Читать книгу Сперанский 6. Железный канцлер - Группа авторов - Страница 5

Глава 5

Петербург. Зимний дворец. 0:10

Павел Петрович бился в истерике. Слова “за что” и “как вы посмели” в разных предложениях прозвучали уже раз двадцать за полчаса. Император проходил между связанными заговорщиками и пробовал со всеми по очереди разговаривать, периодически требуя от приставленного к нему лакея, высунуть кляп изо рта очередного подлеца, а после заткнуть рот уже не самой чистой тряпкой.

Остановить это безумство было сложно, и я понимал, что начни я увещевать перепуганного, все лишь человека, которым и был Павел, бессмысленно. Ничего человеческого ему не чуждо, более того, у государя еще больше эмоций, чем у многих знакомых мне людей.

Заговорщики большей частью протрезвели, они просили сперва отношения по чести дворянской и не сметь вот так… мордой в пол и с грязной тряпкой во рту. Однако, уже начинали понимать, что на дворянские вольности всем тут наплевать, тем более императору, так что начинали клянчить снисхождения, мол не хотели, и вообще “мы же только поговорить”.

– Я тебе, дрянь, оставил все земли, не пожелал трогать, как зятя Суворова, оставил в покое, а ты… За что? Как ты посмел? – кричал Павел Петрович, склонившись над лежащим связанным Николаем Александровичем Зубовым.

Пнув тростью в бок Зубова, государь переметнулся к Дерибасу, в очередной раз пеняя тому, что не просто простил кражу полумиллиона, а и повысил в чине, дал большую должность. Осип Дерибас уже просил прощения, умолял, ссылался, что бес попутал. Вел себя униженно и недостойно, может, только чуть лучше, чем Никита Панин.

А вот Беннигсен… Скотина он. Когда император повелел вынуть у немца кляп изо рта, плюнул Павлу на сапоги. Это перебор по всем понятиям, просто урон чести для Леонтия Леонтьевича, однако, можно его уважать и даже смазать кол маслицем перед посадкой, от принципов, мерзавец, не отказался.

Диалоги с государем были столь эмоциональными и громкими, что я скоро прекратил это дело. Павел не возражал. Ему не нужно было слышать поверженных заговорщиков, ему необходимо высказать им, скрыть страхи за своими криками и обвинениями.

Это отнюдь не проявление слабости, это 0долгое ожидание смерти, заговора, разочарование в любви, нет, не к женщине, хотя и здесь не все хорошо. Павла предали почти все. Так что пусть бегает, пинает ногами, хоть плюет на этих заговорщиков, я надеюсь, смертников, но выплескивает негатив, чтобы с ума не сойти.

Еще одного товарища для “теплой дружеской беседы” с Павлом Петровичем пока не доставили. У Петра Алексеевича Палена нынче допрос с пристрастием. И государю не стоит видеть, что это такое. Правда, он может услышать, так как допрос происходит в комнате фаворитки Анны Гагариной. Но спальню государя и Аннушки разделяют три хорошо звукоизолированных двери. Да, и не должны давать возможность господину бывшему генерал-губернатору сильно кричать.

– Господин Сперанский, я к вам обращаюсь, – прервал мои размышления император. – Когда уже мы выйдем из этого заточения? Или вы думаете, что мне приятно смотреть на тех, кто шел меня убивать?

– Ваше величество, в таких обстоятельствах нельзя не спешить, не медлить. К вашему сведению, пойманы уже тридцать два заговорщика, не считая тех, кто находится в этой комнате, – сказал я, прислушался, услышал два негромких стука в дверь и добавил. – Уже тридцать четыре.

Император сам догадался, что происходит, вновь поменялся в лице, как в первые минуты после задержания главной группы заговорщиков.

Действительно, мы осуществляли «ловлю на живца». Не уверен, что именно это понял Павел Петрович, но по факту так и было. Заговорщики знали, где находится спальня императора, или же им любезно подсказывала прислуга дворца. Так что и одиночки, и сбившиеся в банды заговорщики второй и третьей волны устремлялись в царские спальни.

