Читать книгу Он летает под аплодисменты - Группа авторов - Страница 3

Ноги вели его в городской сад, а глаза застревали на каждой витрине. Пачка купюр, удобно устроившаяся в кармане, взывала к действию. Взять в аренду шашлычную? Превратить в варьете… Или вот – радиостанции? Это ведь будущее – целые спектакли можно транслировать и рекламные стихи, конечно, внедрить.

Однако семейное воспитание брало верх. Мамаша его и папаша всю жизнь провели в бродячей театральной труппе. Зимние гастроли. Летний ангажемент. Кроваткой сынишке служил деревянный ящик с костюмами и париками – весь первый год своей жизни он сопел среди бархатных накидок и шелковых масок. Бубенчик с кривой шляпы клоуна из «Принца Гамлета» Басби потерял всего год назад.

Он шагал по набережной. Весело вздымались брызги – волны становились все сильнее и сильнее, и день из солнечного превращался в мглистый. Не развернуть ли самому какую-нибудь антрепризку в этом уютном сливочном городке, с иголочки отстроенном? Однако дело это серьезное. Нужны сподвижники. Одному, пожалуй, не потянуть. Он не может рисковать. Выигрыш у безмозглого Сидни-американца – это его первый по-настоящему крупный выигрыш в жизни. А может быть, и главный. Ну и что, что ему всегда шла карта и кости ложились, как на заказ. Ну и что, что «ночные бабочки» бесплатно пускали его переночевать, а когда он оказывался на мели, всегда подворачивалась подходящая антрепризка! Все это – мелочи, не более того. Жизни на них не построишь. И вот сейчас, в 32 года, он получил первый шанс. В кармане – деньги. В галстуке – драгоценная булавка. В манжетах сорочки – золотые запонки. Басби бросил взгляд в зеркальную витрину магазина. Безупречен. Он не станет транжирить богатство направо и налево. Он воспользуется им как рачительный хозяин. Спокойно, не торопясь, будет искать способы осуществить свою мечту. Пока есть деньги – есть время. И праздник в саду этого чудного городка – первый шаг на пути к мечте.

Крашенные веселенькой розовой краской ворота городского сада были закрыты на замок.

– Не велено никого пущать, милостивый государь, – важно заявил сторож, перегнувшись через окно деревянной будки. – Мы нынче на особом положении-с.

– Ты что, любезный, не признаешь? Я от правления купеческого союза. Сколько раз сегодня телефонировали, просили непременно явиться – и вот, пожалуйста… – недовольно буркнул Басби.

Замок взвизгнул, ворота со скрипом распахнулись.

– Господа заседают у летней сцены, – уткнулся ему в спину запоздалый возглас сторожа, а навстречу уже плыл терпкий запах гортензий, приветственно склонивших банты белых цветов. Дальше – розарий. Хоп – и кремовая головка вставлена в петлицу пиджака. Вперед, вперед – мимо застывшей карусели, креслица которой похожи на открытые рты. Мимо тира, заставленного метровыми плюшевыми медведями. Мимо спящих гигантских шагов. К хрупкой деревянной сцене – вон она виднеется за кокетливыми узкоствольными акациями. Туда, где по некрашеным доскам эстрады расхаживает полнотелая дамочка, завернутая в тогу, напоминающую рыболовную сеть.

Хриплым контральто она выводит сомнительную мелодию. В первом ряду, в плетеном кресле, располагается дородный господин, видимо, заказчик. Рядом с ним на краешке стула раскачивается в такт арии секретарь.

В ожидании развития событий Басби пристроился на деревянную лавку в последнем ряду.

– У церкви-и кареты-ы стоя-яли, Там пышна-ая свадьба-а была-а, – гундосила певица. Басби передвинулся на несколько рядов вперед. – Вся жи-изнь – игра-а… – залилась вокалистка и, приподняв подол, стала ловко закидывать ноги в самодеятельном канкане.

«Даже так?» – произнес про себя Басби и перебрался во второй ряд.

Дородный господин, банкир Сердюков, встал и стал махать перед собой руками, будто пытался отвязаться от неприятного видения. Кыш его! Кыш! Певица замерла.

– Госпожа Лопатова, что происходит? Зачем вы так со мной! Так с порядочными людьми не поступают! – орал Сердюков. Ножки, поддерживающие его круглый животище, нервно двигались взад-вперед.

– Будут еще шары, господин Сердюков! И транспаранты с рекламой вашего банка! И целая серия моих вокальных номеров в сопровождении скрипки! Позвольте заметить: я выступала на лучших губернских сценах. Помню, в Таганроге… – и госпожа Лопатова – круглые щеки, нос пуговкой – уселась на край сцены, картинно разложив белые руки и закинув ногу на ногу. В собственном представлении она являла собой соблазнительную картину.

