Читать книгу Сперанский 6. Железный канцлер - Группа авторов - Страница 4

Глава 4

Петербург. Зимний дворец 1 марта 20.10 (Интерлюдия)

Улыбки и открытые, казалось, что ни капли не смущенные взгляды. Перестук ударов серебряных десертных ложечек о блюдца и еле слышный хруст разламывающегося безе в чудесном пирожном “Александра Павловна”. Семья “любящих” друг друга людей поздно пила чай.

– Я рада, мой муж, что вам стало лучше и даже не понадобилась помощь “нежности”, – съязвила Мария Федоровна.

– О, мадам, нежность в этом доме нынче не живет, – отшутился Павел Петрович. – Но если нужно, то я найду где взять чуточку нежности и любви, если во дворце всего этого не сыщешь.

Константин с осуждением посмотрел на отца, но, поняв сколь ненужную эмоцию только что проявил, сразу же отвернулся и сделал вид, что сильно увлечен поеданием пирожного. Константин осудил намеки отца, что он найдет себе любовницу. Поборник семейной верности, второй сын императора, не замечал “бревна” в своем глазу, не считал свой брак каким-то ненормальным. Константин вновь был без своей супруги, которой “нездоровится”. Ну так откуда здоровье, если женщину оттягали за волосы лишь за попытку поговорить?

“Нежностью” императрица иногда называла Анну Лопухину, которая вся была такая возвышенная, ласковая. Особенно это ощущалось на контрасте с Марией Федоровной, высокой, с грубой фигурой. Императрица это понимала, оттого еще больше злилась и на себя и на мужа, вовсе на судьбу.

– Папа, я беспокоюсь о вашем здоровье. Может стоит все же лечь раньше поспать? – со слащавой улыбкой на лице, спросил Александр.

“Какую лживую тварь я воспитал… Нет не я – это все она. Мать мстит мне из Преисподней” – подумал император, при этом он старался не менее приветливо, чем его сын, улыбаться.

У Александра Павловича явно получалось лучше.

– Признаться, сын мой, мне весьма по душе ваша забота обо мне. Конечно же уже скоро я пойду к себе в спальню. Такой приятный глазу снег на улице идет, под него самый лучший сон, – сказал Павел Петрович, а после обратил свое внимание на невестку. – Лизонька, а как вы поживаете?

– Спасибо, ваше величество, все в порядке, я рада быть частью вашей семьи, – прозвенел звонкий голосок Елизаветы Алексеевны

– На вас, душенька, лишь и уповаю. Это Александр с виду таков… э…э, а так он исполнительный и любит свою семью и в Бога верует, заповеди чтит, – Павел пристально посмотрел на своего пока еще наследника. – Любишь? Веруешь? Чтишь заповеди, не лжешь перед алтарем и отцом?

– Конечно, папа, я никогда вам не лгал. У вас есть сомнения? – невозмутимо говорил Александр.

– Нет, что, вы, сын мой! – сказал Павел, встал со стола, подошел к сыну и неожиданно для всех поцеловал его в губы.

После император проделал такие же действия с Константином, потом с Марией Федоровной, с той лишь разницей, что супругу он поцеловал в лоб. А вот у невестки Елизаветы Алексеевны своим императорским вниманием удостоил лишь ручку.

– Куда я иду, не нужно вам ходить. Я желаю быть один, – сказал Павел и спешно удалился из столовой [Павел Петрович отсылает к стиху 33 13 главы Евангелия от Иоанна, последние слова Христа на Тайной Вечере].

Император уже шел в сопровождении двух лакеев в свою спальню, когда еле-еле, на пределе возможного, расслышал команды во дворе дворца. Развода караулов быть не должно, значит началось… Испытание для императора, но еще в большей степени для всей России.

