Читать книгу Люблю сильнее жизни. Маленькие истории о большой любви - Группа авторов - Страница 6

Снег, первый и слишком ранний, выпал утром. Коснулся души детским ощущением праздника. Но к концу дня растаял. Лужицы пахли чистой талой водой, а еще сильнее был запах опавших недавно листьев. Она пошла пешком через чужие дворы, по мостику над каналом. Вода внизу была темная, почти черная. Постояла, посмотрела. Одиночество накатывало вместе с сумерками. Еще один день прошел. Пока она шла пешком, день, проведенный в офисе в скучной суете деловых бумаг и звонков отступил, смягчился… И даже неизбежная пробежка рысцой сквозь толпу в подземном переходе, с усталыми торговками, бомжами, нищими, сквозь запах колбасы, чужой грязи, сладкий и тленный запах лилий с цветочного лотка, сквозь ругань, говор, надсадный ор музыки – даже это ежедневное вынужденное прикосновение к такой унылой, реальной жизни почти ушло, рассеялось. Нужно было идти домой. Окна ее квартиры светились оранжево, уютно. Маленькая крепость среди других таких же спрятанных в кирпич и бетон крепостей.

Стася открыла книгу. И ощутила окончательное умиротворение. Все встало на свои места. Здесь, в реальном мире, еще продолжала зудеть на кухне мама, телевизор молол что-то то ли про выборы, то ли про экономическую ситуацию в стране… А в книге, в которую она бросилась, словно в воду, гномы, эльфы и драконы окружали ее, плелись дворцовые интриги, свершалась волшебная месть и любовь подступала к героине великим дышащим морем. Стаська улеглась поудобнее, устроила подушку под щеку и машинально взяла со столика конфету. Сейчас произойдет что-то особенно интересное: недаром Деве снился странный сон. И в этот совершенно неподходящий момент в ее комнату вошла мама:

– Станислава! Закрой свои дурацкие сказки и выслушай меня! – Голос у мамы был раскаленный. Видимо, она накачала себя еще до того, как дочь пришла с работы, и теперь не отцепится ни за что.

– Я слушаю. – Стася обреченно закрыла том в яркой обложке и уселась на диван, поджав ноги.

Мама выбрала позицию следователя и уселась напротив.

– Стася, дочь! – торжественно начала Виктория Ивановна. – Посмотри на свою жизнь!

Стася поняла, что сейчас польется знакомая до боли песнь про ее неправильную жизнь, и отключила слух, сохраняя при этом заинтересованное выражение лица. Все, что скажет мама, Стася знала наизусть. И вместо того чтобы слушать маму, она задумалась о том, почему бы Сапковскому не продолжить бесконечное повествование о Ведьмаке Геральте и маленькой Цири. Обидно как-то остаться без них. Хорошо, что она нашла среди космических опер и приключений звездных наемников роман какого-то Чередина про славные дни могучего государства на краю Вселенной и прекрасную Деву – победительницу темных теней.

– Это полный паралич воли! – донеслось до нее, словно сквозь вату. Стася очнулась и прислушалась. – Ты живешь, как во сне, твое увлечение этим идиотизмом, которое ты именуешь книгами, выглядит просто нелепо. Ведь тебе тридцать лет, Стася!

Вот именно – тридцать. И она заслужила, чтобы в ее жизнь не вмешивались. В конце концов, именно она кормит их семью. Семья состояла из бабушки – Татьяны Васильевны, мамы – Виктории Ивановны и самой Стаси.

Дед оставил бабушку, уехав по комсомольской путевке строить что-то очень важное для всей страны. Там, в этом замечательном месте – то ли в Сибири, то ли на Дальнем Востоке – нашлась другая женщина, и бабушка с уже родившейся мамой Стаси осталась без мужа. Потом мама выросла, и ее в свою очередь оставил Стасин отец, уехавший за длинным рублем в Якутию. Такая уж была в их семье традиция. И даже Стася успела, согласно этой традиции, постоять на вокзале, глотая слезы, поскольку ее первый возлюбленный, а точнее жених, тоже уехал. Но в прямо противоположном направлении. То есть на Запад.

