Читать книгу Азартная игра - Группа авторов - Страница 4

Глава 04

Оглавление

Я сидел в машине на служебной стоянке ипподрома и перебирал в памяти недавний разговор с Билли Серлом. И задавался вопросом: могу ли я чем-то ему помочь, и если да, то как.

Он был прав, говоря, что деньги его и что он может делать с ними все, что захочет. Вот только вряд ли ему хотелось это делать.

Он также сказал мне, что задолжал какому-то парню около ста тысяч и что жизнь его окажется в опасности, если он не отдаст долг к вечеру завтрашнего дня. Обычно я отвергаю подобные угрозы, как мелодраматическую чепуху, но после субботних событий в Эйнтри уже не был так в этом уверен.

Стоит ли рассказывать кому-то о нашем разговоре? Но кому? В полиции наверняка потребуют доказательств, а их у меня не было. С другой стороны, страшно не хотелось, чтоб Билли попал в неприятности. Жокеев, задолжавших крупные суммы, обычно подозревают в незаконных связях с букмекерами. Но, возможно, нужда в наличных не имеет ничего общего с противозаконной деятельностью. Может, Билли собрался покупать дом. Я знал – агенты по недвижимости весьма решительны и даже агрессивны в своих методах, но уж определено не станут угрожать убийством, чтоб завершить сделку.

И я решил ничего не предпринимать до тех пор, пока не удастся обсудить все с Патриком. Помимо всего прочего, я обязан уведомить его о том, что начинаю процесс ликвидации ценных бумаг Билли.

Я взглянул на часы. Уже пошел седьмой час, и контора закрыта. Придется поговорить с Патриком утром. Сейчас все равно ничего нельзя поделать, лондонские биржи и рынки уже не работают.

И я решил навестить маму.


– Привет, дорогой, – сказала она, открывая дверь. – Господи, до чего же ты худющий!

То было обычное ее приветствие, обусловленное давним патологическим страхом, что я страдаю анорексией. А началось все, когда я был костлявым пятнадцатилетним подростком, отчаянно хотевшим стать жокеем. Роста я всегда был немаленького и потому изводил себя голодом, чтоб сбросить вес. Но анорексия тут была ни при чем. Я всегда любил поесть и теперь ни в чем себе не отказывал, но, похоже, так натренировал свое тело, что оно до сих пор оставалось тощим.

Как правило, я не слишком задумывался о том, что ем, и если бы жил один, то явно недоедал бы. Но моя мамочка заботилась о том, чтоб этого не случилось. Она посылала Клаудии пакеты с едой и строгими инструкциями, настаивала, чтоб я употреблял в пищу больше белка, или больше углеводов, или больше чего-то там еще.

– Привет, мам, – ответил я, игнорируя ее замечание, и чмокнул в щеку. – Как поживаешь?

– Ни шатко ни валко, – ответила она, тоже как всегда.

Она все еще жила близ Челтенхема, но не в том большом доме, где я вырос. Его, увы, пришлось продать после скандального развода родителей, непременным условием которого стала дележка имущества и денег ровно пополам. И нынешний дом моей мамы представлял собой скромный побеленный коттедж, затерявшийся на самом краю небольшой деревни к северу от ипподрома. Две спальни, ванная комната наверху и одна большая комната внизу, объединяющая функции кухни, столовой и гостиной сразу. Оба эти уровня соединялись между собой узкой винтовой лестницей в углу, доступ на которую перекрывала у подножья небольшая дверца со щеколдой.

Коттедж идеально подходил для вынужденно одинокой жизни, но я знал, как тоскует мама по прежним временам, когда она была гостеприимной хозяйкой в большом доме – эту роль она играла на протяжении всего моего детства.

– Как поживает твой отец? – спросила она.

То был вопрос, продиктованный скорее правилами приличия, а не истинным желанием получить информацию. Наверное, она думала, что мне понравится такой подход.

– О, с ним все в порядке, – ответил я, тоже выполняя свой долг. По крайней мере, я думал, что в порядке. Я не говорил с ним недели две, если не больше. Нам с отцом особенно не было о чем говорить.

– Вот и хорошо, – заметила она, но я знал: говорит она это лишь для проформы. И был почти уверен, что мама сказала бы «хорошо», даже если б я сообщил ей, что отец находится на смертном ложе. Но она хоть спросила, поинтересовалась, чего он никогда не делал.