Государь покрутил головой по сторонам, будто раньше и не видел этих людей, что ему уже больше трех месяцев прислуживают. Теперь лакеи выглядели иначе, в них можно рассмотреть и выправку, и силу, и уверенность, чего раньше император просто не замечал, или что от него умело скрывали.

Павел так и не мог понять: то ли он под конвоем, то ли под охраной. Не было сомнений, что лакеи – это люди Сперанского. Как же раньше он не замечал походки, словно хищник готовится к убийству своей добычи? Именно так шагали эти слуги. Но рядом с ними император чувствовал себя защищенным. Павел доверился. Еще до конца не понимая, как относиться ко всему происходящему, он просто доверился.

Император ушел, а в столовой установилась тишина. Уже никто не ел, даже у Александра, так выверенно сыгравшего только что свою роль, не было аппетита. Он смотрел на пирожное, но не видел ни его, ни приборов.

– Тайная вечеря, – с ужасом в голосе, не моргая и не двигаясь, прошептала Мария Федоровна.

– Мама вы о чем? – с тревогой в голосе спросил Александр.

– Мы не апостолы, мы… Иуды, – замогильным голосом говорила императрица.

– Ой! – воскликнула Елизавета Алексеевна и прикрыла свой рот.

Она поняла, все поняли и устрашились. Он знает. Отец и муж взывает к христианству, они же преступают учение Христа, они Иуды. И такое осознание ложилось тяжелым грузом на сердца и души собравшихся людей. Все присутствующие знали, что должно произойти. Да чего там… Весь Петербург замел в предвкушении событий. Павла оттирали от информации, но, как видно, император что-то знает.

– Вы понимаете, что он идет на заклание? Осознанно… как шел Иисус. Ваш отец уже взбирается на Голгофу, натужно неся свой крест. Они готов умереть за наши грехи, – императрица впадала в истерику.

– Мама, успокойтесь! – потребовал Александр Павлович.

Императрица посмотрела на своего старшего сына, ее глаза наливались влагой. Женщина понимала, что перед ней стоит выбор и еще полчаса назад она была уверена, что все правильно делает. Для любой нормальной матери главными людьми в жизни являются ее дети. Именно так, Мария Федоровна объясняла для себя молчание про готовящееся отречение императора в пользу наследника. Она верила, что будет всего-то отречение, не желала даже думать о том, что может случиться иное, непоправимое.

– Alea iacta est! – произнес Константин, ловя на себе уничижающий взгляд Александра [Alea iacta est – лат. “жребий брошен”].

Взгляд наследника, готового встречать рассвет уже будучи русским императором, говорил о том, что нельзя признаваться даже самим себе в том, что все присутствующие знают о заговоре. Александр знал, что Пален провел переговоры и с матерью и с братом. И был этим ходом генерал-губернатора недоволен. Но что уже сделано, то не вернуть, тем более, что Александр играл роль растерянного наследника, который теряется больше нужного. Зачем? А чтобы иметь возможность после обвинить всех в обмане, что они окрутили бедного и наивного юношу. Так что все возмущения только после того, как событие произойдет, и когда осядет пыль, поднятая взрывом грехопадения и цареубийства.

Именно главный заговорщик стал инициатором того, чтобы остальные члены семьи, прежде всего, шведская королева Александра Павловна, как и другие дочери императора, отправились в Царское Село. Поводом было то, что в семье не все приняли приезд шведской заложницы в Россию. Императрица отказалась выходить в свет, пока Саша здесь. Теперь нет тех, кто мог сильно портить и так гнетущую обстановку, нет сестер.

– Дозвольте откланяться! – Александр встал со своего стула, мотнул головой, прогоняя наваждение и растрепав золотые, спадающие почти до плеч, волосы. – Сохраняйте благоразумие!

Небрежно бросив взгляд на свою супругу, Лизу, Александр, не подав жене даже руки, нервно, заведя свои руки за спину, чем напомнил отцовскую манеру злится, направился к выходу из столовой. Елизавета, как собачонка, посеменила за супругом, понурив голову.

