Читать книгу Москва. Автобиография - Группа авторов - Страница 4

По свидетельству Тверской летописи, через несколько лет после встречи со Святославом «князь Великий Юрий Владимирович заложил град Москву в устье Неглинной, выше реки Яузы». Летопись относит это событие – заложение крепости, превратившее поселение в город, – к 1156 году, однако исторические исследования доказывают, что строительство крепости началось раньше, вероятнее всего, в 1153 году. При этом сам Юрий был занят борьбой за киевский престол (которым владел дважды, в 1149–1151 и 1155–1157 годах), поэтому крепость, очевидно, строил не он, а его сын, Андрей Боголюбский, будущий князь Владимиро-Суздальский.

Княжеский интерес к Москве объяснялся просто: поселение находилось на перекрестке важных торговых дорог – к Ростову, Суздалю, Рязани и Смоленску. И, чтобы закрепить права на эту область, князь Юрий женил своего сына Андрея на дочери владельца поселения и ближайших окрестностей – некоего боярина Степана Кучки. С этим боярином связана одна из многих легенд об основании города; все эти легенды собрал в своем труде «История города Москвы» историк И. Е. Забелин.

Когда и как произошло начало Москвы, когда и как она зародилась на своем месте, об этом книжные люди стали гадать и рассуждать только с той поры, когда Москва явилась сильной и славной, царствующим великим городом, крепким и могущественным государством, когда у книжных людей, из сознания этого могущества, сами собою стали возникать вопросы и запросы, как это случилось, что Москва-город стала царством-государством?

Таким именно вопросом начинается одно из сказаний о ее начале, более других сохраняющее в себе несомненные следы народных эпических преданий.

Ответом на этот вопрос, конечно, могли появиться только одни неученые и, так сказать, деревенские гадания по смутным преданиям, или же, с другой стороны, ученые измышления по источникам старой книжности. Так и исполнилось.

И не в одной Москве зарождался этот любопытный вопрос. Едва ли не с бóльшим вниманием старались разрешить его и западные книжные люди, у которых имя Москвы стало разноситься с нескрываемым любопытством еще со времен Флорентийского собора (1439), на котором Европа впервые узнала, что на далеком глухом Севере существует непобедимая православная сила, именуемая Москвою. С того времени начались и ученые толкования, откуда происходит самое имя этой неведомой дотоле Московии. Писавший о Москве в тридцатых годах ХVI столетия ученый историк Павел Иовий (Паоло Джовио. – Ред.) обратился за этим толкованием даже и к древнему Птолемею и писал между прочим: «Думаю, что Птолемей под своими модоками (амадоками) разумел москвитян, коих название заимствовано от реки Москвы, протекающей чрез столичный город того же имени».

Первая легенда приписывала основание города князю Олегу Вещему.

Наши московские доморощенные гадания о происхождении города Москвы ограничивались очень скромными домыслами и простыми здравыми соображениями, согласно указаниям летописи, существенная черта которой, описание лет, всегда служила образцом и для составления произвольных полусказочных вставок. Так, самое скромное домышление присвоило основание города Москвы древнему Олегу, несомненно, руководясь летописным свидетельством, что Олег, устроившись в Киеве, «нача городы ставити и устави дани словенам, кривичам и мери». Если Олег уставлял дани мерянам и города сооружал, то в области мери (Ростов, Суздаль) он должен был из Киева проходить мимо Москвы и очень немудрено, что мог на таком выгодном для селитьбы месте выстроить небольшой городок, если такой городок не существовал еще и до времен Олега. И вот в позднейших летописных записях появляется вставка: «Олег же нача грады ставити многие и прииде на реку, глаголемую Москву, в нея же прилежат реки Неглинная и Яуза, и постави град не мал и прозва его Москва и посади на княжение сродников своих».

