Читать книгу По дороге в Копенгаген - Группа авторов - Страница 3

Тяжело заскрипела лестница под ногами спускавшегося с повети Плетнева. Ника коснулась экрана телефона. Семь часов пятнадцать минут. Интернета нет. В голове вместо мозгов какой-то войлок и вата.

– Кофейку бы, – шершавый голос Плетнева, точно наждачной бумагой, царапнул ухо.

– Вода кончилась, – бесстрастно ответила Ника, также без приветствия. – Я умылась – на чай не хватило.

– Так сгоняй до колонки! Пять раз могла бы уже сбегать.

– Вы издеваетесь? Жесть!

– Да нисколечко. Дождь ле фини. На улице блаженная утренняя прохлада. Самое время. А мне перво-наперво надо сигарету и кофе – без этого я мертвый.

– Я не понимаю – а водопровод где? – Ника взбунтовалась.

– Трубы забились листьями, насос надо менять. Просто руки пока не доходят, – аргументированно отбоярился Плетнев. – В колонке в центре вода есть, причем артезианская. Все туда ходят.

– А что, доставку не заказать?

Плетнев глянул на Нику как на инопланетянку и сипло рассмеялся:

– Да не вопрос! Бабка Матрена на коромысле принесет, ее смена – она из-за бессонницы часов с пяти на ногах. Сразу будет тебе и ванна, будет и кофэ, и какава с чаем… Ведро за печью!

У колонки пришлось встать в очередь. Женщина в цветастом платье и розовых кроксах, надетых на синие носки, набирала воду в большую флягу.

Стоявший за ней светловолосый парень оглянулся на Нику, посмотрел с любопытством. Было ощущение, что он одновременно улыбается и хмурит брови. На вид лет семнадцать-восемнадцать, высокий, широкоплечий. Ника улыбнулась, но не в ответ, а осознав, что за пару секунд она разглядела в нем местного сигма-боя. Парень же решил, что Ника улыбнулась именно ему, поэтому вежливо спросил:

– Городская? К кому приехала?

– К Плетневу.

– Дочка?

После некоторых колебаний Ника ответила:

– Типа того.

– Саня, – представился парень, без тени удивления, что у Плетнева обнаружилась симпатичная дочка.

– Вероника.

– Слушай, мы после восьми обычно собираемся у бывшего садика, гуляем. Приходи, Вероника, – с еле уловимой паузой между «приходи» и «Вероника» пригласил Саня.

Ника кивнула.

Набрав воды, Саня потоптался немного, видимо размышляя, стоит ли помочь городской девчонке. Решил, что стоит, подхватил ее ведро и зашагал по тропинке к плетневским хоромам. Ведро покачивалось, и было заметно, что Саня старается не задевать лодыжкой его оцинкованный бок.

Ника едва поспевала за новым знакомым, хотя Саня и не спешил – он вышагивал с размеренностью человека, который несет не просто воду, а какое-то сокровенное обещание. Так казалось Нике. У крыльца Саня поставил ведро, развернулся, еще раз развернулся и, напомнив про вечерние посиделки, отбыл. Ника была благодарна ему.

Плетнев тем временем успел выкурить сигарету и умиротворенно расположиться перед телевизором. Картинка на экране рябила, сквозь мельтешение полосок можно было разглядеть холеных мужчин в студии, эмоционально спорящих о чем-то.

– Вот знаешь, Вероника, – Плетнев кивнул головой – очки соскользнули по переносице, замерев на кончике носа. Приподняв брови, он устремил взгляд на Нику поверх оправы – этакий мудрец-проказник, который видит мир поверх условностей, – уважаю Фурсова за анализ и предвидение, хотя его весьма убедительно критикует Клим Жуков. Но всё же касательно исторической достоверности у Фурсова крепкая позиция. По части экономики очень рекомендую послушать Хазина. Знаешь Хазина? Но концептуально и диалектически Жукову нет равных – он вообще впереди планеты всей.

Важный вид, который Плетнев старательно на себя напускал, вызвал у Ники внеплановую утреннюю улыбку. И она тут же вернула его с небес на землю:

– Доставку воды заказывали?

Плетнев хитро прищурился, запрокинул голову, его глаза – насмешливые, с «гусиными лапками» – вдруг показались Нике давно знакомыми.

– Садись, водовоз, сейчас яичницу пожарю.

Повозившись у плиты, Плетнев поставил на стол пышущую жаром сковороду. Заметив, что Ника тянется за тарелкой и ножом, покровительственно хмыкнул:

– Бросьте, Вероника Валерьевна, свои мелкобуржуазные замашки. Кощунственно терзать ножом расплавленное золото, дрожащее в обрамлении белковой эмали. Яичницу едят по-хозяйски – со сковороды: отламываешь мякиш и им зачерпываешь желток. Манифик! Не стесняйся – макай кусочек прямо в этот символ вечности.

