Читать книгу Привязанная. Игры Озаренных - Группа авторов - Страница 2

Никто не любит ноябрь. Он тянется, как сырое полотно, пахнет мокрой землей и ржавчиной. Но именно этот месяц для меня всегда был особенным. Словно в его тумане пряталась тайна, известная только мне.

Вот-вот город накроет белоснежное покрывало, превращая унылые улицы в зимнюю сказку. А когда сгущаются сумерки, снежные кристаллы переливаются так ярко, что кажется, ночь не наступает – город тонет в вечном зимнем вечере.

Заходишь в дом отогреться. Свернешься калачиком у камина, наслаждаясь полудремотой. Под звук догорающих поленьев тело медленно начинает оттаивать. Это – тепло зимы. Не жар и не зной, как бывает летом, а именно тепло, согревающее душу.

Зима – мистическая стихия. Даже запах осенней листвы вызывал у меня не приступ меланхолии, а скорее воспринимался как трепетное предвкушение. Как будто должно наступить что-то важное.

За окном светало. Сердитые, пузатые тучи заволакивали предрассветные лучи – надвигался снегопад.

В доме непривычно тихо. Тихо, и безумно тоскливо от мысли, что придется навсегда привыкнуть к звуку пустоты и одиночества. Хоть бы заполнить его чем-то: собственными шагами, журчанием воды из-под крана или звоном фарфоровой чашки.

После бессонной ночи хорошо бы поспать немного, но боюсь провалиться в свой личный, вечный кошмар и опять увидеть ту жуткую, безгубую ухмылку. Даже не ухмылку, а ровный штрих на лице, будто рта нет совсем, только темная щель.

Пальцы нащупали седую прядь и неторопливо вплели ее в косу, отделяя от медных локонов. На миг я задержала взгляд на своих руках – таких же усталых, как мысли.

В зеркале отражался силуэт усталой женщины с бледным, почти прозрачным лицом и опухшими от слез фиолетовыми глазами. От кого мне достался этот странный оттенок, обычно вводивший людей в ступор, было загадкой даже для родителей. Врачи разводили руками: мутация, мол, бывает.

Припудрив опухший, вздернутый нос, я натянула первую попавшуюся толстовку и джинсы. Придется сегодня выйти из дома. Злата, моя сестра, редко бывала в нашем городе, и я не могла отменить эту встречу.

Мы договорились встретиться в одном из неприметных кафе, недалеко от Центрального парка.

Я огляделась по сторонам и облегченно выдохнула. Хорошо, что в это время здесь было мало народу – не люблю лишнее внимание. Устроившись у окна с чашечкой кофе, я принялась ждать свою вечно опаздывающую сестру.

– Привет, Верея, извини, что опоздала. Как ты? – выпалила Злата, на ходу снимая пальто и стряхивая первые ноябрьские снежинки.

Я подняла взгляд от чашки. Если не знать, что моя сестра актриса, ее можно было бы принять просто за привлекательную кареглазую девушку среднего роста с аккуратно уложенными соломенными кудрями.

– Привыкаю потихоньку, – пожала плечами я.

– Что на него нашло, Верея? – Злата уже устроилась напротив, жестом подзывая официанта. – Взял вот так просто, собрал вещи и ушел? Андропауза в ребро? Или у него другая?

Сжав пальцы на чашке, я почувствовала, как ее тепло обжигает кожу.

– Не знаю. Может, и есть, – вздохнула я. Голос все равно дрогнул.

– Не переживай, сестренка, может, еще наладится, – Злата мягко накрыла мою руку своей. – Ты скажи только, может, я могу чем-то помочь?

Я покачала головой.

– Думаю, на работу устроиться. Только вот кто возьмет меня без опыта после сорока?

– Не выглядишь ты на сорок, – сестра всплеснула руками. – Поверь мне, боссы в шеренгу построятся. Ты, кстати, сильно похудела. Он что, тебя совсем не кормил?

Фыркнув, я не удержалась от легкой улыбки.

– Да ладно тебе. Влас же не изверг все-таки.

Она откинулась на спинку стула, прищурилась, будто изучая меня заново.