Отсутствие четкой организации, какого-нибудь координационного центра играло, конечно, не в пользу заговора. Так что всех, кто приходил к спальне, быстро вязали и оттаскивали в сторону, спускаясь через лестницу в помещения, доступ к которым был закрыт. Там и сбрасывали всех заговорщиков, чтобы позже увезти в Петропавловскую крепость и уже начать расследование.

Таким образом, предполагалось выбить из заговора наиболее активных его участников. Было бы у них централизованное управление, организация, уже бы давно узнали, что, не доходя до спальни императора образовалась черная дыра, всасывающая всех, кто входит в нее с дурными мыслями.

Небольшая дверь, ведущая к спальне фаворитки, отворилась и в ее проеме показался усталый Северин.

– Доклад! – потребовал я от казака, воспользовавшись моментом, что император заговорил с Паниным, в третий раз уже.

Пока Павел Петрович сетовал, насколько вице-канцлер неблагодарная скотина, что он вообще приблизил к себе Никитку лишь в память о Никите Ивановиче Панине, дядюшке этого олуха, я слушал доклад Северина.

– Сева, без подробностей. Он будет участвовать в спектакле? – перебил я своего наружного казачка.

– Просит сохранить жизнь себе и родным, – подытожил Северин.

Я не стал ему выговаривать, что Северин Цалко, в компетенции которого я не сомневаюсь, плохо поработал, что можно было дать испытать генерал-губернатору такую боль, страх перед которой заставил бы Палена сделать все, что от него просят, даже осознавая, что после этого будет казнен. Видимо, все же Петр Алексеевич оказался человеком с характером и лишь болью дело не обойдется.

– Иди к нему! Он может стать мелким чиновником где-нибудь в далеких далях. Но, при встрече с императором пусть говорит, что с самого начала со мной сотрудничал, иначе не спасу, – сказал я, подгоняя Северина.

Калифорния? Гаваи? Полинезия? Или Антарктиду открыть и назначить Палена генерал-губернатором Антарктической губернии? Открывать ее все равно придется, это будет следующим заданием для Крузенштерна, так что… Не время об этом думать, после иезуитские хода обмозгую.

Уже минут пять, как не было стука во входную дверь к императору, а это означало, что и поток желающих участвовать в цареубийстве иссяк. Либо же это признак, что не все идет не по плану.

– Расчетное время до следующего этапа! – выкрикнул я.

Степан, все еще одетый в форму лакея, ответил:

– Двадцать четыре минуты.

– Что за второй этап? Почему вы не держите меня в курсе событий и не докладываете? – спрашивал император, отвлекаясь от рыдающего во все горло Никиты Петровича Панина.

– Ваше величество, но вы же сами решили вывести своего сына на чистую воду. Это и есть второй этап, – солгал я, но лишь частично.

Император подошел ко мне ближе и почти шепотом, что бы точно не слышали пленники, сказал:

– А я уже не знаю, господин почти что канцлер, где мои мысли, а где и озвученные мной ваши слова. Помните о нашем уговоре, – Павел приподнялся на носочках, а я чуть присел и склонил ухо. – Конституции не потерплю. В ином, коли произвола не будете чинить, дам свое соизволение. Но на год, в чем слово я вам дал. Посмотрю, может из вас толк будет.

Напоминание не лишнее. Вот только второй этап – это уже не столько для заговора полезно, сколько для промывания императорских мозгов. Уже должны начинать действовать Кржыжановский, Бергман, Аракчеев. Рассчитываю, что это будет масштабно и познавательно.

Вместе с тем, частью плана, действительно, предусматривалось выведение на “чистую воду” Александра Павловича и, желательно, его братца с матушкой. Уже после того, что я сделал для императора, нельзя оставлять в покое таких потенциальных врагов, как Александр и Константин. Первый хитростью и подлостью, но обязательно нагадит. А вот Константин может додуматься и до попытки прямого моего устранения, хоть бы и на приеме в императорском дворце пристрелит, с него станется.