– Купила тебе филе на обед, сделаю стейк, – сказала она, вернув разговор в привычное русло. – И еще приготовила профитроли для пудинга.

– Замечательно, – сказал я. И был вполне искренен. Всякий раз, собираясь навестить маму, я обычно не ел весь день, зная, что вечером меня накормят вкусной и высококалорийной едой, а к этому времени я уже изрядно проголодался.

Я пошел в гостевую спальню, где снял костюм и переоделся в джинсы и свитер. Достал из кармана мобильник и бросил его на кровать. Все равно здесь он бесполезен, близость к Клив-Хилл сказывается на связи и сигнал почти не проходит. По крайней мере, хоть отдохну от назойливых звонков.

Спустился вниз и увидел, что мама стоит у плиты, и из кастрюль и сковородок валит пар.

– Можешь налить себе стаканчик вина, – бросила она через плечо. – Я уже выпила один.

Я подошел к старинному буфету, который некогда стоял у нас в столовой большого дома, и налил себе бокал «Мерло» из раскупоренной бутылки.

– Как Клаудия? – спросила мама.

– Спасибо, хорошо, – ответил я. – Передает тебе привет.

– Чего не приехала с тобой?

«Да, – подумал я, – она должна была бы приехать. Было время, когда мы с ней не могли прожить друг без друга и одной ночи, но теперь страсть, похоже, поутихла. Возможно, так всегда происходит после шести лет совместного проживания».

– Уже давно пора сделать ее честной женщиной, – заметила мама. – Тебе давно пора жениться и завести детишек.

Неужели?..

Вопреки тому, что произошло с моими родителями, я всегда верил, что когда-нибудь непременно женюсь и обзаведусь семьей. Несколько лет назад я обсуждал эту перспективу с Клаудией, но та отвергла ее на корню, сказав, что брак – это для людей скучных, что от детей одни неприятности, что замужество не для художников, подобных ей, которые раздвигают границы существования и воображения. «Интересно, – подумал я, – придерживается ли она до сих пор того же мнения? Никаких намеков на желание надеть на палец кольцо, никакого воркования над младенцами других. Но если б даже все это было, стоит ли мне жениться на ней?»

– Однако ты и папа подали не слишком удачный пример в этом смысле, – бездумно ляпнул я.

– Ерунда, – она обернулась, посмотрела мне прямо в глаза. – Мы прожили вместе тридцать лет, подарили тебе жизнь. Я бы назвала это вполне удачным браком.

– Но вы же развелись… – удивленно протянул я. – И цапались все время, жили как кошка с собакой.

– Может, и так, – ответила она, вернувшись к кастрюлям. – Но брак все равно был удачный. И я ничуть о нем не жалею. – Я был поражен. Должно быть, смягчилась под влиянием возраста. – Нет, – продолжила она. – Не жалею ни секунды. Иначе бы тебя не было на свете.

Что я мог сказать на это? Ничего. Я и не сказал.

Она снова обернулась ко мне.

– И теперь мне очень хочется внуков.

«Ага, вон оно что, – подумал я. – Это причина».

К тому же я был единственным ребенком.

– Тогда вам следовало завести побольше детей, – со смехом заметил я. – Нет смысла складывать все яйца в одну корзину.

Мама стояла совершенно неподвижно, и только тут я заметил, что она вот-вот заплачет.

Я поставил бокал на кухонный стол, шагнул к ней, крепко обнял за плечи.

– Прости, – пробормотал я. – Мне не следовало этого говорить.

– Ничего, – ответила она. Потянулась за салфеткой, промокнула глаза. – Никогда не знаешь…

– Не знаешь что?

– Ничего. Забудем об этом.

Нет, не «ничего», раз по прошествии стольких лет она оплакивает это.

– Будет тебе, мам, – сказал я. – Что-то тебя беспокоит, я же вижу. Валяй, выкладывай.

Она вздохнула.

– Мы хотели больше детей. Много детей. Ты был первенцем, и мы ждали тебя очень долго, были женаты уже восемь лет, когда ты появился на свет. Я так обрадовалась, что у меня мальчик. – Она улыбнулась, погладила меня по щеке. – Но потом выяснилось: что-то внутри у меня не так и больше детей не будет.