Женщины Стасиной семьи составляли почти идиллическое трио. Бабушка рыдала, как виолончель. Мама визжала, как скрипка. А Стасе оставались паузы. Вот и сейчас Станислава молчала. Зато подключилась возникшая на пороге комнаты бабушка:

– Стасенька, послушай меня: молодость проходит. Нужно же как-то шевелиться, общаться с кем-нибудь… Таня вон уже развелась два раза! Машка вообще в Израиле, даже Вадечка, убогий, господи прости, и то женился… Знакомые знакомых – театр теней закружился вокруг хороводом… Никогда не виденные ею дети бабушкиных подруг и их внуки, все замужние и женатые, с розовыми умилительными детками, вызванные оттуда, из неведомых пространств, бабушкиным заклинанием, требовали чего-то и тянули к ней ручонки. «Пошли вон!» – мысленно прикрикнула на них Стася. И лениво защитилась:

– А мои подруги все не замужем. Сейчас рано замуж никто не выходит. А рожать можно и в сорок. Вон Мадонна…

– Мадонна! – в унисон заголосили мама и бабушка. – Да ей можно хоть в шестьдесят рожать! А твои девки – дуры. Вы так и будете, как три тополя на Плющихе до старости шуршать.

Подруги у Стаси были очень разные. Одна из них звалась Марина и была не лыком шита. С непринужденностью собачки, задирающей ножку возле столба, она вела некое ток-шоу на кабельном телевидении. Вторая – Алена – напротив, с голубиной кротостью руководила какими-то курсами усовершенствования личной жизни с помощью энергии Вселенского разума. Дружили они со школы. И почему-то до сих пор все трое оставались одинокими. Возможно, это одиночество и крепило их дружбу. Алена со Стасей допытывали бойкую Маринку:

– Ну, ладно мы – одни ж бабы вокруг! А ты? Телевидение! Это ж мужиков сколько!

– Да какие мужики… – вздыхала Маринка и прищуривала густо накрашенные глазки, – то гей, то оператор с тремя детьми…

– Ну а эти, кто на передаче у тебя?

Марине не хотелось объяснять подругам, что телеканал захудалый, звезды в передаче у нее – редкость. Так, местные «звездишки». А люди, которые приходят на программу, волнуются, потеют и совсем не расположены в этот важный для себя момент затевать интрижку с ведущей.

Так они и собирались на посиделки и девичники, обсуждали иногда какого-нибудь кандидата в мужья, рассказывали домашние и служебные новости, тихонько скучали… И сейчас, вспомнив эти пресные сборища, Станислава пожалела и себя и девчонок.

А мама с бабушкой между тем все продолжали внушать, требовать и грозить грядущим одиночеством. Но, поскольку Стася молчала, постепенно перешли к перепалке друг с другом.

– Порядочные матери сами дочерей замуж выдают. А ты, Вика только своей жизнью занята! – низко гудела бабушка.

– Да, а по-твоему, в пятьдесят я должна поставить на себе крест?! Ты всегда хотела привязать меня к своей юбке. А я еще вполне живая! Я тоже хочу устроить свою судьбу! – высоким нежным рыданием отвечала мама.

– Устраивай, устраивай, – ехидно завела бабуля на народный мотив, – с Обмылковым своим устроишь… Он тебе организует враз судьбу, такую устроит, что обрыдаешься еще! – Мама! Он не Обмылков, он Огарков! А тебе все были нехороши! Всю жизнь. Ты помнишь, как тебе Толик не нравился? А он теперь замминистра!

– Вот потому и бардак в стране, что твой Толик замминистра! Что еще будет, когда он министром станет…

И в этот момент в дверь позвонили и явился сам Обмылков, то есть Огарков. Мама отправилась на кухню, побыстрее кормить любимого. Огарков, ее бывший сослуживец, являлся обычно к ужину, а в выходные к обеду. Честь по чести приносил с собой пакетик чая «Липтон» и три пирожных. А иногда мама Вика уходила к нему, в его холостяцкую квартиру, и два дня наводила там порядок: мыла окна, вычищала кухню. Возвращалась домой сияющая, с планами грандиозного переезда. Но потом все как-то рассасывалось: Огаркова явно устраивало существующее положение вещей.