Впрочем, с таким же вероятием можно было постройку города Москвы присвоить и Святославу, который ходил на Оку и на Волгу и затем победил вятичей, живших на Оке; но о Святославе начальный летописец не сказывал, что он города ставил. Об Олеге же догадка впоследствии пополнилась новым свидетельством, что древний князь, построив Москву, посадил в ней княжить своего сродника, князя Юрия Владимировича. Здесь выразилась неученая деревенская простота в составлении догадок, далеких еще от явного вымысла. Она не в силах была удалиться от летописной правды и позволила себе только нарушить эту правду неверным, но весьма существенным показанием о князе Юрье, все-таки прямом основателе города Москвы. В народной памяти хронология отсутствует. <...>

Но вскоре к деревенской простоте собственно московских гаданий пришла на помощь киевская, то есть, в сущности, польская историческая ученость в лице Феодосия Софоновича, составившего в 1672 г. целую «Хронику летописцев стародавных, с Нестора Печерского и иных, также с хроник Польских о Русии, отколь Русь началася», а вместе с тем и особую статью «Отколь Москва взяла свое название». Эта ученость, разыскивая и объясняя, откуда взялась Москва-народ, очень усердно и с обширной начитанностью толковала, еще с конца XVI века, что «Мосох или Мезех, шестой сын Иафетов, внук Ноев, есть отец и прародитель всех народов московских, российских, польских, волынских, чешских, мазовецких, болгарских, сербских, хорватских и всех, елико есть славенский язык»; что у Моисея Мосох, московских народов праотец, знаменуется (упоминается) такоже и у Иосифа Флавия в «Древностях»; что ни от реки, ни от града Москвы Москва именование получила, но река и град от народа московского имя восприяли; что имя сие: Мосох, Мокус, Моска, Моски, Москорум, Московитарум, Модокорум и проч. все древние историки, еврейские, халдейские, греческие и латинские и новейшие Мосоха, Москвы праотца и областей того имени, во многих местах непрестанно и явно поминают; что третий брат Леха и Чеха, Рус, истинный наследник Мосохов от Иафета, великие и пространные полуночные и восточные и к полудню страны размножил и населил народами русскими и так далее. <...>

Разыскивал о происхождении имени Москвы и ученейший академик немец Байер. Не зная русского языка, он толковал, что имя Москвы происходит от мужского монастыря – Моsсоe от Мus (муж) и Мuseс (мужик). Кроме того, Татищев утверждал, что «имя Москва есть сарматское, значит крутящаяся или искривленная, от того, что течением весьма излучины делает, да и внутрь Москвы их не скудно». <...>

Между тем деревенская простодушная Москва... гадала об Олеге, но не забывала и настоящей правды о князе Юрии Владимировиче.

Известна и так называемая крутицкая легенда об основании Москвы.

По всему вероятию под влиянием той же пришлой учености, пребывавшей, как известно, и на Крутицах, сочинено было другое сказание об основании города Москвы, по которому это основание приписывается князю Данилу Ивановичу.