Теперь уже я почти что плакал. Мне всегда так хотелось братьев и сестер.

– Мы пытались, конечно, – продолжила она. – И однажды я снова забеременела, но на третьем месяце произошел выкидыш. И я тогда едва не умерла.

И снова я не знал, что сказать, а потому промолчал. Просто еще крепче обнял ее.

– Вот причина, по которой мы были так несчастливы в браке, – сказала мама. – Отец все больше злился, потому что я не могу иметь детей. Глупец. Да, что-то не так было у меня со здоровьем, но что я могла тут поделать, верно? Я изо всех сил старалась сохранить наш брак, но… – Она умолкла.

– О, мамочка. – Я снова сжал ее в объятиях. – Как же все это ужасно!

– Ничего, все в порядке. – Она отстранилась от меня, подошла к плите. – Все это было так давно!.. И картошка переварится, если я сейчас не сниму ее с огня.


Мы сидели за кухонным столом, и я наелся до отвала, просто до полного изнеможения.

Желудок был полон, но мать не оставляла попыток впихнуть в меня еще еды.

– Ну, еще одну профитроль? – спросила она и занесла полную ложку над моей тарелкой.

– Мам… – пробормотал я. – Я сыт. Не в силах больше проглотить и крошки.

Она смотрела разочарованно, но на самом деле я съел гораздо больше, чем ел обычно, даже в этом доме. Старался доставить ей удовольствие, но больше просто не лезло. Казалось, еще один глоток – и желудок просто лопнет. Она же не ела почти ничего.

Если я смолотил гигантский кусок говядины с целой горой картофеля и овощей, мама клевала с тарелки, как птичка, и большую часть своей порции мяса скормила толстому серому коту, который мурлыкал и терся о ее ноги на протяжении всей трапезы.

– Не знал, что ты завела кошку, – сказал я.

– Я и не заводила, – ответила она. – Это он сам завелся. Заявился как-то однажды вечером и с тех пор не уходит.

Неудивительно, если мама потчует его говяжьей вырезкой.

– Иногда пропадает на несколько дней, а то и на неделю, потом обязательно возвращается.

– А как его зовут? – спросил я.

– Понятия не имею, – ответила мама. – Ошейника на нем не было. Он в доме гость, не жилец.

В точности как я. Прихожу сюда наесться до отвала.

– Завтра снова на скачки? – спросила она.

Апрельские скачки в Челтенхеме продолжались два дня.

– Да, посмотрю несколько первых забегов, – ответил я. – Но с утра придется немного поработать. Захватил с собой компьютер. Можно использовать твой телефон для подключения к Интернету?

– Конечно, можно, – ответила она. – А во сколько ты хочешь уйти? Нет, я тебя не тороплю, но завтра днем у нас состоится заседание исторического общества.

– Первый забег в два, – сказал я. – Так что отправлюсь около двенадцати.

– Тогда приготовлю тебе ленч. Чтобы поел перед отъездом.

Сама мысль о еде казалась просто невыносимой. К тому же я знал, что утром она подаст полноценный английский завтрак.

– Нет, спасибо, мам, – сказал я. – Я встречаюсь с одним клиентом за ленчем.

Она покосилась на меня, всем видом давая понять: сынок, ты врун.

И была права.


– Не нравится мне все это, но, раз он просит, мы должны выполнять, – сказал Патрик, когда в восемь утра я позвонил ему по домашнему телефону. – Попрошу Диану, пусть займется прямо сейчас. – Диана была одной из его помощниц, той самой, которая недавно получила квалификацию НФК. – Ты сегодня опять в Челтенхеме?

– Да, – ответил я. – Но посмотрю только первые три забега.

– Попробуй поговори еще раз с Билли Серлом. Вразуми его.

– Попробую, – обещал я. – Но он настроен решительно. И даже вроде бы напуган.

– Все это выглядит как-то подозрительно, – заметил Патрик. – Но мы обязаны выполнять пожелания клиента. И не можем всякий раз взваливать ответственность на вышестоящие инстанции, они не поощряют неразумных действий с нашей стороны.

– Да, но мы обязаны сообщать о каждом случае, который выглядит противозаконным, на наш взгляд.