– Михаил Михайлович, я вот тут подумал, что сложно мне будет после всего того, что произошло и произойдет, жить в этом дворце, – грустно сказал государь.

Настроение императора менялось столь быстро и часто, от веселья до грусти, от крика до шепота, что было сложно уловить манеру поведения рядом с государем. Мало того, что я сам с трудом мог унять бушующие внутри меня эмоции, так еще и император своей нервозностью напрягал. Но, как говорят в народе, “взялся за гуж – не говори, что не дюж”.

– Достроите Михайловский и переедите туда, ваше величество, – сказал я.

– Быстрее бы. Но вы не отвлекайтесь, командуйте, заканчивайте уже пьесу.

– Степан, уточни, свободна ли дорога к наследнику, – приказал я, а Павел вздрогнул.

Павел Петрович застыл словно изваяние. Его глаза заблестели и стали быстро наполняться влагой. Самодержец сильнейшего в мире государства стоял и плакал. Одинокие две дорожки, прочерченные слезами, стекающими по глазам человека с тяжелой судьбой, говорили о предстоящем одиночестве того, в подданстве которого миллионы людей. Можно быть императором, являться богатейшим человеком, но при этом оставаться глубоко несчастным существом с поломанной судьбой.

Павел прекрасно понимал, что сейчас, как только он получит неопровержимое доказательство того, в чем признаться себе не может, образуется черта, что определит “до и после”. Он вновь, когда, по сути, от него отказалась мать, как после того, как была беспардонно отнята у него первая любовь, а после умрет от родовых мук первая жена, изменявшая с лучшим другом, обретя семью, он вновь остается один.

– Ваше величество, позвольте совет, – сказал я, понимая причину такого поведения Павла.

– Чего уж там, вы и так уже насоветовали мне… Впрочем, и обвинить вас хочется, да не в чем, лишь только сказать “спасибо”, – достав платок и вытирая слезы сказал Павел.

– Ваше “спасибо” – это намного больше, чем доброе поместье или завод, чин. А совет мой таков: не думайте о худшем! Растворитесь в любви тех, кто вас действительно любит, – сказал я и чуть было не дернулся по дружески обнять государя.

Уж сколько времени прошло, как я в этом мире, а старые привычки и модели поведения нет-нет, да и выскочат.

– Ну же, чего стоим? Пора и делом заняться, – Павел старался казаться бодрым и было видно, что стеснялся приступа слабости. – Мои верноподданные, ваши, Михаил Михайлович, люди, уберутся ли, а то здесь слишком много мусора, будто в конюшне с дурной обслугой.

Сказав это, Павел пнул ногой связанного князя Яшвиля.

– Как только, ваше величество, решим дела во дворе, сразу же отправим заговорщиков в Петропавловскую крепость, – сказал я и указал жестами Степану проверить, что происходит за дверью.

Сам же препроводил государя к потайной двери. Такие я установил правила: когда открывается главная дверь, государь должен быть за потайной. За дверью все было штатно и попыток проникнуть в императорскую спальню больше не осуществлялось, по крайней мере, последние минут семь.

– Готовы к выходу? – обратился я к командиру группы захвата, которая перехватывала всех потенциальных цареубийц.

– Прошу, ваше превосходительство, обождать несколько минут. Послал разведку, – ответил командир группы.

– Я уже Северина послал. Мы пойдем через дальнюю лестницу. Выдели мне только еще десять бойцов и продолжай делать то, что и делал. Укладывать цареубийц можешь в спальне государя. Но выдвигайтесь ко входу, скоро там представление будет, – отдал я приказ и вернулся в ту самую спальню.

Через четыре минуты я давал последние… крайние… инструкции “пожелавшим” сотрудничать Палену и Панину. Выглядели он, конечно, так себе, но следов прямого насилия видно не было, а любая нервозность может быть списана на волнение по факту смерти императора.

– Заходите к наследнику, сообщаете об убийстве императора и спрашиваете его о намерениях царствовать, – резюмировал я инструктаж.