«В лето 6714 (1206 г.) князь великий Данило Иванович после Рюрика короля Римского 14 лето пришел из Великого Новгорода в Суздаль, и в Суздале родился ему сын князь Георгий и во имя его созда и нарече град Юрьев Польский и в том граде церковь веленную созда во имя Св. Георгия каменную на рези от подошвы и до верху. И по создании того храма поехал князь Данила Иванович изыскивати места, где ему создати град престольный к Великому княжению своему и взял с собою некоего гречина именем Василья, мудра и знаюша зело и ведающа, чему и впредь быти. И въехал с ним в остров (лес) темен, непроходим зело, в нем же бе болото велико и топко, и посреде того острова и болота узрел князь Великий Данила Иванович зверя превелика и пречудна, троеглава и красна зело <...> и вопросиша Василия гречанина, что есть видение сие пречуднаго зверя? И сказа ему Василии гречин: Великий княже! на сем месте созиждется град превелик и распространится царствие треугольное и в нем умножатся различных орд люди... Это прообразует зверя сего треглаваго, различные на нем цвета, то есть от всех стран учнут в нем люди жити... Князь же Данила Иванович в том острову наехал посреде болота островец мал, а на нем поставлена хижина мала, а живет в ней пустынник, а имя ему Букал и потому хижина словет Букалова, а ныне на том месте царский двор. И после того князь Данило Иванович с тем же гречином Василием спустя 4 дни наехал на горы (крутицы), а в горах тех стоит хижина мала, и в той хижине живет человек римлянин имя ему Подон... Возлюби князь великий место сие, восхоте дом себе устроити... Той же Подон исполнен Духа Святого и речь говорит: Княже! не подобает тебе здесь вселиться, то место Дом Божий: здесь созиждут Храм Божий и пребудут архиереи Бога Вышнего служители. Князь же Данило Иванович в шестое лето на хижине Букалове заложи град и нарече имя ему Москва, а в седьмое лето на горах Подонских на хижине Подонове заложи церковь Всемилостивого Спаса. И в 9 лето родися у него два сына князь Алексей и князь Петр. Он же князь великий Данило Иванович вельми любя сына Алексея Даниловича, во имя его созда град к Северу и нарече имя ему Олексин и там обрете в острове мужа именем Сара земли Иверской свята и благоговейна зело и на его хижине заложи град Олексин. И по девятом лете приде из грек епископ Варлам к князю Данилу Ивановичу и многия чудотворны мощи с собою принесе; и князь Данило Иванович принял его с великою честию и любовию и повеле ему освятити храм на горах Подонских и да ему область Крутицкую и нарекома его владыкою Сарским и Подонским: тако нарекошася Крутицы».

Очень явственно, что это сказание сочинено на Крутицах каким-либо досужим мирянином или церковником, однако не совсем знакомым с тогдашней ученостью, которая могла бы пространнее рассказать о зачале Москвы с непременным упоминанием о Мосохе. К тому же сочинитель указывает, что он был родом или житием от города Алексина.

Самое же популярное предание, в нескольких вариантах, безусловно, связано с именем Степана Кучки.

Неученые москвичи не умели складывать сказки по вольному замыслу, как составлена эта крутицкая сказка, и держались в своих литературных опытах старого обычая летописцев, приставляя непременно к своему рассказу и лета событий. Единственным образцом для их писательства была именно не чужая, а своя родная летопись. Других образцов они не знали и, подражая летописцам, вносили в свои повести ходившие в народе предания и несомненные остатки уже забытых песенных былин.

Таким характером отличается самая обстоятельная по составу повесть «О зачале Московского княжения, како зачало бысть, а ныне великий пресловущий и преименитый царствующий град сияет».

Еще Карамзин заметил, что эта повесть писана размером старинных русских сказок и изобретена совершенным невеждою, то есть не согласно с достоверными летописцами, что, конечно, и подтверждает ее сказочное былинное происхождение.

Как летописная же запись, она начинается следующим годом по порядку собранных годов: «В лето 6789 (1280 г.) месяца октября в 29 день по Владимере князе во Владимере-граде державствовав князь Андрей (1294–1304) Александрович, а в Суздале-граде державствовав князь Данило Александрович Невский». После этого летописного вступления автор начинает свою повесть былинным складом:

«Были на этом месте по Москве реке села красные, хорошие, боярина Кучки. У того ж боярина были два сына красны зело; не было таких красных юнош ни во всей Русской Земле. И сведал про них князь Данила Александрович Суздальский и спросил у Кучка боярина двух сынов его к себе во двор с великим прощением. И сказал ему: если не дашь сынов своих мне во двор, и я на тебя войною приду и тебя мечем побью, а села твои красные огнем пожгу. И боярин Кучко Степан Иванович, убояся страха от князя Данила Суздальского, и отдал сынов своих обоих князю Данилу Александровичу Суздальскому. И князю Данилу полюбились оба Кучкова сына. И начал их князь Данила любити и жаловати, и пожаловал единого в стольники, а другого в чашники. И полюбились те два юноши Данилове княгине Улите Юрьевне; и уязви ею враг на тех юнош блудною яростью, возлюби бо красоту лица их. <...>