Сердюков поморщился, отер платком лицо и кивнул секретарю. Тот быстро залопотал фальцетом:

– Однако мы ожидали большего, определенно большего. Вам же говорили – будут гости из обеих столиц. Надо их удивить.

Дамочка переложила левую ногу на правую и на несколько сантиметров приподняла край юбки. Других предложений у нее явно не было. Секретарь озирался в поисках помощи.

И тут из-за плеча банкира вынырнул Басби.

– Пара ножек, отбивающих канкан или чечетку, хороша, но что, если выстроить на сцене лестницу и расположить на каждой ступеньке по десятку пар таких же дивных ножек? Простая арифметика, казалось бы, но эффект – поистине сокрушительный. Танцовщица на вершине пирамиды держит эмблему вашей конторы. Нет, пожалуй, всем красоткам дадим эмблемы из папье-маше. И золотой краской покрасим туфельки. Фейерверк, гимнасты на ходулях – да, старомодно, однако почему бы не использовать? И конечно же, огненное шоу. Человек, выдувающий изо рта огонь, сальто-мортале сквозь горящий обруч. Хорошо бы пустить над набережной аэроплан и прикрепить к серебряному крылу хороший отрез шелка с нашитой эмблемой банка – это горожанам и почетным клиентам банка будет знак свыше!

Сердюков мигнул секретарю – тот перевернул страничку блокнота и застрочил, угодливо поглядывая то на Басби, то на хозяина. Круглощекая матрона метнула в сторону Басби взгляд, полный яда и меда одновременно.

– Кстати, что вы думаете о танцевальном номере «Веселый рубль»? – спокойно продолжал Басби, глядя банкиру в глаза. – Мне видится дуэт: танцовщик в золотистом трико и воздушная партнерша, символизирующая, так сказать, мир идей. Он подбрасывает ее все выше, и выше, и выше… Метафора, с вашего позволения! Столичные гости оценят.

Сердюков вопросительно посмотрел на госпожу Лопатову, директрису сада.

– С кем имею честь?

Распорядительница приосанилась и важно произнесла:

– Это наш рэжыссор по эффэктам. Прошу любить и жаловать!

Басби раскланялся.

Сердюков вдруг захохотал. Секретарь, вторя ему, стал повизгивать.

– Так это вы, Дарья Петровна, мне тут целый спектакль разыграли? Набивали цену! Понимаю, понимаю. Песни ваши гадкие специально выводили – для контраста! Хитро придумали, – хохотал банкир, с удовольствием разливаясь на разные лады. «Рэжыссор» радушно улыбался в ответ. Вытерев вспотевшие щеки и как бы спрятав хохот в платок, Сердюков наклонился к его уху:

– А помните, в пору нашего детства был такой номер – «Всемирно известная татуированная женщина», – круглые глазки банкира горели, а реснички кудрявились.

– Матильда Федоровна! – воскликнул Басби, разом припомнив и ярмарку в Бережках, и шелковый плащ, скрывающий грузную фигуру, и хозяина аттракционов рыжего силача Милетина, кричащего на всю площадь: «Матильда Федоровна имеет на своем теле патреты всех великих амператоров!»

– Матильда Федоровна прожгла огнем собственные телеса, дабы навечно сохранить их изображения, – с наслаждением вторил Сердюков.

– Матильда Федоровна, предстаньте перед публикой! На ентой руке у ей амператор Наполеон! А на ентой… – скандировали они хором. Сердюков снова хохотал и лез целоваться к «рэжыссору». Лопатова слезла со сцены и следила за блокнотом секретаря, на расчерченных страницах которого уже готовы были запрыгать циферки праздничного бюджета.

– Нельзя ли нам сейчас эдакую Матильду? – булькал Сердюков. – С Наполеоном на ентой руке?

– Да отчего же нельзя? – пожимал плечами Басби.

– И пусть она на телесах своих разные купюры выжжет! – не унимался банкир, притоптывая ногой.

Басби с вежливой улыбкой наблюдал за его «танцем», а через мгновение вскинул правую руку и дирижерским жестом разом срезал веселье в кулак. Стало тихо. Секретарь хмыкнул.

– И все-таки, господин Сердюков, не надо Матильды, – серьезно проговорил Басби. – Столичный гость испугается.

– Верю, – грустно и так же серьезно ответил банкир. – Значит, лучше аэроплан?