– Ты как, рассказывай? – добавила я, радуясь, что разговор наконец сместился в ее привычную стихию.

– Да как? Устала как лошадь. Эти съемки бесконечные. Папарацци – как крысы, везде шныряют. – Злата сделала глоток кофе и посмотрела в окно, о чем-то раздумывая. – Ты думаешь, наверное, вот она – красивая жизнь! Как же, красота! Чем дальше я живу, тем понимаю: ну не мое это, и все! Я ведь терпеть не могу зубрить сценарии, а потом работать по двадцать часов в сутки, месяцами жить в трейлере, как бродячая собака. Даже душ принять нормально нельзя! Да и таланта у меня особого нет, наверное. Ни одной нормальной роли.

– Ты просто устала. Может, тебе отдохнуть, съездить куда-то? – осторожно предложила я.

Сестра потерла виски, будто пыталась стереть усталость.

– Какой там отдых! Время у меня, что ли, есть? – фыркнула она, по привычке скручивая салфетку в тонкую трубочку.

Она замолчала на секунду, собираясь с духом. Потом подняла на меня взгляд – настороженный, но решительный.

– Верея, я хотела у тебя спросить… О маме. Помнишь ее последние дни? – голос Златы стал тише. – Она ведь в бреду все путала нас с тобой. Так вот, мама все время просила у тебя прощения. Что-то говорила про работу, про деньги… У меня ощущение, что ты мне что-то не договариваешь. Мы ведь семья, Верея. Я давно уже не маленькая, хватит секретов, ладно? – она выдохнула, сжала салфетку в кулаке. – Ведь то, что с тобой случилось двадцать лет назад, это же была не авария?

Я почувствовала, как холодок скользнул по спине. Мир сузился до стука ложечек в чашках за соседним столиком.

– Ты действительно хочешь это знать? – спросила я, не отрывая взгляда.

– Верея, прошу тебя, расскажи мне правду.

– Хорошо, – наконец произнесла я. – Я практически ничего не помню… но все же есть кое-что, о чем я тебе не говорила. Это была не авария, Злата…

***

– Верея, ты дома?

Дверь хлопнула. В воздухе завис резкий, кислый запах маринованных огурцов и морозный вдох лестничной клетки.

– Я на кухне, мама, – отозвалась я, отставляя недопитую чашку. – Ну как там Злата, документы подала?

– Документы-то подала, – мама опустила пакеты на линолеум и тыльной стороной ладони вытерла лоб. – Но сдаст ли экзамены?

Я невольно улыбнулась. Все мое детство мама была уверена, что Злата станет актрисой. Когда-то она отвела ее к гадалке – и та, получив щедрую оплату, напророчила: «Ее имя будет на афишах».

Со временем эта фраза стала нашей семейной мантрой. Бальные танцы, вокал, театральные кружки – Злату готовили к славе с фанатичным упрямством.

Мама вздохнула, села напротив, даже не расстегнув пальто. Холод коридора еще цеплялся за ткань ее рукава.

– Верея, когда я ждала Злату, в холле судачили… говорят, нужно кое-кому заплатить, иначе не возьмут.

Я подняла взгляд. Посудная рутина ушла на второй план.

– Почему ты так уверена, что она не пройдет сама?

– Нет, в Злате я уверена, – покачала головой мама. – Просто… я боюсь рисковать. Вдруг провалит? Ты же понимаешь, Верея, она этого не переживет.

Я кивнула. Конечно, понимаю. Мне не привыкать.

– Сколько нужно, мам? – спросила я, стараясь сделать голос ровным. Даже улыбнулась, пытаясь развеять запах безысходности, повисший над столом.

– Много, – вздохнула мама, потирая замерзшие руки. – У нас нет таких денег.

Я вытерла мокрые пальцы о кухонное полотенце. Вода стекала по коже, теплая и липкая, как внезапная тревога. – Может, занять у кого-то?

– У кого? – Она резко подалась вперед, словно я предложила нелепицу. – Надо ведь срочно! Молчание расплылось между нами, невидимое, но обжигающее, как пар от забытой на плите кастрюли.