Стараясь не запачкать пальцы, Ника попробовала есть яичницу хлебом. Не очень удобно, зато, действительно, вкусно.

– А скажи, Вероника, как ты относишься к христианству? – ни с того ни с сего спросил Плетнев, едва она разделалась со своей половиной сковороды.

– Я буддист, – ответила Ника, изобразив руками Анджали-мудру. – Было вкусно, спасибо!

– Ну что тут сказать… Как увязать христианство и буддизм? Да никак. Я лично утверждаю, что человек, веря в Бога, верит сам в себя. Хотя я лично верю только в людей. И думаю, что мое безверие помогает мне, оно укрепляет мою самостоятельность, не дает положиться на кого-то. Никто не отвечает за меня. Так я расту – может быть, не всегда правильно, но расту… Понимаешь?

Нике было ничего не понятно.

– Пойдемте уже в клуб, – перебила не очень-то вежливо.

– В клуб, в клуб, – пропел Плетнев. – Ну ты все же признайся: со мной ведь весело, правда? Таких глупостей тебе больше никто не наговорит и в авантюры не втянет.

У клуба на лавочке сидели Саня, новый Никин знакомый, и еще два парня.

– Давненько не виделись! Может, помощь нужна? – плечистый сигма-бой поднялся и сделал шаг навстречу.

– Нужна, очень нужна, – обрадовалась Ника: что скрывать – с ребятами все можно сделать гораздо быстрее, да и, признаться, присутствие Сани почему-то волновало ее. – Надо в клубе хлам убрать, плакаты нарисовать.

– Здорóво, молодежь! – хлопнул и потер ладони Плетнев. – Это вы тут удачно нарисовались. Как говорится, разве не стоит миллиона рублей вера в человечество? В общем, на вас – проза, на мне – песня. Вы тут рукава засучите, а я, пожалуй, домой вернусь – репетировать.

Андрюха и Вовка оказались, как и Саня, учениками местной школы.

– Опа, а это кто такая красивая затерялась на нашем Острове? – сразу было видно, что Андрей не робкого десятка, если вообще не король школы. – Не подскажешь, как мне тебе понравиться?

– Не приставай к девушке, – Саня вскинул бровь без угрозы, но убедительно. – Как ты можешь кому-то понравиться? Гляди-ка бледный какой – поди, до утра в танчики рубился.

– Лучше бледный, чем как ты – зеленый от зависти, – Андрей за словом в карман не лез. – Я хоть в танки умею играть, а не только в тетрис на бабушкином телефоне…

Посоревновавшись для порядка в острословии ради благосклонности симпатичной девочки, парни взялись за дело.

– Я не знаю, как это можно реализовать, но мне хотелось бы, чтобы здесь одновременно стало и чисто, и вот эта бертоновская атмосфера сохранилась, – попыталась объяснить Ника Сане.

Было очевидно, что он не вполне понял, о чем речь. Пушистые светлые ресницы беспомощно захлопали.

– Ну, это такая эклектика, в которой есть разное – элементы сюра, готики и сложные формы, типа как в фильмах Бертона. Смотрел?.. – Ника постаралась прикрыть столичный снобизм доброжелательной улыбкой.

– Немецкий экспрессионизм, что ли? – принял подачу Андрей.

– Верно, а ты откуда знаешь? – Ника округлила глаза и тут же осеклась: все же ей стоило придержать язык, чтобы не спугнуть инициативу.

– Интересуюсь, – небрежно бросил тот, приглаживая кудри. – Можно круто сделать. Вот смотрите: оставим панели на стенах выгнутыми, покрасим их в серый цвет, сцену сделаем темно-синей, потолок пусть будет зеленым с этими ромахами – только гирлянды не будем внутрь засовывать, пусть обвивают цветки как змеи. Пианино вот сюда поставим, без панели. Можно из шпагата сплести узор вроде паутины и свесить с потолка на пианино. Плакаты старые тоже сгодятся, только в рамки надо вставить.

– Ты гений, бро! – не без ревности констатировал Саня. – Не вопрос – сделаем в лучшем виде. Надо позвать Бориса Иваныча, чтобы крыльцо сколотил. Это наш трудовик.

Ребята с азартом принялись за дело. Мусора набралась такая гора, что было принято решение вызвать тракториста Моторина на его «Беларуси». Саня сбегал к Борису Иванычу, и спустя некоторое время тот пришел с рулеткой и инструментами. Выслушал идеи, лишних вопросов не задавал, замерил что надо и пообещал попросить старосту подвезти доски.