– Разве у тебя есть доказательства того, что он затеял что-то незаконное с этими своими вложениями?

– Нет. – Я выдержал паузу. – Интересно знать, нарушать правила скачек – тоже противозаконно?

– Вводить в заблуждение людей, делающих ставки, незаконно. Помнишь тот случай в Бейли, несколько лет назад?

Я помнил. Еще как помнил!

– Билли сказал, что задолжал какому-то парню. Вроде бы ему нужно отдать сто кусков. Это очень большой долг. Может, он в сговоре с каким-то букмекером?

– Играть на тотализаторе – это не противозаконно, – заметил Патрик.

– Может, и нет, – согласился я. – Но профессиональным жокеям строго-настрого запрещается делать ставки на скачках.

– Это не наши проблемы, – сказал он. – И когда станешь задавать вопросы Билли Серлу, умоляю, будь осторожен. Ведь мы обязаны соблюдать конфиденциальность в делах с нашими клиентами.

– Конечно. Ладно, увидимся в конторе завтра.

– Хорошо, – ответил Патрик. – И да, вот еще что. Вчера звонил тот полицейский, спрашивал тебя.

– На мобильник он мне позвонить не мог. Эта чертова штуковина здесь не ловит. Мать живет в дыре, где сигнал не проходит.

– Теперь это все неважно, поскольку он был очень груб с миссис Макдауд, и та отказалась дать ему твой номер. Просто сказала ему, что ты недоступен.

Я рассмеялся. Добрая старая миссис Макдауд, одна из наших бесстрашных секретарш в приемной.

– Так чего он хотел? – спросил я.

– Вроде бы они хотели, чтоб ты вместе с ними сходил на квартиру Геба. Что-то такое, связанное с его убийством. – Он продиктовал мне номер полицейского, я вбил его в память своего телефона. – Позвони ему, ладно? Не хочу, чтоб миссис Макдауд арестовали за противодействие полиции.

– Ладно, – сказал я. – Тогда до завтра.

И я тут же набрал номер старшего инспектора Томлинсона.

– А, мистер Фокстон, – бросил он. – Рад, что вы позвонили. Как самочувствие?

– Лучше не бывает, – ответил я, несколько удивленный тем, что он задал этот вопрос.

– А ваша нога в порядке?

– Простите?

– Палец, – пояснил он. – Секретарша сказала, что вам делали операцию. Удаляли вросший ноготь.

– А, это. – Я с трудом подавил смешок. – Спасибо, палец в полном порядке. Чем могу помочь?

– Скажите, у мистера Ковака были финансовые затруднения? – спросил он.

– В каком смысле?

– Ну, были ли у него долги?

– Насколько мне известно, нет, – ответил я. – А почему вы спрашиваете?

– Скажите, мистер Фокстон, вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтоб посетить вместе с нами дом мистера Ковака? Я бы хотел обсудить с вами кое-что, к тому же вы являетесь его душеприказчиком. И на то, чтоб изъять некоторые необходимые для расследования предметы из его квартиры, необходимо ваше разрешение. Могу выслать за вами машину.

Я вспомнил, что сегодня должен остаться в Челтенхеме.

– Может, лучше завтра?

– Ну, конечно, – ответил он. – В восемь утра пойдет?

– В восемь утра будет в самый раз, – ответил я. – Я подъеду.

– Так высылать за вами машину?

«Почему бы и нет», – подумал я.

– Да, это было бы замечательно.

Придется мне похромать для виду.


Билли Серл был не в настроении объяснять, почему ему так срочно понадобились деньги.

– Просто положите эту чертову наличку на мой счет! – рявкнул он.

Все дружно повернули головы в нашу сторону. Мы стояли на террасе перед весовой, скоро должен был начаться первый забег.

– Ради бога, Билли, успокойся, – тихим, но твердым голосом произнес я.

Не помогло.

– И вообще, какого черта ты здесь делаешь? – заорал он. – Ты должен быть в конторе, собирать мои гребаные бабки!

В нашу сторону повернулись еще несколько голов.

Инструкции Патрика соблюдать конфиденциальность не прошли.

– Послушай, Билли, я всего лишь хочу помочь.

– Не нужна мне твоя чертова помощь! – Он скривил губы и выплевывал каждое слово, брызгая слюной.