Она боялась, причем не за себя, за Александра. Пока еще в молодой женщиной тлела надежда, что брак можно спасти и быть с Александром счастливой. Именно поэтому, так как семейное счастье для этой женщины значило больше, чем вся Российская империя, Елизавета Алексеевна поддерживает своего мужа, не осознавая до конца, в какой грязной луже она расчесывает золотые волосы Александра.

* * *

Петербург. Дворцовая набережная дом 10 1 марта 23.10

Дом на Дворцовой набережной 10 был особенным. Нет, он не был примером некоей выдающейся архитектуры, не обладал особенным украшательством. Хотя, о последнем можно было поспорить, но в том ключе, что главным украшением этого дома была Аннушка Гагарина, которую до сих пор чаще называют по девичьей фамилии, Лопухина.

Этот дом был подарен Анне императором, теперь почти что дворец стал семейным гнездышком очень странной семьи. Как женщина, Анна хотела мужа, как человек, которому нужно общение – Павла Петровича. Стройной системы отношений не получилось и одно порой занимало место другого.

Молодая женщина смотрела в окно и тихо плакала. Тихо, потому что ее мужу не понравятся стенания Анны по императору. Супруга Анны, Павла Гавриловича Гагарина, бывшего обычно обходительным, слово дурного не говорившего, словно будто подменили. Он грубит, злорадствует, приказал слугам запереть жену и никуда не выпускать.

Анна знала, пусть и в общих чертах, что должно произойти. Уже как полтора часа прошло, как муж в сердцах ей бросил: «Закончится власть Павла над тобой, придется подчиниться другому Павлу!». Не настолько была глупышкой Анна, поняла, собрав воедино всю информацию, которой владела. Планируется убийство императора. Вот она и льет слезы.

Анна не любила Павла Петровича, как мужчину. Ее все больше привлекал законный муж, с ним фаворитка императора ощущала себя женщиной, именно с Павлом Гавриловичем она охотнее ложилась в постель. Но Анна жалела Павла Петровича.

Была ли в отношениях ее и государя физическая близость? Была, и Анна не ощущала к этому факту отвращение, пусть и не испытывала с государем тех страстных эмоций, когда возлегала с супругом. Но фаворитке нравилось, что русский самодержец с ней ласков, предельно деликатен, позволяет ровно столько, сколько Анна разрешает.

Она запуталась, но еще полтора часа назад даже не думала о том, насколько все сложно, какой бардак творится в ее голове, в ее душе. Казалось, что муж принимает подобное стечение обстоятельств, женщина не предполагала, насколько сложно приходилось Гагарину, как он переступал через себя.

И теперь Анна наблюдала, как по набережной идет толпа. Не менее пятидесяти человек, словно специально, а, может так и было на самом деле, соединились с еще одной группой мужчин прямо под ее окнами. Другие заговорщики, а сомнений, кого именно наблюдает Анна, не было, пришли по льду со стороны Петропавловской крепости, которую женщина могла видеть из окна своей комнаты.

Эти мужчины, с вином в руках, снимали и одевали шляпы. Рядом Зимний дворец, и уже здесь, на Дворцовой набережной, согласно указу, нужно снимать шляпы в знак уважения государя. Вот офицеры и выказывают свой протест.

А еще они кричали так, что даже наглухо законопаченные окна пропускали звуки. Они ругали, сверх неприличного оскорбляли императора. И это было страшно. Анна понимала, что вот эти люди, лишенные человеческого, достойного дворян, вида, готовы убить государя. Для того они и идут к Зимнему дворцу, который находится всего-то в шаге от ее дома.

– Не сметь стоять у окна! Это вы понабрались повадок у своего любовника? – выкрикнул, вдруг, Павел Гаврилович.

Анна вздрогнула, она не слышала, как в спальню вошел муж, увлеклась обзором происходящего на набережной Малой Невы.