Сейчас мама сюсюкала с любимым на кухне, бабушка принципиально включила телевизор на всю громкость, чтобы не слышать этого позора… А Стася, поплотнее затворив дверь, вернулась к великолепной судьбе прекрасной Девы: кажется, среди диких эльфов образовался претендент на ее руку…

Ночью опять пошел снег. Стася выключила лампу и встала у окна. Снег ровный, чистый, как лист бумаги. В детстве и ранней юности Стася любила рисовать. Особенно был сладок первый миг, когда бумага еще не тронута. И можно покрыть ее вязью узора, гибкими линиями тел и цветочных стеблей. Она вспомнила один из своих давних рисунков, погребенный ныне где-то на антресолях со школьными табелями и старыми тетрадями. На белом картоне спала принцесса, а из ее груди выбирался искривленный ствол кустарника, дальше он разрастался, вился ветвями, листьями и укутывал собой все ее тело… Маринка тогда, увидев рисунок, охнула: «Здорово! Но чего это у тебя шиповник из нее растет?» Стася сморщилась: ох уж эта Марина со своей привычкой во всем искать правдоподобие! «Откуда я знаю? Так нарисовалось…» Тогда ей нравилась песенка про шиповник: «Белый шиповник – страсти виновник разум отнять готов… Для любви не названа цена, лишь только жизнь одна…» Стася слушала ее вновь и вновь.

Любовь только подступала, только начиналась и жизнь впереди виделась такой яркой и глубокой, что захватывало дух… Она рисовала прекрасных дев и гордые замки. А кто их не рисует на нуднейшей географии или алгебре? Но рисунки получались совсем не такие, как ей хотелось бы. Она видела в мыслях гибких, стройных красавиц в буре кружев, бегущих кентавров, крылатых воинов… А выходили убогие подобия. Так и осталось у нее внутри: невозможность передать, неумение выразить…

А жизнь происходила вокруг совсем не сказочная. Стася еще успела поступить в институт и бесплатно его окончить. Ей здорово повезло, что одной из дисциплин на отделении была информатика. В результате она сразу после института пошла работать не по специальности, которая никому не была нужна, а гувернанткой, что ли, для баб-бухгалтеров, которые при слове компьютер краснели и задыхались. Потом занималась внедрением новых программ на фирме и стала начальником отдела. Но компьютер остался для нее машиной, ящиком. У Стаси так и не возникло это одушевление пространства там, за монитором. А виртуальной реальностью для нее стали книги. Так и пошла жизнь: работа в отделе, незлые сплетни сотрудниц, обед из домашних баночек, разговоры о детях и неверных мужьях. А после работы тапочки и халат, книгу в руки – и на диван. Она читала и модные книги: Коэльо, Кундеру, Павича и Гари… Попробовала детективы, женские со слабым сюжетом и сильной героиней… Но истинной ее любовью стала фантастика. Не антиутопическая, с мирами стоящими на краю гибели из-за техногенных катастроф, не боевая, с чудовищными мордобоями и происками чудовищ, а фэнтези… Древние храмы и темные пещеры, волшебные деревья и невиданные страны… Песни менестрелей и темные колдуны… Хрустальные башни светлых городов… Вымышленный мир был для нее ярче, осмысленнее и приятнее, чем настоящий. Она не обдумывала эти произведения, забывала сюжет, закрыв книгу, но все равно вновь и вновь возвращалась к ним. Конечно, сильное смуглое тело и горячие мысли мучили ее ночами. Конечно, грезился мужчина – до задыхания, до слез. И неведомо кому в ночь, в темь она шептала: «Я люблю тебя! Люблю…» А наяву все оборачивалось чем-то невыносимо постыдным, холодным и скучным.