– Государь, коли сделаю это, жизнь мне и моим родным сохраните? Не верю я Сперанскому, лишь вашему честному слову верю, – сказал бывший фаворит, бывший генерал-губернатор Петербурга.

А эта скотина еще пытается подорвать мою репутацию перед императором.

– Мэрдэ, – выругался император и добавил. – Если Сперанский пообещал, то пока я ему доверяюсь.

Меня не смутило слово “пока”. Надеюсь, про мудрость, гласящую, что нет ничего более постоянного, чем временное, люди не лгали. Между тем, спорить, что-то доказывать не было ни времени, ни желания.

– Выход! – скомандовал я и мы прошли через потайную дверь, еще два небольших помещения, вошли в спальню императорской фаворитки, проследовали дальше.

Разведка доносила, что серьезных скоплений условного врага возле покоев наследника престола не обнаружено. Там был лишь пост охраны из гвардейцев. Рядом же стояли четверо лакеев, моих людей. И охрану пройти, как я думал, можно и без захватов, драк. С нами император, а впереди идет генерал-губернатор, вице-канцлер, да и я, обер-гофмаршал. Такому представительству перечить не должны, даже если не показывать Павла Петровича. Ну, а решатся гвардейцы поспорить, так тактика “мордой в пол” уже отработана.

Все, кроме Панина, двигались решительно, без сомнений. Лишь этого нытика приходилось подгонять, порой, так и толчком в плечо. Были опасения, что именно бывший вице-канцлер завалит операцию. Но пускать к Александру только одного Палена я посчитал неправильным. Нужно хотя бы несколько человек.

– Стоим! – скомандовал я, когда до покоев наследника оставалось пройти одну комнату. – Миша, смотри за ними!

Подполковник Михаил Иванович Контаков был со мной в этом деле. Он не принимал участия ни в захвате основных заговорщиков, ни в отлове дополнительных. Не нужен он был и для того, чтобы поднимать в штыки верных императору гвардейцев, просто потому, что Контаков там неизвестен. Но вот создать намек на массовость в глазах наследника, Миша очень даже подходил. Подполковник – звание, которое позволяло быть в деле заговора что-то вроде силового прикрытия. Миша может, если надо и среагировать правильно на нестандартную обстановку, револьвер его взведен и готов к бою.

Я посмотрел на тяжелодышащего императора, он молчал.

– Вперед! – скомандовал я.

Пален обернулся, посмотрел на меня, ухмыльнулся и сказал:

– А ты, молодец, по трупам идешь. Нужно было тебя добивать в Петропавловской крепости, но… удачи вам, не загубите Россию, я ведь ее люблю.

– Господин Пален, сделайте, что требуется и останетесь жить, у нас будет еще возможность поговорить на допросах, – сказал я.

– Вы дали слово о неприкосновенности моей семьи, – напомнил мне Пален, а я не стал спорить о том, что такого слова я ему не давал.

– Идем! – скомандовал я и сам первым открыл дверь, ведущую в комнату перед спальней.

– Стоять! – прокричали гвардейцы, извлекая шпаги.

– Опустить оружие! – жестким тоном скомандовал Пален.

– Э… ваше высокопревосходительство, но… его высочество ждет вас, но вот господин Сперанский… – мямлил поручик Семеновского полка.

– Он останется здесь, а господин вице-канцлер и этот офицер пройдут со мной, – сказал Петр Алексеевич Пален.

Генерал-губернатор говорил так, что не оставалось сомнений, что не тварь дрожащая, а право имеет. В какой-то момент мне даже стало несколько жаль, что такой характер, что такая личность, умный и решительный человек оказался по другую сторону баррикад. Не знаю, ужился ли бы я с Паленым, если все было бы иначе и заговор не случился, но почти уверен, что Петр Алексеевич пригодился. Ну, да ладно. Как гласит народная мудрость: “Если бы у бабушки были уды, то она была бы дедушкой”.

Я не стал находиться рядом со входом в спальню наследника, посчитав за лучшее быть рядом с Павлом, потому пошел дальше и закрыл за собой дверь. Тем более, что ни мне, ни императору не нужно было входить во внутрь, чтобы видеть то, что происходит. В дверь был вмонтирован обзорный глазок, позволяющий видеть пространство перед спальней наследника.