– Пашенька… – попробовала обратиться к мужу Анна.

– Не сметь! Это такая шутка Дьявола, что я ношу одно имя с ним? Когда стонешь в постели, то кого ты называешь Павлом? – кричал Гагарин.

Он был пьян. Долго держался, сковывал себя, давил эмоции, но вулкан, если все процессы внутри недр ведут к тому, рано или поздно, но всегда вырвется наружу. Павел Гаврилович считал себя трусом, он не хотел отдавать свою жену другому мужчине, пусть и не любил Анну. Этот брак – сплошной фарс, как считал Гагарин. И теперь этот фарс закончится.

Он общался с одним знакомым офицером Семеновского полка и теперь Павел Гаврилович знал, что происходит. Он сам хотел быть рядом с теми смельчаками, которые, пусть и пьяные, но идут убивать, или увещевать, императора. Они герои, а ему как бы не пришлось расплачиваться за то, что по своей или по чужой воле стал мужем фаворитки гонимого императора.

– Уйди от окна, или я… – Гагарин чуть было не сказал, что ударит Анну, но, нет, он может кричать, даже оскорбить, но бить женщину не станет, даже когда так тяжело на душе.

– Я уйду, Павел Гаврилович, – вытерев слезы платком, сказала Анна.

Гагарин, не сводя глаз со своей жены, стал раздеваться. Анна с ужасом смотрела на это и не знала, как поступить. Она возлегала с мужем с желанием, но сейчас, считала, будто, как и те пьяные офицеры, что галдят за окном, предает императора. В тот момент, когда Павла идут убивать другой Павел хочет взять ее…

Сняв портки, оставшись голым по пояс, но снизу, Гагарин достал нож и решительно подошел к жене.

– Ой, не надо! – испуганно прокричала Анна.

Но Павел Гаврилович не убивать ее шел, он решил разрезать одежду на жене, чтобы быстрее… быстрее… Оскрорбленный муж резал светлобежевое платье, разрывая руками на лоскуты богатое одеяние. Глубоко дышала, старалась не дергаться Анна, она все еще не понимала, как относится в происходящему. Насилие? Но такого понятия в отношении супругов просто нет. И вот она уже обнаженная, стоит перед ним, перед зверем.

Гагарин взял за волосы жену и отвернул ее к окну, женщина облокотилась…

– Ай! – вздрогнула Анна от толчка, головой чуть не разбив стекло окна.

Толчки повторялись, женщина прикусывала губу, постанывала, ей нравилось, даже больше, чем обычно. Но слезы все равно текли по щекам “Нежности”, Аннушки. Мокрыми от влаги, туманными от недопонимания ситуации и своих эмоций, глазами, Анна смотрела, как толпа офицеров, перестав куражиться под окнами десятого дома на Дворцовой площади, устремилась к Зимнему дворцу.

* * *

Петербург. Английская набережная марта 23.30 (Интерлюдия)

– Быстрее же! Группа Тазылина может нас опередить. К Павлу в спальню должны зайти мы! – кричал Беннегсен, подгоняя своих подельников.

Именно этот решительный генерал взял командование главной группой заговорщиков. Были среди них и более знатные и в чинах и в статусе люди, но Леонтий Леонтьевич оказался наиболее собранным.

Группа должна была быть уже возле дворца, но… Такого в книгах не напишут, современники не вспомнят, стыдливо промолчав, но подобные случаи бывали часто во время судьбоносных событий. Заговорщики проблевались.

Первым, как только пьяные «вершители судеб» вышли из дома Ольги Жеребцовой, вырвало Дерибаса. Князь Яшвиль увидел этот процесс и… Через минуту рвало уже половину от всех двадцати трех заговорщиков. Беннегсен, старавшийся пить меньше остальных, оказался наиболее трезвым, если можно вообще говорить о трезвости в компании, где пили более шести часов кряду, причем много и разнообразных напитков.