– Идем на тусовку? – позвал Саня, добавив: – Сделал дело – гуляй смело, ведь так?

Отказываться Нике не было никакой причины. Она кивнула, и компания направилась к бывшему детскому садику.

Одноэтажный домик с облупившейся желтой краской на стенах едва просматривался сквозь плотные кусты. Казалось, пройти к нему невозможно, но мальчишки знали невидимую тропинку. На веранде, где когда-то гуляла малышня, уже сидело несколько ребят.

– Йоу! – поприветствовал Саня собравшихся.

Те лениво ответили и с любопытством уставились на Нику.

– Это Вероника, дочка Валеры Плетнева. Приехала клуб восстанавливать.

Ника изобразила улыбку кинозвезды на красной дорожке:

– Ага, представляю десант от Министерства культуры.

– Пиво будешь? – один из парней протянул ей большую пластиковую бутылку.

Ника взяла и сделала глоток. Пиво было горьким и невкусным.

– Правда, что ли, клуб будете восстанавливать? – насмешливо спросил парень с волосами до плеч.

– Будем. Такой домина у вас стоит без дела.

– А зачем его восстанавливать? Все равно ни дискотек никаких нет, ни секций – даже кино не возят. Валера Плетнев груши околачивает.

– Полегче, Муха: Валера ее отец.

Нике было приятно, что Саня взял своего рода шефство над ней.

– А если так оно и есть? Бабло брать не стесняется, а в клубе палец о палец не ударил.

– Я понимаю, – Ника обвела тусовку глазами. – А самим что-нибудь придумать слабо? Можно ведь и дискотеку сделать, и ка-вэ-эн, и даже театр.

– Скажешь тоже – театр. Помните, пацаны, на английском делали спектакль про Буратино. А Буратину играл этот душнила Масленников. Он еще запнулся о фанерное дерево, и оно упало на голову Елкиной. Елкина матюгнулась. И тича потом шипела как гадюка…

Передавая друг другу пиво, ребята рассказывали курьезные истории. Ника наслаждалась, чувствуя себя звездой на этой вечеринке, – до той поры, пока из-за кустов не появились две девушки. Одна – похожая на сороку: суетливая, остроносая, в очках. Вторая – точно принцесса из сказки: идеальные дуги бровей над синими глазами, розовые губы пушистым цветком, густой хвост пепельных волос и талия, которую можно обхватить ладонями. Все взгляды устремились на ту, вторую, которую кто-то назвал по имени: Света.

Ника перехватила восхищенный Санин взгляд на «принцессу». Звездный нимб над ее головой неумолимо растворился в сумеречной дымке…

В дом Ника вернулась поздно. Плетнев сидел перед телевизором с чашкой в руке.

– О, в папку пошла, – усмехнулся он.  – Я, бывало, тоже дома зря не сидел. А чего? Жизнь одна, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

– Мусор мы выгребли. Завтра вымоем и красить будем, а Борис Иваныч сделает крыльцо. Как ваши успехи?

– Да какие там успехи, – Плетнев махнул рукой. – В голове моей – густая пустота. Нарыл немного старых коротышей, это такие веселые четверостишия. В них емкость моей мысли, так сказать. Вот послушай:

– Где смеяться? – поморщилась Ника.

Плетнев почесал макушку:

– Ну тогда вот этот, с призраком Ницше:

– И это то, с чем вы хотите большой творческий вечер замутить? Лютый кринж, – Ника обхватила голову руками.

– Сам понимаю, что лажа. Когда-то стихи писал, а теперь одна шелуха осталась. Всё забыл.

– Значит, ничего не выйдет? Все зря? Все ваши обещания – пустые слова? А я-то думала – вы проект замутите, деньги будут. Даже мысль мелькнула: может, какой-то спектакль силами местных поставить.

– Что за спектакль?

– Какая разница… Теперь понимаю – глупая идея, ничего у нас с вами не получится.

– Что ты, Вероника! Ты даже не представляешь, как получится! Про деньги не беспокойся – вот те крест, что будут. Я ведь после «Авторадио» журналы в первопрестольной поднимал: «Незнакомые лица» – слышала про такой? Так вот, они мне большую сумму должны – три зарплаты невыплаченных плюс за креатив. Они не отказываются. Завтра же позвоню шеф-редактору. Ну, и кроме них есть… А еще у меня песни и стихи в «Авторских правах» зарегистрированы – певцы активно берут, а мне авторские капают.