Между тем, дверь в покои цесаревича распахнулась, сразу за ней стоял Александр Павлович, будто подслушивал. Он выглядел величественно. Уложенные, словно гелем, волосы, может, и гусиным жиром, без единой погрешности и складочки выверенный мундир синего цвета с золотым шитьем и золотыми пуговицами. Цесаревич предпочел мундир Семеновского полка, шефом которого являлся. Понятно, что в столь неурочный час, Александр не только не спал, но и ожидал новостей. Уже это является доказательством его участия в заговоре.

– Простите, ваше величество! – зарыдал Панин и рухнул на колени, начиная целовать ярко начищенные туфли Александра.

– Что? За что простить? – с надрывом в голосе воскликнул Александр.

Боже, какой актер пропадает!

– Государь, ваш батюшка убит, – сказал Пален.

Пауза, еще секунда, пять секунд, полминуты. А наследнику процессор менять надо, видимо, зависает, когда задачка со звёздочкой.

– Убийцы кто? – будто сглотнув ком, говорил Александр.

Я этого уже не видел, дал возможность наблюдать за происходящим Павлу. Ну не отгонять же от глазка императора, который смотрел на своего сына не шевелясь.

– Что? Батюшку убили? – раздался еще один весьма знакомый голос.

Константин… Мне докладывали, что он с большой долей вероятности будет у брата. Второй сын императора не любил находиться в одних покоях со своей женой после того, как оскорбит ее и ударит. А в последние нервозные дни, для Константина супруга стала грушей для битья.

– Так точно, ваше императорское высочество, убили, – отвечал Пален.

– Я рассчитываю на вас, господин генерал-губернатор, что все участники будут наказаны. Вы уже знаете, КТО должен быть наказан? – спросил Константин.

– Знаю, – отвечал Пален, в то время, как Панин продолжал плакать, стоя на коленях.

В это время я не слышал Александра, но догадывался, что он горюет, присел на кресло, что должно было стоять рядом с дверью по праву сторону от входа, вот на нем и строит мину сына, который узнал о смерти любимого отца.

– Списки мне на стол! – дрожащим голосом повелел Александр. – И пошлите к матушке кого-нибудь.

Через две минуты два гвардейца из тех, что стояли у дверей цесаревича, поспешили сообщить новости императрице. Хорошо, что не в нашу сторону побежали. Мария Федоровна предпочитала в последнее время покои рядом с сыновьями, а это еще дальше спальни наследника.

– А что это за офицер с вами? Подполковник, представьтесь! – потребовал Константин.

– Подполковник Михаил Иванович Контаков, смею надеяться, друг и товарищ генерал-лейтенанта Беннигсена, – отрекомендовался не по-уставному Миша.

– Этот офицер нашел шарф в спальне императора, – Пален провоцировал сыновей Павла на откровенность [прозвучал намек на то, как был убит, задушен шарфом, Петр III Федорович, дед Александра].

– Вы действительно, считаете, что мне это должно быть интересным? Да как вы… Как вышло, так вышло. Все должны молчать! – выкрикнул Константин.

– Все, с меня хватит, – сказал император, отстраняясь от двери. – Фарс, да и только. Дети играют во взрослые игры.

– Ваше величество, но еще Мария Федоровна, – возражал я.

– С меня хватит. Более нет смысла не верить вашим словам. Я вижу, что вы правы, – сказал император.

– Александр сейчас выйдет через эту дверь, – сказал я. – Обождите еще немного, уже близка развязка.

Павел задумался, а потом присел на ближайший стул и закрыл лицо руками. Он не плакал, он, будто бы не хотел видеть всего того, что происходит. Возможно и закрыл бы уши, чтобы ничего не слышать, но у человека только две руки. А вот сердце – оно одно, и нет той руки, которая способна прикрыть его, чтобы не болело.