Журналисты, прибывшие освещать скачки, подошли поближе.

Я наклонился к самому его уху и, понизив голос, проговорил:

– А теперь послушай меня ты, слизняк! Тебе нужна помощь, это ясно, и я на твоей стороне. – Я на секунду умолк. – Так что позвони мне, когда успокоишься. Деньги будут в банке на твоем счету в пятницу.

– Я же сказал, мне нужна сотня кусков сегодня вечером, – выкрикнул Билли. Он почти плакал. – Мне нужны мои деньги сегодня!

Теперь мы были в центре внимания уже доброй половины зрителей.

– Извини, – тихо сказал я, изо всех сил стараясь сохранять чувство собственного достоинства. – Это невозможно. Деньги будут в пятницу, ну, может, в четверг, если очень повезет.

– Четверг – это слишком поздно! – крикнул он. – К четвергу я уже сдохну, ясно тебе?

Не было никакого смысла стоять вот так и спорить, пока весь мир скачек прислушивается к каждому твоему слову, и я просто отошел в сторону, видя, как наемные писаки слетаются к нам со всех сторон, точно стервятники, яростно что-то строча в своих блокнотах. Слава богу, хоть Мартина Гиффорда, этого пятизвездочного сплетника, нигде не было видно, но, без сомненья, к концу дня ему будет известно все до мелочей.

– Ты что, убить меня хочешь?! – заорал мне вслед Билли.

Я проигнорировал этот выпад и продолжил свой путь к парадному кругу, где народу сейчас было немного и откуда я рассчитывал позвонить в контору и узнать, как там продвигаются дела с ликвидацией ценных бумаг Билли.

К телефону подошла миссис Макдауд. Патрик и Грегори предпочитали не отвечать на звонки из телефонов-автоматов и безликие голосовые сообщения. «Наши клиенты предпочитают иметь дело с живыми реальными людьми», – говорили они. А потому и наняли миссис Макдауд и миссис Джонсон – отвечать на телефонные звонки.

– Что вы сказали этому полицейскому? – первым делом спросил ее я. – Он был так любезен со мной, даже странно.

– Сказала, что вам удаляют вросший ноготь.

– Но почему?

– Да потому, что он был чертовски груб со мной! – раздраженно ответила она. – Говорил со мной, точно я какая-то уборщица в офисе, вот я и сказала ему, что вы недоступны. Ну, тут он и прицепился, почему это, дескать, недоступен. И пришлось сказать ему, что вы были без сознания после операции. Тогда мне показалось это неплохой идеей, но этот чертов тип оказался таким настырным. Потребовал объяснить, с чего это ты вдруг без сознания, ну и тогда я сказала, что вам делали операцию по удалению вросшего ногтя на большом пальце ноги. Просто не могла придумать ничего более серьезного, ляпнула первое, что пришло в голову. Что еще могло случиться с таким парнем, как вы?

– Знаете, миссис Макдауд, если мне когда-нибудь понадобится алиби, обещаю, позвоню только вам, – сказал я. В тот момент мне и в голову не могло прийти, что алиби действительно понадобится мне, причем очень скоро. – А теперь нельзя ли мне поговорить с мисс Дианой?

Она соединила меня.

Продажа ценных бумаг Билли Серла продвигалась гладко, хоть и со значительными потерями в цене – особенно по недавно приобретенным мною для него облигациям. Но какое мне было до того дело? Да, наверное, никакого, потому как Билли сам это заслужил. Впрочем, я тут же укорил себя за эти неподобающие НФК мысли. Поблагодарил Диану и повесил трубку.

– Привет, любовничек, – раздался голос у меня за спиной. – Небось звонишь моей сопернице?

– Прекрати сейчас же! – с деланым возмущением воскликнул я. – Пойдут сплетни, пересуды.

Джен Сеттер привалилась к моей спине.

– Ну и пусть себе болтают, – проворковала она, затем крепко обняла меня и прижалась уже всем телом. – Хочу тебя!.. – страстно шепнула она мне на ухо.