Так что задержались. Пока испражнили, неестественным образом, желудки, пока обтерлись снегом и платками от всякого непотребства… Вот и гнал Беннигсен сотоварищей после конфуза, а те, вдруг резко протрезвев, стали судорожно заливать в себя все то вино, что несли с собой, но, казалось, что было мало. Убивать императора на трезвую большинство из заговорщиков не могли, установки о Божественном происхождении власти монарха все равно довлели.

На улице мела метель и Леонтий Леонтьевич, найдя себе помощников в лице Николая Зубова, чуть позже, после конфуза, Дерибаса, был словно пастух, который старается удержать, так и норовящих сбежать, строптивых быков.

Пока дошли до Зимнего дворца, несмотря на то, что Английская набережная была рядом с Дворцовой площадью, потерялись четверо человек. Были еще попытки сбежать, но Беннигсен следил за ситуацией.

Заговорщики шли, утопали в снежных сугробах, но шли, стараясь между собой перешучиваться, или же в очередной раз высказать возмущение несправедливости императора. Порой прибавляли к титулу приставку “бывшего”. Полностью мокрые, со снегом в сапогах, они еще и в этом винили государя. Правда! Неужели сам не может удавиться и приходится достопочтенной публике отвлекаться от пития и женщин, чтобы помочь свершиться предначертанному!

Леонтий Леонтьевич мог бы и свою историю рассказать, почему он тут. Но это опасно, так как в ходе повествования Беннигсен не может не высказаться негативно в отношении Суворова. Фельдмаршал мог бы поспособствовать тому, что генерала Беннигсена отстранили от службы. Нет, не отстранили, а лишь доверили заниматься комплектацией “второй волны мобилизации”. И откуда Суворов такие понятия взял? Ну да ему виднее. В любом случае, о фельдмаршале говорить вообще никто не решается, все понимают, что Суворов может развернуть армию на Петербург и армия за ним пойдет.

Беннигсен видел себя на поле боя, бьющего шведов, но… Вот тут генерал сильно терялся. В противостояние в его голове входили два явления: с одной стороны он прямо, без оговорок, любил Англию, считая эту страну эталоном и политического строя и культуры; с другой же стороны, Леонтий Леонтьевич любил и Россию, он ей служил, пусть и критиковал. И как быть, если войска, что могли бы состоять под командованием генерала встретятся в Швеции с английскими? Генерал был уверен, что не предаст Россию, но и сделает так, чтобы англичане не сильно пострадали.

– Господа! Господа! Стойте, господа! – кричал Аргамаков, бежавший навстречу группе заговорщиков.

Беннигсен чуть ускорился, опережая остальных подельников.

– Что-то не так, Александр Васильевич? – спросил Леонтий Беннегсен.

– Аракчеев в городе, его видели, он собрал офицеров и солдат до трех рот, из бывших гатчинцев. Еще смущал умы кавалергардов Саблуков, – Аргамаков явно слишком нервничал, того и гляди мог что-нибудь учудить.

– Подождите!.. – Беннигсен прищурился вспоминая. – Но полковник Саблуков еще больший англичанин, чем мы с вами.

– Но он оказался еще и любимчиком императора, он уже генерал-майор, – сказал Аргамаков и посмотрел на остальных заговорщиков. – Господа, может быть отложить все и посмотреть, что будет?

– Прекратите труса праздновать! – жестко потребовал Беннигсен и тряхнул Аргамакова за плечи.

В иной ситуации должен был последовать вызов на дуэль, но не сегодня.

– Да, да, конечно, Зимний дворец уже наш, вы правы, да. Семеновцы его высочества Александра Павловича взяли дворец по свою охрану, тут же господа офицеры из Преображенцев, есть с десяток измайловцев. Я вам не нужен, все посты уже наши, да, да, – плац-майор Аргамаков говорил и пятился.