Басби кивнул. И для верности развел руками – дескать, жизнь сильнее нас. Через минуту циферки бойко скакали по мелованной бумаге, подгоняемые пером, которое секретарь извлек из серебряного футляра. Мадам Лопатова то и дело поправляла шелковый бант на груди – а ну как не подпишет, а ну как одумается? А ну как этот бойкий рэжыссор все отхватит! Как ловко он выставляет Сердюкову счет за услуги! Ну и гонорарчик! Таких гонораров в ее саду ни один наглец еще не получал. Наконец прыткое перо замерло, обрисовав последнюю циферку. И заносчиво отчеркнуло строгой линией многообещающие закорючки. Под ней – белое поле листа.

Молчание.

– Александр Симеонович, – вкрадчиво произнес Басби, первый раз назвав заказчика по имени-отчеству, которые углядел на оттиске, украшавшем кожаную папку. – В самый раз приписать к этой циферке нолик. Праздник затевается нешуточный. Одними танцорками, сами понимаете, не обойтись. Потребуются павлины и другая райская птица. Ну, и оркестр, конечно. Как ни крути, а хоть по одной скрипке музыкантам в руки дай, вот и набегает.

Сердюков, явно разнежившийся от этой беседы, снова захохотал. Стало ясно: дело сделано. Заказ получен. Виньетка подписи. Еще одна. Подушечка промакивает блестящие чернила. Белый лист взлетает в воздух – и скользит прямо в папочку. Папочка – в портфель. Портфель – под мышку секретаря. Сердюков раскланивается с почтенной публикой.

– Увидимся накануне праздника. Приду проверю, как тут обстоят дела с павлинами, – он еще раз хохотнул и удалился.

Басби остался наедине с мадам Лопатовой. Та, с трудом взяв себя в руки, исподлобья глядела на него с таким чувством, будто ее только что обвели вокруг пальца. Вот прохвост! И откуда взялся? Выскочил, как черт из табакерки. Прямо наваждение какое-то! Околдовал, ей-богу, околдовал. Впрочем, может быть, и не прохвост. Костюм приличный, даже очень. Красивый, черт. Похож на пирата. Танцорок ему подавай! Мадам Лопатова поджала губы.

– И где вы, позвольте узнать, собираетесь брать павлинов? – сухо осведомилась она.

– В зоосаде, – коротко ответил Басби.

– И танцорок там же?

– Отчего же? Танцорок наберем в ближайшем варьете. Их тут у вас, вероятно, на каждом углу с десяток.

– У вас? – подозрительно переспросила мадам. – Вы нездешний?

– Два часа как с «Короля Георга».

– Путешествовали?

– Можно и так сказать. Занимался примерно тем же, чем здесь, – Басби обвел руками сад. – Устраивал праздники и торжества.

– И паспорт у вас имеется?

Басби вытащил из кармана паспорт и протянул мадам Лопатовой. Та долго изучала его фотографическую физиономию с размытыми чертами. Затем вздохнула, кивнула, отдала Басби паспорт и тяжеловесной баржей двинулась в сторону хорошенького деревянного домика, выкрашенного в веселый салатовый цвет, в котором располагалась контора городского сада. Басби, едва заметно приволакивая правую ногу, направился к выходу.

«Что ж, неплохое начало», – думал он, усаживаясь обедать в маленьком кафе, устроенном на моле, что выдавался далеко в море – казалось, что столик стоял на палубе корабля. Чуть не задев его крылом, метнулась чайка, пробормотав что-то на своем резком языке, и Басби с содроганием вспомнил, как фальшивила госпожа Лопатова. Сам он обладал абсолютным слухом, и от любого нарушения гармонии к горлу подступала тошнота. Ветер разогнал облака, и день опять засиял. Блеснул глаз камбалы, жаренной на гриле. Запотевший бокал вина. Да, день безоблачный, совершенно безоблачный. Море ластилось к деревянным сваям мола, а если повернуться к нему спиной, то белый городок казался уютным амфитеатром, все зрители которого устремили свои очи… Эх!

Из кафе он отправился в варьете, которое располагалось в старом театрике на бульваре: спящие липы, автоматы с газированной водой, степенный мороженщик в кителе с медным рупором: «Кому фисташковое с кремом! Кому сливочное с засахаренными ягодами!» Афиши обещали «шикарную ночь» под названием «Русский галоп» и оперетту «Брызги слез». Не сбавляя шага, Басби открыл массивные двери и прошел в темную прохладу театра. Потертый бархат банкеток. Паркет узорчатой кладки – верно, по нему босиком бегали еще крепостные певуньи-наложницы. Басби кивнул прошмыгнувшей мимо актерке, что остановилась поправить сползающий шерстяной чулок и стала жаловаться на сквозняк в гримерной – все всегда принимали его за своего, – и прошел в небольшую ложу над сценой.