Умыслили они со княгинею, как бы им предати князя Данила смерти. И начали звать князя Данила в поле ездить ради утешения, смотреть зверского уловления зайцев. И бысть ему на поле. И егда въехали в дебри и начали они Кучковичи предавать его злой смерти. И князь Данила ускочив от них на коне своем в чащу леса. И бежал от них подле Оки реки, оставя коня своего. Они же злые человеки и убийцы, аки волки лютые, напрасно (нежданно) хотяху восхитить его. И сами были в ужасе многом, искавши его и не обретоша, но только нашли коня его. <...>

Благоверный князь Данил был четвертый мученик, принял мученическую смерть от прелюбодеев жены своей. В первых мучениках Борис и Глеб и Святослав убиты были от брата своего окаяннаго Святополка, рекомого Поганополком. Так и сии Кучковы дети приехали во град Суздаль и привезли ризу кровавую князя Данила и отдали ее княгине Улите и живут с нею в том же прелюбодеянии беззаконном по-прежнему. <...>

И собрал князь Андрей во граде Владимере своего войска 5000 и поиде ко граду Суздалю. И слышат во граде суздальцы и боярина Степана Ивановича Кучка дети, что идет с воинством; и взял их страх и трепет, что напрасно пролили кровь неповинную. И не возмогли они стать против князя Андрея ратоваться; и бежали к отцу своему боярину Степану Ивановичу Кучку. А князь Андрей пришел в Суздаль-град. Суздальцы не воспротивились ему и покорились ему, государю князю Андрею Александровичу: “Мы не были советниками на смерть князя своего, твоего брата князя Данила, но мы знаем, что жена его злую смерть умыслила с любовниками своими Кучковичами и мы можем тебе государю пособствовать на тех злых изменников”.

И собрали суздальцы 3000 войска, князь Андрею в помощь пошли. Князь Андрей со всем воинством идет на боярина Степана Ивановича Кучка. И не было у Кучка боярина кругом красных его сел ограды каменной, ни острога древнего; и не возможе Кучко боярин против князя Андрея боем битися. И вскоре князь Андрей всею силою и емлет приступом села и слободы красные, и самого Кучка боярина и с его детьми в плен; и повелел их оковать железы крепкими, и потом казнил боярина Кучка и с детьми его всякими казнями различными и лютыми. И тут Кучко боярин и с детьми своими лютую смерть принял.

В лето 6797 (1289) марта в 17 день князь Андрей Александрович отметил кровь брата своего, победил Кучка боярина и злых убийц, что убили князя Данила брата его. И все их имение и богатство разграбил. А сел и слобод красных не пожег. И воздал славу Богу в радость и препочил тут. И на утрие восстав, и посмотрел по всем красным селам и слободам, и вложил Бог в сердце князю Андрею, и те красные села ему князю полюбились и, рассмотрев, помышлял в уме своем на том месте град построить, видев бо место прилично, еже граду быти. И вздохнув из глубины сердца своего, воздев руки на небо моляся Богу со слезами и сказал: Боже Вседержитель Творец всем и создатель! Прослави, Господи, место сие и подаждь, Господи, помощь хотения моего устроить град и создать святые церкви. И оттоле князь Андрей сел в красных тех селах и слободах, начал жительствовать. А во граде Суздале и во Владимере посадил державствовать сына своего Георгия.

А состроен град в лето 6799 (1291) июля в 27 день. И оттоле нача именоватись граду Москве».

Другое московское сказание о начале Москвы также носит характер летописной записи с обозначением годов и представляет в своем роде сочинение на заданную мысль знающего книжника, который старается доказать, что Москва, подобно древнему Риму, основана на крови, с пролитием крови.