– Вперед! – закричал Беннегсен, понимая, что все эти досужие разговоры только мешают делу, лишь только бросив Аргамакову. – Не увижу в спальне Павла, всего лишь вызовом на дуэль не обойдется!

Они задержались и вторая группа офицеров уже зашла в Зимний дворец. Но их не пустили к проходу в саму спальню императора. И не потому это сделали, что охраняют государя, а чтобы более родовитые и именитые люди совершили цареубийство.

Так что все идет нормально. Ну кто придет спасать императора, если Пален приказал всем войскам петербургского гарнизона оставаться на местах при любых обстоятельствах? Генерал-губернатор командует гарнизоном. Многие офицеры и сами заговорщики, часть командования “закроется” приказом, чтобы не участвовать ни на чьей стороне. А есть те, кто сейчас воюет, хотя гвардейские части почти что и не задействовали в военных действиях.

Во дворе Зимнего дворца творилась сущая вакханалия. Солдаты пили, офицеры пили, вокруг кричали “Виват”, вообще не понять по какой причине. Император жив, он может слышать, что твориться, несмотря на то, что возле его окон спокойно. Никакой организованности. Все должно было быть тихо, но так сложилось, не отступать же, уже невозможно без урона чести показать спину.

– Быстрее! – потребовал Беннигсен.

– Господа, мне нужно отлучиться, – неуверенно сказал немного протрезвевший на морозе вице-канцлер Панин.

– Господин вице-канцлер, поспешите все же с нами, чтобы уже завтра стать канцлером, – зло прошипел Беннигсен.

Леонтий Леонтьевич хотел сказать намного жестче, но статус Панина был слишком высок. Это сейчас многое позволительно и заговорщики показали свой истинный характер, поправ нормы морали. Но завтра наступит отрезвление и обиды могут вспомниться.

– Мы опаздываем. Если к Павлу зайдут офицеры… – Беннигсен хотел сказать, что они не решаться убить императора, но промолчал.

Даже сейчас такие слова не стоит говорить, по крайней мере, столь часто. Когда заговорщики шли по Английской набережной, криков было много, бунтовщики не стеснялись, храбрились, подбадривали друг друга. Но тут уже дворец и даже Беннигсен ощущал некий трепет.

Заговорщики подымались по центральной лестнице, на первом этаже дворца уже были офицеры-гвардейцы-заговорщики. Несмотря на то, что на караул заступил Семеновский полк, подчиненный наследнику, можно было увидеть и праздношатающимся офицерами из других подразделений.

“Что-то тут не так!” – подумал Беннигсен, но быстро прогнал эту мысль прочь.

Генерала смутило то, что вокруг было необычно много лакеев и разных слуг. Они подавали офицерам вино, везде, где только можно, на всех столах, стояли подносы с закусками, будто не заговор осуществляется, а нелепый светский раут с общением и весельем. Дам только не хватает. И эту идею опасно подавать в массы, офицеры на подпитье, так что могут и пригласить женщин, явно не своих жен. Все же устраивать из Зимнего дворца бордель, пусть и элитный, не стоило.

– Господа! – выкрикнул, неожиданно появившийся, Пален.

– А мы уже думали, что вы… – начал было Николай Зубов говорить, но сам осекся.

То, что хотел бы сказать Николай Александрович, могло рассорить его с Паленым, но сейчас не время для ссор между своими. И даже не время для того, чтобы размышлять: кто свой, а кто не очень. Так что обвинения с самоустранении генерала-губернатора не последовало.

– Он у себя. Я никого не пускал в эту часть дворца, но знаю, что император спать изволил, – сказал Пален, а после указал рукой. – Туда, господа! Очистите Россию от скверны! Но сперва…

Пален подал знак лакею и тот поднес ящик с шампанским.

– За нашу волю и честь господа! – провозгласил Пален.