– И что нам теперь делать? – спросила я, следя, как капля воды с тихим звоном падает на дно мойки.

– Тут такое дело, Верея, – мама помедлила, не решаясь убрать сумку. Она смотрела на дверной косяк, избегая моего лица. – Мужик один в холле был. Работу предлагал. Я оторвала взгляд от раковины.

– Какую работу? – спросила я, чувствуя, как в груди стягивается пружина осторожности.

– Вечеринка какая-то, – начала она. – В особняке. Им официантки нужны – молоденькие, симпатичные. Для престижа, говорит. За неделю можно заработать, как за пару месяцев.

– Ну нет, мам, – я покачала головой. – Мошенник. Так не бывает. Что-то тут нечисто.

– Но хотя бы узнать можно, – упрямо пробормотала она, роясь в кармане пальто. – Вот, визитку дал. Нужно приехать в офис, контракт подписать. После – зарплату авансом. Может, попробуешь, Верея? Давай вместе сходим, просто узнаем?

Я уставилась на блестящую картонку в ее пальцах. Позолоченный шрифт, дешевый логотип – с первого взгляда фальшивка.

– А почему я, а не Злата? – спросила я тихо.

Мама подошла ближе. В ее глазах промелькнула тень усталости, от которой сразу стало неловко. Она провела рукой по моим волосам, убрала выбившуюся прядь за ухо – жест из детства, когда я болела. От этого тепла внутри защемило.

– Златочка сейчас поступает, – мягко сказала мама. – Ей не до этого. И потом, мы же одна семья. Не чужая тебе она все-таки, а сестра. Вот станет знаменитой – и тебя пристроит.

Я глубоко вдохнула, сжимая кулаки под столом. Слово «пристроит» застряло в ушах, как гвоздь.

– Мама, пожалуйста, не надо меня никуда «пристраивать». Хорошо. Давай сходим. Посмотрим. Но я ничего не обещаю.

Мамино лицо озарила мгновенная, почти болезненная радость.

– Доченька, я знала, что ты мне не откажешь! – Она торопливо села рядом, положила ладонь поверх моей. – Только… Злате не говори, ладно?

***

Тупая боль вырвала меня из темноты. Я долго не могла понять, где нахожусь. В нос ударил резкий, едкий запах антисептика, смешанный с холодом пластика и металлической кровью. Серые стены, слабый свет, пробивающийся сквозь жалюзи, ритмичный гул капельницы – все казалось чужим. Горло пересохло, губы потрескались. Тело ощущалось ватным, чужеродным.

В коридоре послышались шаги. Я попыталась позвать, но из горла вырвался лишь сиплый, сухой хрип.

Дверь тихо отворилась. Вошел мужчина в белом халате – пожилой, с усталым лицом и нереально яркими, синими глазами. На щеке я заметила тонкий шрам, похожий на старый, затянувшийся ожог.

– Вы меня слышите? – спросил он мягко. – Меня зовут Виталий. Можно просто Вит. Я ваш лечащий врач. Как себя чувствуете?

– Все… болит, – прохрипела я, с трудом узнавая свой голос.

– Помните, как вас зовут?

– Да. Верея. Где я?

– В городской больнице. Вас нашли неделю назад возле сгоревшего особняка. В доме погибло много людей. Вы несколько дней были без сознания.

Слова отдавались в голове глухим гулом.

– Я… ничего не помню, – одними губами прошептала я.

– У вас в крови нашли следы психотропных веществ, – добавил он, глядя поверх очков.

– Психотропных веществ? – переспросила я и внутри что-то дернулось. Резкость словно сбили с объектива. Белые стены поплыли, капли в капельнице растянулись в световые нити. Горячие, соленые слезы прорвались сами собой. Я уже не пыталась сдерживаться.

Доктор Вит подошел ближе.

– Не надо, Верея, – шепнул он и опустился на стул рядом, будто боялся спугнуть. Его пальцы коснулись моей руки – осторожно, почти невесомо. – Все будет хорошо. Обещаю.

Мне захотелось улыбнуться, но губы задрожали.

