Читать книгу Книга первая: пыль и ярость - Группа авторов - Страница 3

Утро было неестественно ярким и безжалостным. Солнечные лучи резали глаза, выжигая остатки кошмарной дремы. Лев стоял за школой, у края заросшего бурьяном поля, и дрожал. Но не от холода.

В правой руке он сжимал палочку так крепко, что суставы побелели. Левая, новая-старая, непроизвольно сжималась и разжималась, как будто проверяя реальность своего существования. Ощущение было странным – она работала, но казалась чужой, симулякром, слишком идеальной копией утраченного. Как протез, который чувствует боль.

Из школы доносились звуки просыпающегося лагеря: приглушенные голоса, звон посуды. Громила и его люди начинали день. День, в котором Лев должен был быть лишь воспоминанием и парой килограммов мяса.

Ярость подступила к горлу, горячая и соленая. Он выдохнул ее, и вместе с воздухом из груди вырвалось хриплое, животное рычание. Он повернулся и пошел обратно, не прячась. Его шаги гулко отдавались в пустых коридорах, выложенных потрескавшейся плиткой. На стенах висели выцветшие плакаты о Великой Отечественной войне и правильном питании. Ирония была настолько горькой, что хотелось смеяться.

Он шел на звуки. В столовой.

Дверь была приоткрыта. Лев заглянул внутрь. За большим столом, уставленным консервными банками и бутылками с мутной водой, сидели трое: долговязый парень с самодельным копьем, пухлая девчонка, жадно доедавшая тушенку, и Ксюша. Черлидерша. Она сидела, откинувшись на спинку стула, и смотрела в окно, ее красивое лицо было пустым, как заброшенная сцена. Громилы не было видно.

Лев толкнул дверь.

Скрип петель прозвучал, как выстрел. Трое обернулись. В их глазах мелькнуло недоумение, которое за долю секунды сменилось леденящим ужасом. Долговязый вскочил, опрокидывая стул.

– Ты… – прошепелявила пухляшка, роняя ложку. – Ты же…

– Где Громила? – голос Льва был низким, чужим. Он не узнавал его.

– Он… на крыше. Смотрит, – выдавил долговязый, цепляясь за свое копье, но его руки тряслись. Они смотрели на его левую руку. На ровный, чистый рукав куртки, под которым не угадывалось даже намёка на культю.

Ксюша медленно повернула голову. Ее глаза, холодные и assessing, скользнули по его фигуре, остановились на сжатом кулаке, из которого торчал темный кончик палочки.

– Ты что-то украл, крыса, – сказала она без интонации. Не вопрос. Констатация.

Лев шагнул вперед. Долговязый, движимый инстинктом или остатками глупой храбрости, взмахнул копьем. Лев даже не подумал. Его рука с палочкой дернулась сама, как плеть.

Он не произносил заклинаний. Он просто захотел, чтобы это копье, этот символ угрозы, перестало существовать. Внутри что-то дрогнуло, словно лопнула струна. Из кончика палочки вырвался короткий, неяркий импульс, похожий на волну горячего воздуха.

Копье не разлетелось осколками. Его просто не стало. На ладонях у долговязого осталась лишь пригоршня серой, мелкой пыли, которая тут же просочилась сквозь пальцы и рассеялась в воздухе. Парень ошалело смотрел на пустые руки, потом на Льва. Его челюсть отвисла.

Тишина стала абсолютной.

– Крыша, – повторил Лев, и его слово упало, как камень.

Девчонка заплакала, закрыв лицо руками. Долговязый, потеряв всякую волю к сопротивлению, кивнул в сторону лестницы. Лев прошел мимо них. Его плечо задело плечо Ксюши. Она не дрогнула, но ее дыхание на мгновение прервалось.

Лестница на чердак была темной и заваленной хламом. Лев поднимался, и с каждым шагом ярость внутри него кристаллизовалась, превращаясь в нечто острое и холодное, в идеальную режущую кромку. Он толкнул дверь на крышу.

Громила стоял спиной, опершись на бетонный парапет, и смотрел вдаль на мертвый город. В одной руке он держал свою знаменитую биту с намотанной проволокой. Утренний ветер трепал его короткие волосы. Он был огромен, монолитен, воплощение того закона силы, что правил миром.

Услышав шаги, он обернулся. Увидев Льва, его лицо сначала выразило лишь ленивое недоумение, затем – насмешку.

