Читать книгу Развод. Месть. Острее скальпеля - Группа авторов - Страница 3

Первое, что я почувствовала – тупую, ноющую боль в спине. Она пульсировала где-то глубоко, под слоем обезболивающих. Веки были тяжёлыми, во рту пересохло. Типичное состояние после общего наркоза. Ещё ныла шея и пульсировало в затылке, видно во время падения, я всё же знатно приложилась головой.

– Настя?

Я открыла глаза. Белый потолок реанимации. Капельница. Мониторы. И Воронов, заведующий нейрохирургией. Мы знали друг друга много лет.

– Как ты себя чувствуешь? – он проверил зрачковую реакцию фонариком.

– Спина болит, голова тоже, – голос был хриплым после интубации. – Сколько я была без сознания?

– Сутки. Операция прошла успешно. Мы стабилизировали перелом, установили транспедикулярную конструкцию. Но нам нужно поговорить о твоём состоянии.

Я знала этот тон. Так я сама разговаривала с пациентами, когда новости были плохими.

– Пошевели пальцами рук.

Подняла обе руки, слегка сжала кулаки. Всё работало.

– Хорошо. Теперь ноги.

Я послала импульс мышцам. Правая нога откликнулась, я смогла пошевелить пальцами, даже чуть согнуть в колене. Чувствовала прикосновения, но словно через толстый слой ваты. Левая… левая слушалась плохо. Очень плохо. Едва заметное движение большого пальца, и чувствительность почти отсутствовала.

– Правая работает, но слабо. Левую едва чувствую.

Воронов кивнул, доставая планшет со снимками.

– Компрессионный перелом L1 с повреждением конуса спинного мозга. Слева выраженная компрессия корешков L2-L3, справа умеренная. Мы сделали декомпрессию, но отёк сохраняется.

– Прогноз?

– Правая при своевременной операции может восстановиться полностью. Левая… Компрессия там серьёзнее, но функцию вернуть можно. Главное – успеть прооперировать в ближайшие шесть месяцев. Это наше временное окно. После этого срока начнутся необратимые изменения в нервной ткани.

– ВМП?

– Да, высокотехнологичная помощь. В НИИ Бурденко. Стоимость… около двух с половиной миллионов.

Я закрыла глаза. Два с половиной миллиона. У меня кредитов на десять.

– Настя, – Воронов отложил планшет, – мне нужно кое-что уточнить. В полицейском протоколе указано, что тебя нашёл Антон, когда вернулся с работы. Ты упали с лестницы. Это так?

Я резко открыла глаза.

– Что? Нет! Антон был дома. Он и его… любовница. Я застала их в постели.

Воронов нахмурился.

– Но в протоколе…

– Меня столкнули, – перебила я. – Ксения Жданова. Толкнула в спину, когда я начала спуск с лестницы. Я выдрала у неё волосы, а она… она кричала про то, что они дорого стоили…

– Ты уверена? Прости, но после такой травмы возможны провалы в памяти… Плюс у тебя ушиб затылочной области, субдуральной гематомы нет, но возможна контузия. Иногда мозг “дорисовывает” травматичные воспоминания…

– Я помню всё! – голос сорвался. – Каждую секунду. И Антон это видел. Он был там!

Воронов молчал, обдумывая услышанное.

– На первом этаже есть видеокамера, – судорожно выдохнула я, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу и становиться сложно дышать. – Она должна была всё записать. Проверьте камеру!

– Обязательно передам эту информацию следователю, – кивнул он. – Если тебя действительно толкнули, это меняет дело. Это уже не несчастный случай.

Дверь открылась. На пороге замер Антон. В идеально отглаженной рубашке, гладко выбритый. Будто ничего и не было.

Воронов встал.

– Я зайду позже. И свяжусь с полицией насчёт камеры.

Он вышел, оставив нас наедине. Антон остался у двери, держа папку с документами.

– Как ты? – отстранённо спросил он, не глядя в глаза.

– Ты сказал полиции, что пришёл с работы и нашёл меня? Серьёзно?

Он пожал плечами.

– Так проще для всех. Зачем лишние вопросы?

– Лишние вопросы? Меня чуть не убили!

– Настя, ты сама полезла в драку. Никто не ожидал… – он замялся. – В любом случае, что было, то было. Я принёс документы на развод.

– Сейчас? Я только из операционной!

– А что тянуть? Ты же сама сказала, чтобы мы убирались. Вот и всё. Дом продаётся, мама оформляет сделку. Кредиты каждый платит сам. Подпиши, и разойдёмся.

Он подошёл, положил бумаги мне на живот.

– Кстати, насчёт камеры… Она сломалась пару дней назад. Я собирался починить, но не успел.

Мой взгляд метнулся к нему. Сломалась. Конечно.

– Ты всё стёр, – непослушными губами прошептала я.

– Я же сказал, она не работала, – он протянул ручку. – Подписывай. Чем быстрее закончим, тем лучше для всех. И да… Ксюша беременна, я не могу допустить… Пойми…

У меня закружилась голова, я схватила документы и с той силой, на которую сейчас была способна, швырнула их ему в лицо.

Он невозмутимо поднял разлетевшиеся листы.

– Ребёнку нужен отец. Нормальная семья. Поэтому, когда успокоишься, подпиши всё, я оставлю документы тут, – и положил на прикроватную тумбочку. – Настя, я помогу тебе с операцией, чем смогу. Ты много для меня сделала, я тебя не брошу.

И ушёл.

Я лежала, уставившись в потолок. Левая нога жутко пульсировала. Или мне казалось? Фантомные боли в полупарализованной конечности.

Камера. Он сказал, что она сломана. Но я помню, как горела красным её лампочка.

Скорее всего, Антон успел что-то сделать с записью. Пока мне делали операцию, он подчистил все следы.

Кто виноват в том, что я оказалась в подобной ситуации?

Ответ пришёл мгновенно.

Я. Я одна. Сдержи я тогда свой нрав, ничего бы этого не случилось.

Все мы задним умом крепки.

За окном сгущались октябрьские сумерки. Где-то там мой бывший муж со своей любовницей строили планы на будущее.

А я лежала здесь, прикованная к больничной койке, и думала: неужели он заранее всё спланировал? И как только получил бы деньги на клинику, подал на развод? Ксения здорова, молода… и фертильна. В отличие от бесплодной меня.

Слёзы потекли сами собой. Первый раз за много лет я плакала не от боли, а от бессилия. От понимания, что меня не просто предали, меня вычеркнули из жизни. Аккуратно, решительно, с холодным расчётом.

Монитор запищал тревожно, давление подскочило. Нужно успокоиться. Взять себя в руки. Я же врач, я знаю, что стресс – враг восстановления.

Но как успокоиться, когда твоя жизнь разрушена, а те, кто это сделал, могут остаться безнаказанными?

Шесть месяцев. Два с половиной миллиона.

И пусть я больше не верила Антону, но в глубине души надеялась, что эти деньги он мне всё же даст.

“Ты много для меня сделала, я тебя не брошу”, – всплыли в памяти недавно сказанные им слова.

Эта мысль была единственной соломинкой. Тонкой, непрочной, но дающей хоть какую-то надежду в море отчаяния.