«Был на великом княжении в Киеве сын Владимира Мономаха князь Юрий. Он старшего своего сына Андрея посадил в Суздале. В лето 6666 (1158) ехал князь Юрий из Киева во Владимир к сыну Андрею и наехал по дороге место, где теперь град Москва по обе стороны реки. Стояли тут села, а владел ими некий зело богатый боярин, имя ему Кучко Степанов (Иванов, по другому списку). Тот Кучко встретил Великого князя зело гордо и не дружелюбно. Возгордевся зело и не почтил в[еликого] князя подобающею честию, а к тому и поносив ему. Не стерпя той хулы, в[еликий] князь повелел того боярина ухватить и смерти предать. Так и было. Видев же сыновей его, млады суще и лепы зело и дщерь едину, такову же благообразну и лепу, в. князь отослал их во Владимир к сыну своему Андрею. Сам же князь Юрий взыде на гору и обозре с нея очима своима, семо и овамо, по обе стороны Москвы реки и за Неглинною, возлюби села оные и повеле вскоре сделати град мал, древян, по левую сторону реки на берегу и прозва его званием реки Москва град». Потом князь идет во Владимир к сыну Андрею, женит его на дочери Кучковой, заповедует ему град Москву людьми населити и распространити и возвращается в Киев и с сыном Андреем. Затем рассказывается история Андрея Боголюбского, как он из Киева принес во Владимир икону Богородицы, как был благочестив и как потом убит злодеями Кучковичами в союзе с его княгиней, которая негодовала на него за то, что перестал разделять с ней брачное ложе, отдавшись посту и молитве. В лето 6684 (1176) пришел из Киева во Владимир брат Андрея князь Михайло Юрьевич, избил убийц и вверг их в озеро (в коробах), а жену его повелел повесить на вратах и расстрелять из многих луков.

По-видимому, эта повесть сочинена, как упомянуто, книжным человеком с целью в точности приравнять Москву – Третий Рим к двум первым Римам, именно по поводу пролития крови при их основании. Если Москва явилась Римом, то и характер ее первоначалия должен быть такой же, вполне римский, то есть кровавый. Поэтому надо было отыскать, сочинить обстоятельство, которое могло бы доказывать надобное совпадение случаев кровопролития в древнейшем Риме и в новой Москве. <...>

Карамзин заметил, что эта сказка, вероятно, основана на древнем истинном предании. Действительно, несомненные свидетельства летописей указывают, что бояре Кучковичи существовали и именно в большем приближении у князя Андрея Боголюбского. В 1155 г. они переманили его переехать из Киева в Залесский Владимир «без отча повеления, лестию подъяша»; а в 1174 г. они являются главными руководителями заговора против Андрея и его убийцами. <...>

Московские предания и былины, ходившие в народе в течение веков и дававшие материал для сочинительских сказаний, должны были хорошо помнить имена первых героев Москвы, ее основателей и устроителей, князей Юрья, особенно Андрея (Боголюбского), Данилу, Ивана и бояр Кучковичей.

Зерно рассматриваемого сказания заключается в том, что основание или построение города Москвы связано с убийством ее прежнего владельца, из-за женщины, из-за любовных связей, как стали сказывать о том более поздние сочинители. У Татищева находим основанное на этой же легенде романическое повествование.

Юрий, говорит историк, хотя имел княгиню любви достойную и ее любил, но «при том многих жен поданных своих часто навещал и с ними более, нежели с княгинею, веселился, ночи сквозь на скомонех (музыка) проигрывая и пия, препроводил... Между всеми полюбовницами жена тысяцкого суздальского Кучка наиболее им владела, и он все по ее хотению делал».

Когда Юрий пошел к Торжку (1147), Кучка не последовал за ним, а возвратился в свое село, посадил свою жену в заточение и сам хотел бежать к врагу Юрия, Изяславу. Услыхав об этом, Юрий в ярости воротился из похода на Москву-реку в Кучково жилище и тотчас убил Кучку, дочь его выдал за сына своего Андрея и, облюбовавши место, заложил здесь город. По случаю Андреева брака он и позвал к себе на веселье Святослава Ольговича. Рассказывая эту повесть, Татищев ссылается на свой раскольнический манускрипт или летопись, полученную им от раскольника. Можно было бы поверить этому сказанию, если бы не приводили к сомнению другие совсем подобные же повести, рассказанные историком про других князей <...> Таким образом, сочинение Татищева о похождениях великого князя Юрия Долгорукого при основании Москвы города есть чистейший вымысел, представляющий попытку украсить историю о зачале Москвы новым, наиболее любопытным сказанием.