Заговорщики выпили шампанского, а после пошли по анфиладе, к спальне императора. Вход в правое крыло дворца охранялся уже людьми Палена, но никого туда не пускали. То, что должно быть сделано, нельзя доверять ни солдатам, ни кому иному, кроме дворян, причем знатных.

В это время к дворцу уже начали стекаться люди, в основном это были те, кто считал себя заговорщиком, или тот, кто знал о заговоре и решил быть ближе к важным событиям, чтобы получить какие-то преференции. Во дворе и на первом этаже Зимнего становилось не протолкнуться.

Пален провожал взглядом решительно настроенных людей. Он видел, как, пошатываясь, заговорщики уходили в сторону расположения спальни государя.

– Бедный, бедный Павел, – сказал генерал-губернатор, после зловеще рассмеялся.

Пален так был увлечен собственными мыслями, упивался предвкушением уже скорого свершения правосудия, что не заметил, как лакей, только что державший на весу ящик с шампанским с уже опустошенными бутылками, поставил свою ношу, покопался в сене, которым был обложен ящик и достал от туда кистень с мешочком песка на конце.

Последовала безмолвная, лишь обозначенная жестами, команда и все лакеи со слугами, находящиеся на втором этаже дворца, сразу у лестницы, подобрались.

– Ух, – успел произнести Пален, перед тем потерять сознания от удара кистенем в голову.

Одновременно были нейтрализованы четверо солдат Семеновского гвардейского полка. Они так же не ожидали атаки, не успели среагировать и были оглушены.

– Убрать! – прошипел Степан, и двое других, якобы, слуг, оттащили Палена за дверь.

А в это время заговорщики, удивленно для себя не встретив никого у спальни государя, ворвались во внутрь.

– Где он? – закричал, будто разъяренный медведь, Николай Зубов.

Беннигсен подошел к ширме, которая закрывала походную кровать Павла, шатнул конструкцию и она с грохотом упала на пол. Часть заговорщиков вздрогнула, а Панин так и вовсе попробовал сбежать, но дорогу заградили иные заговорщики. Никита Петрович хотел прокричать о том, какой он важный и что его нужно пропустить, но не стал этого делать, а пошел в угол спальни, облокотился о стену и сел на корточки, начав тихо плакать. Он тихо причитал, говорил о том, что его подставили, что вообще ничего не хотел, прозвучало даже имя Сперанского. Но вице-канцлер делал это так тихо, что разобрать ничего было нельзя, да и не интересно. Панин был жалок и на него старались не обращать внимание.

– Гнездышко еще теплое, птичка не могла улететь далеко, – сказал Беннигсен, потрогав расстеленную постель походной кровати.

Заговорщики стали искать в этой небольшой комнате императора.

– Он за дверью! – сказал князь Яшвиль, когда поиск не увенчался успехом.

Все посмотрели на мало примечательную, сливающуюся с лепниной на стене, дверь. Не все знали, что это за проход, но уверились – император там.

– Прочь! – визгливый голос раздался из-под большой кровати с балдахином. – Пошли прочь, изменники!

Все опешили. Сам факт того, что император под кроватью, смущал, но давал осознание, что монарх слаб, он трус, он прячется. У многих отлегло, страхи уходили.

– А что с голосом, ваше величество? – язвительно спросил Беннегсен.

– Ваше величество, позвольте засвидетельствовать вам наши верноподданические чувства! – с усмешкой сказал Дерибас.

– Ваше величество, выходите оттуда! Вам помочь? – спросил Николай Зубов.

– И я засвидетельствую… ик… – разморенный в тепле, Яшвиль казался более остальных, пьяным.

– У меня револьвер, я буду стрелять! – раздался вновь голос из-под кровати.

– Голос… это государь? – спросил дрожащий от страха Аргамаков, который все же нагнал главных заговорщиков.

Но его не услышали, пьяные, а в тепле бунтовщиков еще больше развезло, заговорщики взяли ширму, сложили ее и попробовали провести под кроватью. Выгоняя государя, как словно кота шкодливого.