Ну почему когда-то она могла видеть мужчину иным зрением? И все его недостатки казались несущественными и несуществующими? И оттопыренные уши были милыми, и дурацкий говорок не слишком образованного человека не резал слух? Бабушка правильно говорит: нужно замуж выходить пока в горячке ничего не соображаешь, пока молодая. А теперь ты, Стаська, слишком хорошо в них, мужиках, разбираешься. А ведь варианты были. Время от времени подворачивался вполне приличный молодой человек, который мог бы быть хорошим мужем. Полгода назад возник такой: средний класс, как сейчас говорят. Стрижка, сотовый, бокал шампанского на ночь. Все о’кей. И даже в постели все вышло прилично: весело, как-то спортивно. Ногу вверх, руки вниз. Анекдоты друг другу порассказывали. И утром вел себя по-человечески. Такси вызвал, поцеловал… И было понятно, что можно вот так все оставить, встречаться, потом выйти замуж. Но на нее повеяло такой безысходной скукой… Ни чуда, ни тайны. Просто, стерильно… Никакого шиповника в бутонах и шипах. Стася все смотрела за окно на снег, который завтра растает. И думала о банальных вещах: о любви, которая также тает, о молодости, которая уходит, об одиночестве, которое навеки…

А на следующий день Маринка потащила ее и Алену на презентацию какого-то сока. Пили там не сок, а в основном вино и водку. Пела «мальчикóвая» группа. И к Стасе, как это часто случалось, привязался молодой человек с определенными намерениями. Алена смотрела на него так, словно находилась в картинной галерее: пристально и оценивающе. Марина острым локтем толкала Стасю в бок. А Стася сходила с ума от скуки. Наконец она не выдержала:

– Я, девочки, домой поеду!

– Ты чего, Самохина, сошла с ума? Только все начинается! Потом вместе на тачке поедем, – заорали подруги в один голос.

Но Стася решительно откланялась и, скинув с хвоста поклонника, поехала домой.

Трамвай раскачивался и гремел. Свет был слишком тусклым, чтобы читать, и Стася держала книгу на коленях. За окном была непроглядная осенняя ночь, и только ее собственное отражение виднелось в стеклах вагона. Длинные дорожки от растаявшего снега тянулись по стеклу, и Стасино лицо за ними казалось старинным портретом, таинственным и темным…

Сергей давно смотрел на девушку. Ее хмурое, бледное лицо было повернуто в сторону окна, но он отчетливо видел ее отражение. Отрешенный взгляд из-под густых бровей, красивый четкий рот, прядь темных волос, падающая вдоль щеки… Интересная девица. Но интереснее, что книга у нее на коленях явно фантастика, точнее фэнтези. Ему ли не знать эти яркие переплеты с зáмками и драконами. А вдруг?! Чем черт не шутит. Бывает же такое с другими. Может быть, и с ним произойдет… Сергей пересел к девушке. Она даже не повернулась, только чуть отодвинулась. Он глянул на книгу: Точно! «Дева и драконы». Его собственной персоны, Сергея Чередина, произведение. А эта девица – его персональный читатель. Он даже вздохнул вслух. Ему еще не приходилось видеть свою книгу вот так, в руках у постороннего человека. То есть друзья, конечно, читали и родные. Но тут было совсем другое. Немножко стыдно и ужасно приятно. Как будто тебя поцеловали на виду у толпы. Кстати, хороший повод заговорить с девушкой. «Ну, будь честным, – подумал он, – тебе не нужна эта девушка, тебе интересно, что она думает про твою книгу!»

– Девушка! Можно с вами поговорить?

Стася повернулась к соседу. Симпатичный парень с приятным французистым лицом смотрел не нагло.

– Можно. Но бесперспективно.

«Ну, это мы еще посмотрим», – подумал Сергей. Хотел начать с комплимента, что-нибудь по поводу глаз прекрасных, но вырвалось неожиданно для самого себя:

– И как вам книга?

– Нормальная книга. Читать можно.

Он обиделся: «нормальная»! Нет чтобы сказать «замечательная»! Но вслух выдавил просящее:

– А что, есть и получше?

– Ну, Сапковский – лучше.