– Я не могу себя простить, доктор Вит. Где у меня были мозги? Я же чувствовала, что там нечисто… – Слезы душили. – И теперь эти шрамы… Кому я буду нужна?

Доктор тяжело вздохнул, устало снимая очки. – Ошибки, Верея, – это то, что делает нас живыми. Без них мы становимся тенью.

– Но все могло быть иначе, если бы я тогда…

– Что тогда? – Его голос стал чуть тверже. Он наклонился ближе. – Ты сама себе это сделала?

– Нет, конечно…

– Ну вот. Не вини себя за то, чего не совершала. – Он накрыл мою ладонь своей. – А за шрамы не переживай. Они заживут. Не сразу – но обязательно заживут.

Я едва заметно кивнула. Его ладонь была горячей, почти родной. Тепло разлилось по коже, разгоняя оцепенение и возвращая дыхание. И впервые за долгое время мне показалось, что я все еще нужна этому миру.

***

В кафе стало душно. Злата только что ушла, ей потребуется время, чтобы переварить услышанное.

Домой идти не хотелось. Я свернула в сторону парка, решив немного прогуляться.

Снежинки медленно опускались, но, едва коснувшись асфальта, тут же таяли. Липкий ручеек тоски докучливо расползался по телу, раздражая и опустошая.

В глубине парка стояло большое здание в классическом стиле. Местные называли его «Клуб моряков», хотя моряков здесь никто никогда не видел. Фасад поддерживали ионические колонны – словно титаны, держащие небо. Массивный тимпан покоился на их плечах, отбрасывая длинную тень. Двор с тыльной стороны раскрывался буквой «П», а по краям к крыше вели две широкие симметричные лестницы.

Здание пустовало много лет, но зато двор полюбила местная детвора. Летом они разрисовывали мелками асфальт, а зимой залитые водой лестницы становились ледяными горками. Ребятня скатывалась на крышках от ведер, разнося по парку грохот и визгливый смех.

Я присела на ступени. Внезапно откуда-то снизу послышалось шевеление, а затем удушливый, мокрый кашель. Пытаясь понять источник звука, я спустилась во двор. Под лестницей лежал человек.

В нос резко ударил тяжелый запах перегара, кошачьей мочи и грязных, прелых тряпок. Захотелось немедленно покинуть это место, но я словно приросла к земле. Непонятно откуда налетел ледяной порыв ветра. Он впитался в кожу, связывая руки и ноги невидимыми, тонкими нитями. И в голове проявилась четкая, как приговор, мысль: «Я не могу сейчас просто взять и уйти».

Новый приступ кашля из-под лестницы отрезвил меня. Обвязав лицо шарфом, я осторожно подошла к человеку и коснулась его лба холодной рукой. Он слегка вздрогнул. Температура была явно под сорок.

Что же делать? Хотелось поскорее уйти. Но вместо этого в животе тревожно заныло ощущение… причастности.

– Вот что, дружище, а ну-ка подымайся! – Я попыталась сдвинуть его с места.

– Оставь меня в покое, малявка, – сипло ответил мужчина. Он поправил слипшиеся колтуны неопределенного цвета, шмыгнул носом и достал папиросу. Я заметила, что на левой руке, квадратной и широкой, как лопата, отсутствует большой палец.

– У тебя температура, – сказала я твердо. – Если я оставлю тебя здесь, ты долго не протянешь.

– А тебе какое дело?

– Нет, так дело не пойдет. А ну давай, вставай, опирайся на меня.

Он что-то неразборчиво проворчал в ответ, но все же медленно поднялся. До моей машины тут недалеко, как-нибудь дотянем.

Спустя полчаса мы добрались до больницы. Отделение скорой помощи пустовало – сезон гололеда еще не начался.

– Добрый вечер! Мне нужна помощь, у меня в машине мужчина с очень высокой температурой и кашлем, – и добавила на всякий случай, вложив в голос максимум драмы: – Он умирает!

– Паспорт и полис есть? – вяло поинтересовалась дежурная за стойкой.

– Не знаю, наверное, нет.

– Бомж, что ли? Если бомж, то в диспансер.

