девушка, привязанная к обломку. А его единственная цель – не дать океану забрать у Сергея Волкова самое дорогое.

Он не знал, где земля. Не знал, сколько продержится этот обломок. Не знал, выживут ли они до утра.

Но он знал одно: их личная война друг с другом только что закончилась. Началась другая война. Война за жизнь. И в этой войне они были теперь не врагами, а союзниками поневоле. Единственными союзниками друг у друга во всем этом бескрайнем, безразличном мире.

Он положил свою менее поврежденную руку поверх её холодных пальцев, вцепившихся в металл. Чтобы чувствовать, что она здесь. Чтобы напоминать себе, за что он борется.

А на востоке, сквозь рваные облака, пробился первый тонкий луч солнца. Он был слабым, холодным, но это был свет. Первый свет нового, невообразимо страшного и непредсказуемого дня.