Ага, Сапковский это все же критерий!

Стася по-прежнему смотрела в окно, всем видом демонстрируя незаинтересованность. Плыли за стеклом огни города. Можно было бы впасть в обольщение и подумать, что там, среди огней, есть прекрасная и интересная жизнь. Но она давно поняла, что всё вокруг – лишь обыденность и скука. Вот и парень приставучий, хоть и симпатичный. Сейчас начнет: «Выпьем кофе!» Что они все с этим кофе лезут? Ну, хоть бы один предложил: «Посчитаем ворон!» Или – «Посмотрим на огни». На крайний случай, честно сказал бы: «Поедем ко мне ночевать!» Не факт, что она согласилась бы, но хоть уважение бы почувствовала за откровенность… А парень неожиданно сказал:

– Вы не могли бы помочь мне?

– В чем? – недовольно пробормотала Стася.

– Дайте мне рецензию на эту книгу. Я ее автор. И мне очень важно ваше мнение. Я еще ни разу с настоящим читателем не общался…

– Что, вас никто, кроме меня, не читал, что ли… – продолжала бурчать Стася. Но мысленно просто обалдела: «Надо же! Настоящий автор!»

Впрочем, разговаривали не слишком долго: пока брели до Стасиного дома, стало совсем поздно. Домой она вошла аж в двенадцать ночи и впервые за несколько последних месяцев просто уснула, так и не открыв книгу.

Потом они встретились и проговорили несколько часов, обсудив и Сережин роман, и другие книги. Так и повелось у них бродить ненастным осенним городом, перебирать любимые строки и имена. Но Стася всем видом демонстрировала лишь дружеское расположение. А Сергей напротив не на шутку увлекся. Равнодушие Станиславы ему было непривычно. Ведь он был не из последних: создатель компьютерных игр и писатель по совместительству. Девушки были к нему благосклонны, а здесь такой неожиданный поворот. И, естественно, это подогревало его интерес. А вскоре он так много узнал про эту молодую женщину, заметил столько милых, забавных черточек, что обычный для мужчины азарт уступил место нежности, желанию… Но Станислава не оттаивала. Она по-прежнему уходила туда, в свое далёко, где под шорох страниц свершалось волшебство. Иногда все это доводило Сережу до бешенства: ну, черт возьми, это обидно, когда твой соперник какой-то идиотический персонаж, бегающий по выдуманным эльфийским лесам с луком и стрелами. И тем обиднее, если ты сам выдумал этого придурка. Собственно, его книга была Стасей давно дочитана. Но на смену ей приходили другие и Сергей не выдержал: сам того не ведая, начал повторять доводы Стасиных ближайших родственниц:

– Ну что ты находишь в этой книге такого, отчего для тебя перестает существовать жизнь? Ведь в сущности это – игра, безделица! – возмущался он, обнаружив в руках у Стаси очередной том фантастики.

– Понимаешь, Сережа, это настоящее волшебство: неважно даже, что книга бывает схематичная. Не очень интересная… Вот я раньше с презрением смотрела на баб, которые в метро читают дамские романы. Пошлые глупые сказки… Все герои на одно лицо… Сюжет убогий: он обнял, она застонала… А потом поняла: женщина этого не видит. Не ощущает этого убожества. Перед ней есть канва, картинка, а она наполняет ее своей жизнью, самой собой. У нее в жизни такая пустота, такая скука… И вот она получает то, о чем мечтала всю жизнь. Литература здесь вообще не причем. Это просто сон наяву. Понимаешь?

Нет. Он не понимал. Он не мог понять, почему его влюбленность, а может, и любовь меркнет для нее в сравнении с тем, что является лишь слабым отблеском чужих эмоций. И продолжал надеяться и ждать…

Мама Вика и бабушка смотрели народную передачу «Жди меня». Обильные слезы текли по их лицам. Совместно переживаемый катарсис примирил их на время.

– Эмоциональный вампиризм! – бросила Станислава, проходя к себе в комнату.

Родительницы отключились от событий на экране и с осуждением уставились на нахалку.