Ника недоверчиво посмотрела на него, помолчала, сомневаясь, стоит ли начинать:

– Спектакль силами местных – это будет сильный ход. Настоящий хайп. Сказку можно взять любую, вот хоть «Про Федота-стрельца, удалого молодца». Она в стихах, а стихи легче запомнить.

– Так это ж старье, – разочаровано протянул Плетнев. – Помню, в конце восьмидесятых – я еще пацаном был – у нас в школе старшеклассники ее ставили.

– Ну, быть пацаном – это у вас хроническое, как я понимаю, – Ника не преминула куснуть великовозрастного папашу – впрочем, того это ничуть не раздосадовало. – А сказку выбирайте сами, любую, хоть «Маша и Медведь».

– А что ты вдруг «Федота-стрельца» вспомнила? И откуда ты вообще про него знаешь?

– У вас журнал взяла, прочитала. Темки там прикольные: царек этот, нянька-оппозиционерка, народ ригидный, дурак генерал, Баба Яга кринжовая, ну точь-в-точь Малышева с песней про яички. Короче, у меня инсайтов куча…

Будь Плетнев чуть моложе и спортивнее, он бы на этих словах радостно подпрыгнул с боевым кличем. Подпрыгнуть не вышло, но воскликнул он с выражением:

– Замри! Идея отличная. Молодец, Вероника. Генетика все же страшная сила. Ты даже не понимаешь, что ты сотворила! Ты только что меня спасла. Только мне надо немного подумать.

Плетнев почесал лоб, затянул резинку на хвостике и, приняв позу роденовского «Мыслителя», ушел в себя. Вернулся минут через пять. Лицо озаряла спокойная улыбка человека, умудренного жизненным опытом. Стараясь не спугнуть удачу, он молча налил себе чая, окунул в чашку оставшийся пряник, откусил его размякший бок, пожевал:

– Будем ставить! Местные у нас то что надо, люди с пониманием и с этно-флером, так сказать. Сказка про нас. Будет бомба.

– Идею дарю, но – без меня, – Ника остудила пыл ликующего Плетнева. – Надеюсь, завтра автобус починят. А вы, когда долги соберете, просто дадите мне знать.

– Да ты что! Неужели ты меня бросишь?! Разве вас в школе не учат: сам погибай, а товарища выручай?

– Что за бред! Сказала же – нет.

– Эх, Вероника, Вероника, не успела возродить, как тут же убила отца наповал…

– Отца?! Быстрый вы, однако.

Плетнев замолк, поднялся с табуретки и поплелся к двери, скорбно опустив плечи. Взявшись за ручку, обернулся:

– Все, отгулял свое Валера Плетнев. Грядет позор и нищета. Ну объясни хотя бы напоследок – на что тебе миллион-то?

– Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах, – Нике не хотелось обсуждать эту тему.

– И все же?

– Ну… ладно. Чтобы учиться. В национальной киношколе Дании. Она входит в десятку лучших киношкол Европы. Стоимость обучения – больше десяти тысяч евро за семестр.

– В Дании?.. – Плетнев опешил. – Почему в Дании? В России, что ли, нету киношкол?

– Ну, Дания – это Дания. Ларс фон Триер окончил эту школу, Томас Винтерберг. Дания – это вообще мегакрутое кино и незамутненный креатив.

– Незамутненный?.. А ты что, актрисой хочешь стать? – Плетнев снова оседлал табуретку.

– Может быть.

– Респект, дочь! Поддерживаю. Ты потянешь – это я как специалист говорю. Я ведь по актерскому делу… Ну, тогда уж открой и то, откуда про меня узнала. Ирка рассказала?

– Нет. Я эту фотку в книге нашла и с ней письмо старое, неотправленное, где мама писала, что беременна. Почему-то решила не посылать. Спросила у бабули, кто такой. Бабуля сначала не хотела говорить, но потом сказала вашу фамилию и имя. Короче, я пробила по инету. Так узнала, что вы живой и где живете. Мне же маман врала, что вы военный летчик и что погибли при выполнении тренировочного полета. Хотя я, конечно, не верила ни разу.

– Партизанка, – Плетнев ухмыльнулся. – А бабуля в курсе, где ты сейчас?

– Нет конечно. Я сказала, что к подруге на дачу едем.

– А Ирка правда в Копенгагене?

– Правда. Уже четыре года.

Плетнев покряхтел, пряча эмоции:

– Слушай, Вероника, у меня предложение: а давай на «ты» перейдем. Все-таки я теперь материализовался в твоей жизни, выходит, ты – плоть от плоти моей, и теряться нам теперь нет резона.

– Я – спать, – Ника проигнорировала предложение, широко зевнула и стала устраиваться на диване, оставив Плетнева с растревоженным ульем чувств и воспоминаний в радиусе шестнадцати лет.