Уже второй раз за последние два дня она заигрывала со мной на людях, причем вполне откровенно, не в шутку, а на полном серьезе. Возможно, она и не шутила, и это могло превратиться в проблему. Мне всегда импонировал дружеский флирт с Джен, но лишь потому, что я знал: за этим не стоит ничего серьезного, все это лишь болтовня без перспективы физической близости. Однако теперь, похоже, ставки поднялись на несколько пунктов.

Я снял ее руки с моей талии, повернулся лицом к ней.

– Веди себя прилично, Джен, – строго сказал я.

– Это с какой такой стати? – спросила она.

– Да потому, что так надо. – Она скривила губы, точно ребенок, который вот-вот заплачет. – Для начала, я слишком для тебя молод.

– О, спасибо за комплимент, – сердито сказала она и отступила на шаг. – Ты определенно знаешь, как заставить женщину почувствовать себя желанной.

Насмешки в ее голосе не было, она обиделась по-настоящему.

– Послушай, – начал я, – ты уж извини, но лично я никогда не собирался выпускать эту ситуацию из-под контроля.

– А ничего и не вышло из-под контроля, – сказала она. – Все остается так, как было. Ничего не изменилось.

Но мы оба понимали, что изменилось и возврата к прежним отношениям уже нет.

– Вот и замечательно, – сказал я.

Она злобно улыбнулась.

– Но только дай знать, если передумаешь.

– Обязательно. – Я улыбнулся в ответ. – Кто из твоих сегодня бежит?

– Никого, – ответила она. – Почти все мои уже отбегались, до лета, по крайней мере. – Помолчав, она добавила: – Я и пришла-то сегодня только потому, что рассчитывала увидеть тебя здесь.

Я стоял и молча смотрел на нее.

– Мне очень жаль, – выдавил я наконец.

– Да, – вздохнула она. – И мне тоже.


Почетный полковник Джолион Вестроп Робертс, орденоносец и младший сын графа Бэлскота, ждал меня на трибунах, на том же самом месте, где мы встретились с ним вчера.

– А, Николас, – воскликнул он, когда я поднялся по ступенькам посмотреть первый забег. – Очень надеялся увидеть вас здесь сегодня.

– Добрый день, сэр, – ответил я, вместо того чтоб обратиться к нему «мистер Робертс». Я знал, что он обожает формальности. – Чем могу служить?

– Ну, – протянул он с тихим смешком, – от души надеюсь, что вы сможете помочь. Но, может, помогать и не придется. Вы понимаете, о чем это я?

– Нет, сэр, – ответил я. – Не знаю, о чем это вы. Вы же пока что мне ничего не объяснили.

Он снова рассмеялся, как-то нервно.

– Как я уже говорил вам вчера, – начал он, – беспокоиться совершенно не о чем. По крайней мере, я надеюсь, что так. Возможно, просто напрасно отнимаю у вас время. И потом мне бы не хотелось вовлекать кого бы то ни было в неприятности. Правильно?

– Но, сэр, – возразил я, – откуда мне знать, правильно или нет, если вы не говорите, в чем, собственно, дело? Что конкретно вас беспокоит?

Несколько секунд он стоял молча, глядя через мою голову на ипподром, точно решая, продолжать или нет.

– Грегори, – вымолвил он наконец. – Меня беспокоит Грегори.

– А что с Грегори? – спросил я. Временами нас всех беспокоил Грегори. Он слишком много ел, не занимался физическими упражнениями, если не считать, конечно, ежедневных его прогулок в дальний конец Ломбард-стрит, куда он ходил в ресторан съесть сытный ленч.

– Да, возможно, и ничего, – повторил Джолион Робертс. Притопнул ногой и засмущался. – Лучше забудьте все, что я только что говорил.

– Может, вас беспокоит здоровье Грегори? – спросил я.

– Его здоровье? – удивился мистер Робертс. – Но с какой стати меня должно волновать его здоровье?

– Тогда что же вас волнует?

Джолион Робертс выпрямился во все свои шесть футов три дюйма. Рост у него был поистине гренадерский – в самый раз для полковника, награжденного Военным крестом за храбрость, проявленную еще в молодости во время войны за Фолкленды.

– Меня беспокоят его суждения.