Обстоятельнее всех других воспользовался этим старым сказанием, как и другими, изложенными выше, знаменитый Сумароков. В своей «Трудолюбивой пчеле» (январь 1759 г.) он напечатал небольшую статью «О первоначалии и созидании Москвы», где, с некоторыми своими домышлениями изложив содержание упомянутого сказания, передает и крутицкие сказания о пустыннике Букале, Подоне, Саре, епископе Варлааме и пр. В другой статье «Краткая московская летопись» он слово в слово поместил свой пересказ упомянутого сказания с тем же добавлением имен Кучковых сыновей – Петр, Иоаким и дочь Улита. А в новом пересказе добавил имена Кучковых сел: «Селения Кучки были Воробьево на Воробьевой горе; Симоново, где Симонов монастырь; Высоцкое, Петровский монастырь; Кудрино и Кулижки, тако и поныне именуемые; Сухощаво от пересыхания речки, ныне Сущово; Кузнецкая Слободка, где Кузнецкий Мост. И там были еще селения, где Вшивая горка, Андрониев монастырь, где Красный пруд и где был Чистый пруд. А жилище Кучково у Чистого пруда было».

Прибавим также, что Москва-река прежде называлась Смородиною (в одной былине из сборника Кирши Данилова. – Ред.), по всему вероятию, заимствуя это сведение из народной песни о злосчастном добром молодце, как это увидим в нижеследующем изложении. «Имя Москвы, рассуждает автор, производят некоторые от Мосоха; однако того никаким доводом утвердить невозможно и кажется то вероятнее, что Москва имеет имя от худых мостков, которые на сем месте по болотам положены были... В сем, от чего сей город восприял свое имя, преимущество есть равное, от Мосоха ли или от мостков; но то удивительно, что худые мостки целому великому государству дали имя». О худых мостках автор в другом месте рассуждает, что Москва-река, протекая чрез московские воды, имела мостки, где ломались оси, колеса и дроги, ради чего при мостке чрез Неглинную поселились и кузнецы, отчего и поныне мост через ту реку называется Кузнецким Мостом. От сих мостков главная река получила наименование, а от реки и город. <...>

Подобные, уже от учености, сказания продолжались и в новейшее время. Беляев (Ив. Дм.) по поводу рассматриваемых здесь старых сказаний представил целую обстоятельную не малого объема повесть «О борьбе земских бояр с княжеской властью».

Он говорит, что «Кучко был богатый боярин и могущественный землевладелец в здешнем крае, по словам предания, не только не думавший признавать княжеской власти, но и прямо в глаза поносивший князя Юрия Влад. Долгорукого. Таковое отношение Кучка к Юрию прямо говорит, что Кучко был не дружинник князя, а старинный земский боярин, по всему вероятию, древний колонист новгородский, принадлежащий к роду первых насельников здешнего края, пришедших сюда из Новгорода еще до приглашения Рюрика с братьями»... Далее рассказывает автор, что пришел в этот край кн. Юрий и начал заводить новые, собственно княжеские порядки, «начал строить города и приглашать поселенцев из Приднепровья и других краев Русской Земли и тем стеснять полное приволье здешних старожильцев, особенно богатых земских бояр, старинных новгородских колонистов. На эти стеснения и новости, вводимые поселившимся здесь князем, земские бояре, не привыкшие ни к чему подобному, конечно, отвечали или глухим неповиновением, или явным сопротивлением и даже оскорблением князя. <...>

Народное предание, конечно, не без причины указало на села и слободы боярина Кучка как на главное гнездо боярского сопротивления княжеской власти и олицетворило это сопротивление и боярскую надменность в мифе боярина Кучки.