– Ты-тыщ! – прогремел выстрел и Зубов упал, но не сраженный пулей, она ушла в потолок, прошив кровать.

Николай Александрович рухнул от неожиданности, другие заговорщики попятились к двери.

– Ваше величество, а вы не думаете, что мы сейчас вас и пристрелим? Лучше выходите! Предстаньте перед нами, будьте мужчиной и рыцарем, не позорьтесь, – попятившись назад, говорил Беннигсен.

– Дрянь! Как смеешь ты? Вы зачем пришли, я аудиенцию не давал в столь поздний час. Завтра приму, – вновь раздался крик под кроватью.

– Это вообще он? – спросил Аргамаков, Беннегсен, до того мало общавшийся с императором, тоже задумался над звучанием голоса, но отринул сомнения.

Во время волнения у многих меняется и голос и сам человек перестает походить на себя прежнего.

– Зимний дворец под нашим контролем. Сейчас все посты занимают верные нам люди. Помощи не будет. Выходите, будьте же мужественны, мне стыдно, что вы были моим императором, – сказал Дерибас.

Беннегсен даже с уважением посмотрел на этого человека, ранее считав, что Осип Дерибас только и умеет, что воровать. Впрочем… не умеет, так как настоящий вор крадет тихо, а об воровстве Дерибаса знают многие. Но сейчас он все правильно сказал.

– Я вылезу. Но сперва ответьте, вы решили убрать меня и поставить Александра? Убить? – допытывался “голос” из-под кровати.

– Да, дьявол вас побери! Вы никчемный человек. И я буду стрелять, если вы не выйдете. Считаю до десяти! – кричал генерал Беннигсен. – Эн… до… куа…

* * *

Петербург. Английская набережная марта 23.30

Мы с Павлом Петровичем стояли за закрытой дверью, что вела в покои фаворитки, которой сегодня во дворце не было, и смотрели в обзорные глазки. Такие были тут ввинчены недавно, но ранее мной изобретены и уже готовится производства такого устройства. Ничего же сложного, лишь увеличительное стекло.

Мой человек, спрятавшийся под большой кроватью в спальне императора, пытался разговорить заговорщиков, Павел хотел убедиться, что заговорщики пришли именно убивать его, как будто и до того не было ясно. Но слово монарха – закон для меня.

– Начинаем? Пора, ваше величество! – сказал я с нажимом.

– Эн, до, куа, – отсчитывал на французском языке Беннигсен.

– Я убедился. Действуйте! – сказал император и я протянул ему затемненные очки, такие, как были у всех моих людей.

Павла Петровича аккуратно оттерли от двери и вперед вышла десятка бойцов, которых два года учили делать то, что нынче предстоит совершить.

– Вперед! – скомандовал я.

Дверь резко открылась, на пол полетели сразу пять шумо-световых гранат. Магний уже знали в этом времени, создать такое оружие оказалось не сложным.

– Ба-бах-бах! – прозвучали взрывы, оповещающие так же и вторую группу захвата, что нужно действовать и им.

Это оповещение для всех трех сотен стрелков, которые расположились во дворце и ждут своего часа. Они в комнатах, в подсобных помещениях, вся прислуга во дворце – это мои стрелки. Пора начинать контрреволюцию!

– Всем лежать, мордой в пол! Работает Императорская Стража! – закричал я, со всей свой дури влепив Николаю Зубову в челюсть, подбежал к уже стоявшему уже на коленях, Беннегсену, и с ноги прописал генералу в голову. – Это тебе еще и за моих калмыков, которых на убой послал.

Я попал в эпоху шагоходов и собираюсь спасти мир. Но в моём экипаже одни девушки! Отвлекают от миссии!

Боевые роботы, горячие красотки и улётный юмор! https://author.today/reader/393671/3650306