Мой запланированный ранний отъезд из Челтенхема оказался под угрозой – я отчетливо осознавал это, продвигаясь вместе с мистером Робертсом в самый дальний и тихий уголок зала в баре, где подавали дары моря. Самое подходящее место для приватных разговоров. Когда у клиента, особенно с таким большим инвестиционным портфелем, как у младшего сына графа Бэлскота, возникают сомнения в правильности суждений одного из главных партнеров по бизнесу, торопиться домой не следует.

– А теперь, сэр, – начал я, когда перед нами поставили тарелки с креветками в розмариновом соусе и с копченой семгой, – по какой такой причине вы подвергаете сомнению суждения Грегори Блэка? И почему говорите об этом мне?

– Да, может, и ничего такого, – снова пробормотал он. – Грегори был так добр ко мне все эти годы, очень добр. Почти уверен, что ничего такого…

– Тогда почему бы не рассказать мне? А там рассудим.

– Да, – медленно кивнул он. – Думаю, вы можете рассудить. Вы всегда были на коне. Это ведь я рекомендовал вас в «Лайал энд Блэк», вы не знали?

Я не знал. И был польщен. Неудивительно, что они приняли меня столь охотно, чуть ли не с распростертыми объятиями.

– Спасибо вам, сэр, – сказал я. – Я этого не знал.

– О, да, – кивнул мистер Робертс. – Я заприметил вас еще восемнадцатилетним юнцом, когда вы выиграли забег на лошади моего кузена в Чепстоу. Потрясающая была скачка. Помню, я еще тогда сказал кузену: «Этот парень – будущий чемпион». Чертовски обидно, что вы так покалечились.

«Да уж, – подумал я, – чертовски обидно».

– И все же расскажите мне о Грегори Блэке, – я решил вернуть разговор в нужное русло.

– Да, может, ничего такого и нет, – снова завел он свою песню.

– Вот что, сэр, полковник Робертс, – строго заметил я. – Вы только что говорили мне, что подвергаете сомнению какие-то его суждения. Обещаю, все, что вы скажете, останется строго между нами.

По крайней мере, я надеялся сохранить сказанное им в тайне. Независимые финансовые консультанты должны следовать строгим правилам. И действовать в соответствии с определенными принципами поведения. И я не смогу, просто не имею права утаивать информацию, если она затрагивает интересы нашей фирмы или другого НФА, тем более если это мой босс.

Он все еще мялся, видимо не зная, с чего начать.

– Это относится к вашим инвестициям? – спросил я.

Снова молчание.

– Вам не понравилось нечто, что Грегори попросил вас сделать?

Он рассеянно съел несколько креветок, задумчиво хмуря брови.

– Он мог и ошибаться, – выдавил Робертс наконец.

– Кто мог ошибаться? Грегори Блэк?

Мистер Робертс поднял на меня глаза.

– Нет, – ответил он. – Мой племянник. Бенджамин.

Я уже совсем ничего не понимал.

– И в чем же ошибался ваш племянник?

– Он посетил этот участок и рассказал мне, что там нет ни домов, ни завода, что никакие строительные работы там не ведутся. Вообще-то, он назвал это огромной свалкой с горами гниющих отходов, загрязняющих среду тяжелыми металлами и какими-то вонючими лужами. И чиновник из местных недвусмысленно дал понять, что удалить эти ядовитые отходы обойдется дороже, нежели стоимость самого этого участка.

– Прошу прощения, но при чем тут Грегори Блэк? – спросил я.

– Он посоветовал мне инвестировать в этот проект.

– Какой проект?

– Болгарский проект, – ответил он. – Дома, магазины и новый завод по производству энергосберегающих электроламп.

Я смутно помнил, как обсуждался этот проект несколько лет тому назад в кабинете у Патрика во время одного из еженедельных совещаний. И тогда, если не ошибаюсь, его отвергли как слишком рискованную инвестицию, чтоб рекомендовать нашим клиентам. Но это еще вовсе не означало, что Грегори считал его таковым. Имена Патрика и Грегори значились в названии нашей фирмы, но каждый из них ценил свою независимость, даже друг от друга.

– А вы уверены, что ваш племянник посетил то самое место?

– Он так говорит. Говорит, что не ошибся. Участок, на котором должны были появиться сотни новых жилых домов и магазинов, есть не что иное, как огромная свалка промышленных отходов. Одно время даже шли разговоры, что его использовали для захоронения ядерных отходов, еще при Советском Союзе.