Но здешние бояре, слишком самонадеянные и гордые, не были в силах дать надлежащее сопротивление князю и даже не имели достаточных укреплений, за которыми бы могли успешно обороняться; и потому, как и следовало ожидать, при первой же встрече они потерпели поражение, и Степан Иванович Кучка за свою дерзость поплатился головой; а князь Юрий Влад., управившись с нежданным противником, в самых имениях Кучка построил княжий город, чтобы таким образом утвердить за собой и своим потомством ту самую местность, где встретил сильнейшее сопротивление своей власти». Вот в чем заключалась вся борьба земских бояр с княжескою властью!..

К числу новейших сказаний дóлжно отнести и уверение историка Д. И. Иловайскаго, что Москва-город основалась именно там, где на Москве-реке существовал некогда каменистый порог. «Около средины своего течения (ближе к устью?), говорит автор, извилистая река Москва в одном из своих изгибов преграждается небольшим каменистым порогом. Вода с шумом бежит по этому порогу и только в полую воду покрывает его на значительную глубину. Этот-то небольшой порог (ныне подле храма Спасителя, под бывшим Каменным мостом) и послужил первоначальною причиною к возникновению знаменитого города. Выше порога река по своему мелководью только сплавная, а ниже его она судоходна». Описывая далее судоходство по рекам в Москву, автор указывает, что «Окою суда спускались до устья Москвы, поднимались вверх по этой реке и доходили до помянутого порога. Здесь путники опять покидали суда и сухопутьем отправлялись в стольные города Ростов, Суздаль и Владимир...»

Этот порог в действительности существует и доныне. Он состоит из нескольких рядов деревянных свай, набитых в разное время по случаю устройства Каменного моста. Русло Москвы-реки на самом деле течет над сплошным пластом горного известняка, который в иных местах обнаруживается на дне реки, но порогов нигде не устраивает. Если возможно было набить в дно реки деревянные, хотя бы и короткие по длине, сваи, то это прямо указывает, что до пласта горного известняка остается еще значительный слой песков и глин, лежащих над этим пластом.

По поводу всех изложенных выше рукописных преданий и печатных домышлений можно сказать словами автора книги «Москва, или Исторический путеводитель» (1827), что «достоверные летописи не сообщают нам никаких точных известий ни об основателе Москвы, ни о времени ее начала, почему важное сие событие и остается под завесою темных догадок, основанных на разных сохранившихся до наших времен “неверных повестях”, не говорим о новейших повествованиях, вроде повести о земских боярах, или о том, что у Каменного моста существовал каменистый, а на самом деле только деревянный порог».

Самое событие, передаваемое рукописной легендой, что князь Юрий казнил боярина Кучку, подвергается большому сомнению, так как оно явилось для доказательства, что и Третий Рим, Москва, тоже основан на пролитой крови. По всему вероятию, это такой же вымысел, как и борьба земских бояр с княжеской властью.

Таким образом, остается более ценным народное предание о князе Данииле, которое в сущности есть спутанный пересказ истинного события – убийства Кучковичами князя Андрея Боголюбского.

По данным археологических раскопок можно предположить, что московская крепость 1156 года была сложена из бревен, причем с использованием особой конструкции, призванной удержать от сползания внешние нижние ряды. Стена Юрия Долгорукого, по-видимому, охватывала не только центральную часть города, но и ближайшие окрестности. На юге и северо-западе соответственно границами крепости служили реки Москва и Неглинная. Сам княжеский двор помещался возле Фроловских (с 1657 года – Спасских) ворот.

По замечанию И. А. Бондаренко, автора книги «Словарь архитекторов и мастеров строительного дела Москвы XV – середины XVIII века», на территории крепости Юрия Долгорукого, «наряду с остатками срубных строений, найдены дренажные устройства в виде канав и долбленых бочек без дна, врытых в углах построек, вымостки из мелкого булыжника, мостовая из челюстей и плоских костей крупного рогатого скота. Обнаружен целый ряд фрагментов деревянных мостовых из круглых бревен и плах, уложенных по лагам. Видимо, уже в то время основной узел городских улиц сложился в районе Соборной площади, где археологическими разведками установлено наличие мощного культурного слоя с остатками деревянных строений».