– Это реальные люди, а не твои монстры! – прокричала ей вслед мама.

А Стася легла на диван, но книга закрылась сама собой.

Где, когда перестает человек ожидать чуда? На каком повороте он говорит себе: стоп, там дальше ничего интересного не будет. И больше не смотрит по сторонам и вверх, а только под ноги… Станислава поняла, что ей скучно жить, еще лет пять тому назад. Тогда они с Вадиком сидели в чистеньком кафе посреди чистенького городка хорошей европейской страны. И он изложил ей свою программу жизни, под которой ей предстояло расписаться. Сначала ее любимый предполагал заняться жизнеустройством: создать небольшой бизнес, выкупить домик, а потом родить детей… В его речи мелькали названия магазинов, фирм, страховых компаний… Глаза остекленели от приятных рассуждений о мебели, тентах для кафе и прочих прелестях… А Станислава вдруг почувствовала удушливый приступ скуки сродни клаустрофобии. Тогда она вернулась в свой город и без объяснений оборвала всякую связь с тем, о ком так долго тосковала.

Она вдруг поняла, что книга, вовсе не плохая, ей сегодня не интересна. А перед глазами появилось лицо Сергея и то, как он смотрел на нее вчера. Еще с того момента, как они познакомились что-то внутри нее начало расправляться, колко и нежно. Что-то вырастало из глубины. Заставляло вдыхать всей грудью воздух осени, глядеть на небо с единственным закатным райским облачком, смеяться простым шуткам, застывать перед зеркалом… Но Стася повторяла себе: «Чудес не бывает. То, что он написал эту книгу, – не чудо, а обычное совпадение». И дурацкий росток внутри затаивался, прятался. Вот и теперь она решительно сказала себе: «Стоп. Хватит про это». И включила приемник. «Это время – зима», – запели «Ночные снайперы» и пробили ей сердце насквозь. И желание любви хлынуло в него. И она заплакала и взяла телефонную трубку. А потом сказала привычно сухо: «Если хочешь, заезжай сегодня… Да хоть сейчас… Подумаешь, всего девять вечера – детское время…»

Он хотел купить ей цветы. Но было слишком поздно: все торговки уже ушли. То есть в центре в переходах еще был кто-нибудь, но здесь, на окраине, все уже закрылось. И только в цветочном киоске еще горел свет. Роз не было. Герберы ему не понравились. Тогда Сергей купил маленький горшочек с каким-то кустиком в бутонах. Розочка, что ли… Глупо. Но чем-то ему приглянулся игрушечный куст. Дома у Станиславы он вынул цветок из пакета и отдал ей. Из кухни донесся оглушительный вопль бабушки:

– Стасюша! Это кто – Объедков?

– Нет, бабуля, это ко мне! – крикнула в ответ Стася и повела Сергея в свою комнату. При этом она как-то странно смотрела на розочку в горшочке.

– Ты извини, – не выдержал Сергей, – цветы такие невзрачные… За мной настоящий букет!

Но Станислава, кажется, его не слышала. Впервые за месяц их знакомства он увидел, что она волнуется. И заволновался сам. И они повторили самый нежный, самый древний и никогда не надоедающий ритуал в мире: поцеловались и замерли. И мир замер вокруг. В нем не было ни банальности, ни скуки. Только волнение и жар, нетерпение и нежность… Стася открыла глаза: все вокруг было настоящее! Зимняя ночь за окном, руки Сережи у нее на плечах, жар и сухость его губ. И она, Стася, тоже была настоящая. Это ее сердце так громко стучало в груди. И слова, которые они шептали друг другу, были такими реальными, что их можно было потрогать, словно цветочный бутон.

Сережа так и не понял, отчего все изменилось. А Станислава знала: с ней произошло чудо. Ей был дан знак.

Утром мама обнаружила цветок на подоконнике и спросила:

– Эту розочку тебе подарили? Миленькая…

И Стася торжественно произнесла:

– Разве ты не видишь? Это шиповник!

Да, шиповник цветет, где хочет. Главное – его увидеть.