Регистратор нахмурилась, смерив меня взглядом с головы до ног – словно решала, стоит ли связываться с этой проблемой.

– Женщина, понимаете, у него температура под сорок и кашель ужасный. Нельзя ему в диспансер. Может, я вам заплачу? – Я пожала плечами, стараясь выглядеть беспомощно.

– Пьяный?

– Не думаю… Ну, пожалуйста, возьмите его.

Она цокнула языком, раздраженно глянула в сторону и наконец произнесла: – Ладно. Сейчас позову санитаров.

***

Белый, мертвый свет лампы уныло заливал больничную палату, обнажая каждую трещинку на стенах. Я попыталась открыть глаза, но сил хватило лишь на то, чтобы ощутить их тяжесть.

Спустя неделю после встречи со Златой меня привезли сюда с отеком легких. Лихорадка терзала тело: то пекло сухим жаром, то знобило до костей.

– Надо же, читал ее медкарту, – проговорил молодой врач, поправляя очки. – Двадцать лет назад, после той ужасной истории, доктор Вит ее буквально по кускам собирал. И выжила! А теперь… обычная инфекция. Я не понимаю. Она же еще молодая, здоровая… должна выкарабкаться.

– Иногда люди уходят, потому что жить им не ради кого, – еле слышно прошептал женский голос. – А для себя… они не умеют.

– А я помню ее… Пару недель назад к нам какого-то бомжа притащила, – послышалось у двери. Медсестра пыталась втащить в палату громоздкий, гудящий прибор. – Наверное, от него и заразилась…

– А что с бомжом?

– Да что с ним станется! Прокололи антибиотики, и через три дня выписали. Пошел, наверное, бутылки собирать. А она вот… – Голос оборвался, и пауза повисла тяжелым, душным облаком.

Боль в груди постепенно отпускала. Дышать становилось заметно легче, словно грудная клетка наконец расслабилась. Тело охватило тепло – густое, пуховое, похожее на провал в бездонную перину. Ощущение было похоже на сон. Слишком яркий, слишком реальный.

Я попыталась встать, но движения давались с трудом. Это как во сне, когда пытаешься бежать: тебя сковывает, и ты как в замедленной съемке рвешься сделать еще один корявый, бессмысленный шаг…

Белая лампа теперь жутко раздражала. Я подняла голову и меня неожиданно потянуло к потолку.

Голоса людей различались снизу. Фигуры в белых халатах наклонились над какой-то койкой и взволнованно кричали друг другу. Я опустилась ниже, словно ныряя, и увидела… себя.

***

Нет пространства, нет времени, нет реальности… Есть только парение. Бесконечное, безграничное небытие…

От невероятной легкости тело окутывает чистейшая эйфория. Стоит лишь подумать, и силой мысли, в миллисекунды, меня переносит в любую точку планеты.

Вот Иерусалим: город пророков, ослепляющий золотом купола Аль-Аксы. Храмовая Гора, обнесенная высокими стенами, дремлет в вековом ожидании. Старый город заботливо укрывает невидимым одеялом путь от Львиных ворот до Голгофы.

Пустынные пейзажи сменяются снежными хребтами Гималаев. Царь-гора Эверест смотрит свысока на свои владения. Внизу, среди суеты старого города, храмы Катманду провожают мудрым взглядом из-под конусных шапок.

Миг – и седые кудри песчаных пляжей смешиваются с теплыми волнами, переливаясь всеми оттенками бирюзы. Океан с безграничной силой бьет о скалы бурным, белоснежным прибоем, скрывая в глубинах пестрые кораллы и стайки разноцветных рыб.

Дельфины со скоростью ветра мчатся наперегонки с волнами вдоль линии горизонта. Я смеюсь, несясь с ними в этом водном танце.

На кокосовые ландшафты опускаются бархатные крылья сумерек. Чувствуется холодный, но манящий ветер перемен…

И вот пурпурно-изумрудный водоворот северного сияния освещает скандинавские ночи. Стаи оленей, сбившись в мохнатую кучку, греются друг о друга от пронизывающей морозной стужи.