– И сколько же вы вложили в это предприятие? – спросил я.

– Не так уж и много, – ответил он. – В целом семейный трастовый фонд инвестировал в этот проект около пяти миллионов. Фабрику решили назвать Электроламповым заводом имени Бэлскота, в честь отца. Я видел чертежи, фотографии, макеты, документацию. Проект должен был стать грандиозным социальным экспериментом в деле развития одного из самых отсталых регионов Евросоюза. В него было вложено немало денег от Евросоюза.

Может, для Джолиона Робертса и его семейного трастового фонда сумма в пять миллионов и не являлась столь уж значительной, но для большинства людей – это целое состояние.

– И на этих фотографиях были показаны новые дома и сам завод?

– Да. Кроме того, эти дома были в стадии возведения, – ответил он. – И показывал мне их Грегори Блэк. Но чему я должен верить, тем фото или снимкам, которые сделал мой племянник?

– Тут должно быть какое-то очень простое объяснение, – сказал я. – Почему бы вам не пойти и не спросить Грегори напрямую? Уверен, он инвестировал ваши деньги самым выгодным образом.

– Я уже обращался к нему, и он сказал, что все это глупости, заверил, что завод строится. Но Бенджамин стоит на своем. Говорит, что никакого Электролампового завода имени Бэлскота в Болгарии не существует.

– Так чего же вы от меня хотите? – спросил я.

– Узнать правду.

– Но почему именно я? Если вы решили, что тут пахнет крупным мошенничеством, надо обращаться в полицию или в финансовые регулирующие органы.

С минуту он сидел и молча смотрел на меня.

– Потому что я вам доверяю, – ответил он.

– Но вы же меня почти не знаете.

– Знаю гораздо лучше, чем вы себе представляете. – Он улыбнулся. – Наблюдал за каждым вашим шагом в карьере с того момента, как вы победили в скачках на лошади моего кузена. Я, знаете ли, всегда гордился тем, что могу отличить плохих парней от хороших. Поэтому так и беспокоит меня этот проект. Ведь это именно я убедил своего брата, виконта Шеннингтона, что семейный фонд должен инвестировать средства во что-нибудь стоящее. И мне непременно нужно знать, что там происходит.

– Видите ли, сэр, – начал я. – В мои обязанности входит сообщать начальству о тех случаях, где выявляется мошенничество, даже искажения в репрезентации того или иного проекта с инвестициями.

– М-м… понимаю, – протянул он, поглаживая подбородок. – Нам с братом меньше всего хотелось бы, чтоб доброе имя Робертсов трепали в судебных инстанциях. Сам он склоняется к тому, что следует просто вывести инвестиции из проекта, не объясняя ничего. Однако… – Тут он снова умолк.

– Вы чувствуете свою ответственность? – предположил я.

– Вот именно, – кивнул он. – Но я бы предпочел, чтоб вы хранили молчание. Если это действительно мошенничество, то, честно говоря, не хотел бы, чтобы люди узнали, какую глупость я допустил.

– В особенности ваш брат.

Он заглянул прямо мне в глаза и улыбнулся.

– Вижу, на вас можно положиться. Вы еще и умны.

– Но мне придется переговорить об этом с Грегори, – сказал я.

– А нельзя ли выяснить все, никому пока ничего не говоря? Уверен, что вы с вашим острым нюхом на доброкачественные инвестиции сразу сможете отличить протухшее яйцо от нормального.

Я рассмеялся.

– Думаю, вы преувеличиваете. Нюх у меня вовсе не такой острый.

– Просто уверен, что это так, – сказал Джолион Робертс. – У меня есть друг, он рассказывал, какие деньги вы помогли заработать на инвестициях в театры и фильмы.

– Просто повезло, – скромно заметил я.

– Да, – улыбнулся он. – Повезло, как в свое время Арнольду Палмеру.

Я недоуменно уставился на него.

– Вы еще слишком молоды, – с улыбкой заметил Робертс. – Арнольд Палмер – это гольфист.

– И что же? – спросил я.

– Когда однажды репортер спросил, почему ему так везет в гольфе, он ответил: «Занятная получается штука. Чем больше я тренируюсь, тем чаще везет».

Но мое везение, похоже, подходило к концу.

Азартная игра

Подняться наверх