– Ну надо же, – протянул Громила, медленно разворачиваясь всем телом. – Призрак. Или кусок мяга сбежал? Руку тебе, я смотрю, какая-то сучка новую привязала. – Он презрительно скосил глаза на левую руку Льва, не понимая масштаба происходящего. Его мозг, заточенный под грубую силу, отказывался воспринимать чудо. – Пришел за второй?

Лев не ответил. Он поднял руку с палочкой. Теперь он видел его – того, кто держал его, кто отдавал приказ, кто смотрел в его глаза, пока пила вгрызалась в кость. Все сжималось в одну точку. В этого человека.

Громила нахмурился, заметив странный предмет.

– Что, палочку нашел? Выглядит дерьмово, – он усмехнулся и сделал шаг вперед, поднимая биту. – Ладно, поиграем. На этот раз отрежем обе.

Он двинулся, тяжелой поступью, заполняя собой все пространство крыши.

Лев не отступил. Он сконцентрировался. Он не просто хотел убить. Он хотел стереть. Уничтожить так, чтобы не осталось и памяти, чтобы от этой горы мышц и наглой уверенности не осталось ничего. Он вложил в это желание всю свою боль, весь страх, всю ненависть последних двух лет.

Он взмахнул палочкой.

На этот раз не было тихого импульса. Был звук – сухой, резкий, как ломающийся гигантский сухарь. И свет – ослепительная вспышка, на мгновение окрасившая мир в негатив.

Громила остановился на полпути. Его насмешка застыла. Затем на его лице, на руках, на груди появились трещины. Не кровоточащие раны, а именно трещины, как на высохшей глине. Они расползались с невероятной скоростью. Он посмотрел на свои руки, и в его глазах впервые мелькнул настоящий, первобытный ужас.

Он открыл рот, чтобы крикнуть.

Но крика не последовало. Тело Громилы рассыпалось. Не в кровавое месиво, а в мелкий, сухой пепел, в однородную серую пыль. Бита с глухим стуком упала на бетон, засыпанная этим прахом. Ветер сразу подхватил облачко пепла, развеял его над крышей, смешал с городской пылью. От человека, который был царем этой школы, осталась только небольшая куча у ног Льва и металлическая бита.

Тишина

Лев стоял, тяжело дыша. В ушах стоял оглушительный звон. Внутри было пусто. Пусто и холодно. Он ждал торжества, облегчения, чего угодно. Но пришла только эта леденящая пустота. Он только что стер человека с лица земли. И не чувствовал ничего.

Потом волна слабости накрыла его с такой силой, что он пошатнулся. Перед глазами поплыли черные пятна. Из носа потекла теплая струйка крови. Он упал на колени, упершись руками в холодный бетон, и его вырвало – желчной, кислой жидкостью. Тело трясло, как в лихорадке.

Так вот какова цена. Она брала не только у цели. Она брала и у него.

Он не знал, сколько пролежал так. Когда слабость немного отступила, он поднял голову. Над мертвым городом плыли беззаботные облака. Солнце светило по-прежнему ярко. Мир не изменился. Просто в нем не стало одного здоровяка. И появилось нечто новое. Монстр с волшебной палочкой.

С трудом поднявшись, Лев увидел, что кожа на его правой руке, державшей палочку, стала сухой и странно пергаментной. Он подошел к груде пепла, наступил на нее ногой. Прах разлетелся.

Он спустился вниз. Столовая была пуста. Испуганные следы вели к выходу. Ксюша тоже исчезла. Сбежала.

Он был один в тихой школе-крепости, полной припасов. Победитель. Хозяин праха.

Он вышел на улицу, на солнечный свет. Его взгляд упал на край поля. Там, у леса, стояла фигура в парке. Алиса. Она смотрела на него. Слишком далеко, чтобы разглядеть выражение ее лица, но поза говорила о немом ужасе и скорби. Она видела. Видела всё.

Он поднял палочку, не в угрозу, а просто, как факт. Как знамя.

Она развернулась и скрылась в лесной чаще.

Лев опустил руку. Теперь у него была сила. Теперь у него была крепость. И теперь у него не было ничего.

Он посмотрел на свою новую руку, потом на темное дерево палочки. Ветер донес до него запах дыма, пыли и далекого разложения. Апокалипсис продолжался. Но для него только что началась новая эра.

Эра пыли