– Что? Убили? Его убили! – с криком, первая из дверей появилась императрица, она пробежала, даже не заметив своего живого, правда, надломленного предательством, мужа.

– Мама, стойте, нужно о восшествии моем заявить! – закричал Александр, устремляясь вслед матери.

– Прикрыть императора! – приказал я и двое лакеев загородили Павла своими телами.

Я сам отвернулся, чтобы бегущий следом за своей мамой Александр не узнал меня. И куда они побежали? Я догадывался.

– Отсекайте Константина и берите его, но не жестко! – приказал я, а после обратился к императору, который уже успел встать и смотрел в сторону убегающих родственников. – Ваше Величество, не желаете посмотреть спектакль?

– А что он еще не закончился? Какая-то затянутая пьеса, мне не нравится, – отвечал государь.

– Пален, к Александру идите, поддержите его там! – скомандовал я.

Через пять минут мы наблюдали картину, описывать которую я бы не хотел никогда, чтобы не втаптывать в грязь честь и достоинство императорской фамилии. Надеюсь тут нет иностранцев, иначе позора не оберемся.

На центральном входе в Зимний дворец, у лестницы, у распахнутых настежь входных дверях, на самой лестнице, собралось порядка двухсот гвардейцев, в основном семеновцев. Именно им и спешили сообщить о своем восшествии на престол. Спешили? Во множественном числе? Именно так, у Александра появился конкурент, его мать.

– Я есть ваш императрица! Поддерживайте я, – волнуясь, от чего акцент Марии Федоровны усугублялся, кричала, якобы, вдова.

– Да куда же вы, матушка лезете? Я наследник, мне и править! – возмущался Александр [ряд источников сообщает, что Мария Федоровна в реальной истории, действительно, кричала, чтобы ее провозгласили императрицей].

– Я есть Мария, могу стать, как Екатерина. Все будет, как при Екатерина, – продолжала кричать Мария Федоровна.

– Но я наследник! Виват, гвардия, мои семеновцы! – кричал Александр. – Батюшка скончался от апокалипсического удара, но я ваш государь нынче.

– Но я уже есть императрица! – последовала очередная, но уже робкая попытка Марии Федоровны переменить ситуацию в свою сторону.

– Уведите мама, ей не здоровится! – потребовал Александр и вновь обратился к гвардии. – Виват! Все будет, как при бабке, виват!

Александр Павлович распинался, кричал, но его не поддерживали. Сын, якобы убитого императора, не понимал, что происходит, но толпа военных безмолвствовала.

– Рассредоточиться и приготовиться, – скомандовал я, хотя это было лишнее, вокруг и так ощетинились ружьями и револьверами лакеи, прибыли уже и повара, и кучера – все мои стрелки.

А на улице раздавались крики и начался фейерверк. Это было знаком, что поддержка прибыла. Аракчеев тут, как и условились.

– Почему молчите, не отвечаете своему императору? – с надрывом кричал Александр Павлович, не обращая внимание на то, что его мать плюхнулась на колени и речитативом быстро проговаривает молитвы, смотря куда-то за спину своего сына.

– Почему молчите, семеновцы? – выкрикнул вновь Александр.

– И, правда, гвардейцы, Виват императору! – выкрикнул Павел Петрович. – Виват мне!

– Папа? – разворачиваясь спросил Александр.

– Я, сын, – отвечал император Павел I Петрович.

Глаза Александра выпучились, а его самого взяли под руки и повели. Чуть позже отец с сыном должны поговорить, но пока задачи другие.

А гвардия, вначале крайне скудно, но, по мере того, как во дворец протискивались некоторые преображенцы, лейб-кирасиры, кричащие в пользу Павла, все громче и громче слушалось под сводами Зимнего дворца “Виват Павел”. Скоро кричали уже все, а кто не кричал, тех лакеи пробовали всеми правдами и неправдами, порой, откровенной ложью или силой, оттеснить в сторону. Слуг никто не боялся, а они вязали наиболее строптивых заговорщиков-гвардейцев, да пополняли коллекцию в тайных хозяйственных помещениях Зимнего.