Нет боли, нет страха, нет страданий… Только звенящая ясность сознания и ощущение безвозвратного покоя.

***

Белые от снега деревья, будто барыни в шубах из горностая, торжественно окружали кладбище на окраине города. Злата, в черном костюме, с опухшим от слез лицом, опустилась на колени над свежей могилой, нежно поглаживая свежевскопанную землю. Она словно убаюкивала или прощалась со своей единственной семьей.

Неподалеку стоял Влас. Его серое, небритое лицо ничего не выражало, взгляд был пустым и бессмысленным. Он молча смотрел в одну точку, машинально сжимая кожаные перчатки. Люди, долго живущие вместе, невольно становятся друг другу родными. Потерять близкого человека, даже если не любишь, – всегда больно.

Священник открыл молитвенник. Тихая, нежная, как весенний ручеек, молитва постепенно перерастала в раскатистое, пронзительное песнопение. Будто тысячи колоколов перезвоном отбивали набат: ее здесь больше нет…

Странно, но люди словно не слышали этого звона. Звук колоколов становился все громче, все нестерпимей. Ритм, закручивая вихрем, подхватил меня, унося вверх.

Я улетала все выше, с каждым оборотом избавляясь от невидимой ноши, оставляя за собой все тяжести этого мира. Улетала навсегда, навстречу неизвестности…

***

Тепло, спокойно и безмятежно. Только тихий, ритмичный звук, напоминающий стук двух сердец, убаюкивает колыбель. Колыбель, где сон и явь слились воедино. Это колыбель моего дома – без дня и ночи.

А снаружи иногда пробивается розовый, тусклый свет и слышится чей-то нежный, смутно знакомый голос.

Я не ем, но не чувствую голода.

Я не пью, но не чувствую жажды.

Я не знаю, где я и сколько прошло времени, но так хочется вечно быть в этой теплой и умиротворенной постели.

***

Я очнулась от раздирающей и невыносимой боли. Спазмы и судороги скручивали тело. Колыбель билась и тряслась, засасывая в гулкий вакуум. Я пыталась сопротивляться, но боль только усиливалась.

Над макушкой показался узкий проход, в конце которого пробивался ослепительно яркий свет. Свет в конце тоннеля.

Из последних сил, задыхаясь, я машинально потянулась к этому каналу. Время тянулось бесконечно. Свет слепил глаза, становясь все ярче и ярче.

Воздуха не хватало, я судорожно глотала его, будто только что выплыла из-под воды. Тело сжимало и разжимало спазмами, меня тянуло наружу, но я все еще ощущала невидимую связь с домом, с тем, что оставляла позади.

Внезапная, резкая боль – и что-то оборвалось. В этот момент я ясно поняла: дороги назад нет. Нужно быть здесь, дышать этим чужим, непривычным воздухом.

Меня подхватили за ноги, вниз головой, и резко шлепнули по спине. Я не выдержала и закричала во все горло так, что, казалось, легкие вывернутся наизнанку.

– Поздравляем, у вас дочь! – торжествующе воскликнула моя инквизиторша, передавая меня тяжело дышавшей женщине на кушетке.

– Ну здравствуй, малышка. Я твоя мама! – прозвучал неожиданно мягкий хрип, словно сам «колыбельный дом» заговорил со мной.

– Смотри, какие у нее медные волосы! Прямо как у меня! – добавил смутно знакомый мужской голос.

– Интересно, одна прядь белая, будто седая, – мама нежно провела рукой по моим волосам.

– Амиса, у нее такой необычный цвет глаз!

– И правда, Найден. Фиолетовый? Разве так бывает?

– Да, бывает, но это не болезнь, скорее генетическая особенность, – спокойно пояснила женщина в белом халате.

– Это опасно? – взволнованно спросила мама. – Нет, можете быть спокойны. Просто редкий оттенок.

Отец слегка улыбнулся и заботливо положил руку на плечо жены.

– Ну что, как назовем ее, Найден?

Мама посмотрела на меня мягко, с теплом. Пальцы неуверенно коснулись моего крошечного кулачка.

– Как и планировали… Верея.