Шла репетиция. «Русский галоп», судя по маневрам полутора десятка провинциальных шансонеток, представлял собой пародию на парижский кафешантан с той лишь разницей, что на головах у танцовщиц гремели кокошники. Ноги вскидывали азартно, но не совсем попадали в такт. Басби поморщился – да что ж такое! В этом славном городке медведь наступил на ухо буквально каждому! Смилуйся, Господи! И Господь, как обычно, смилостивился. Из правой кулисы наперерез танцовщицам неожиданно выкатился громадный надувной шар. Его равнодушное пузо едва не сбило с ног трех крайних танцорок, остальные бросились врассыпную. Начался гвалт. Появился худенький подросток в трико. При помощи липучки на веревке он пытался заарканить своего надутого «дружка» и увести со сцены. В темноте зрительного зала хохотали. На сцене орали. Басби расплылся в улыбке. Будто четверть века улетучились через разноцветные стеклянные окошки потолка, и он снова оказался в «Трехкопеечном карнавале Ивана Визга», как звалась передвижная труппа его папаши. Дурацкий псевдоним, но публике нравилось. Мальчик на шаре… Коронный номер! А какими необыкновенными заплатками они с мамой украшали надувного монстра, с которого он – «приветствуйте малыша Визга!» – не раз летел головой в оркестровую яму или прямо на зрителей. Воспоминания растаяли, шар был наконец приручен и покорно уплыл за кулисы. Тапер ударил по расхлябанным клавишам, танцорки завизжали и кинулись в пляс. Басби вышел из ложи.

Сигара. Густой армянский кофе. Отчего-то разболелась нога – наверное, все-таки к вечеру будет дождь. Итак, этих пигалиц к делу не приставишь – школы никакой, форсу и разгону тоже. Он-то видел настоящий танец. В струйке сигарного дыма возникла такая же старенькая сцена, такие же пыльные кулисы и номер, который делали его родители с другом отца, поляком-гастролером. Мама – на саксофоне. Отец – в лучших традициях своей клоунады – мешает ей, а также дирижеру и распорядителю. А Басби Кинг, Басби Король, льется по сцене, будто он не низкорослый поляк, а кусок растопленного масла. Чечетка, подскоки, переворотцы на пятках… Боже, как его масляные пируэты завораживали публику! Абсолютная тишина – и гром аплодисментов! А через минуту волна хохота – отец пытается повторить чечетку: путается в длинноносых ботинках, начинает с ними войну, уворачивается от шнурков. Да-с… Золотые времена…

А этим крашеным блондинкам новые ножки за неделю не пришьешь. Значит – отказаться от пирамиды с золотыми туфельками? «Отказаться – нет такого слова в нашем лексиконе», – говаривал приятель Басби. Если девицы не в состоянии вертеться, надо, чтобы вертелась сама конструкция. Должен же быть в этом городке толковый инженер! Подшипники, рельсы – и поедут золотые туфельки, и помчатся. Превратить сцену в железнодорожную развязку! Игра стоит свеч.

– Милейший! – крикнул Басби официанта. – Можно городской справочник?

Пухлая книжица пестрела рекламой. Особенную пользу хотели принести «кудесники лица» и «массажисты-не-дилетанты». Рекламировали себя и механики автомобилей – особенно старался синдикат «Колесо фортуны». Наверное, среди них и обретается тот, кто нужен – винтик, шпунтик, чертеж, макет. А вот и стопроцентное попадание: рисованный человечек с большой отверткой в руке прилаживает пропеллер к аэроплану, на крыле которого другой рисованный человечек вскидывает каблуки в предполагаемой чечетке. Басби рассмеялся – ну разве не дивное название для конторы: «Гвоздь и крыло»? То, что доктор прописал. И аэроплан для Сердюкова найдет, и толкового механика. Если у них железо летает по воздуху, что им стоит запустить рельсы на сцене!

Пыхнул таксомотор. Брошена многообещающая улыбка смуглой красавице, покидающей авто – хотя… хотя, кажется, она была непрочь прокатиться дальше с новым попутчиком.

Замелькали редкие пальмы, кипарисы, коралловые стволы земляничных деревьев склонились над дорогой в позе просящих милостыню, и скоро улицы остались позади. Еще поворот – и открылось небольшое плато. Стайка аэропланов. Росчерк воздушного змея в воздухе. Деревянный павильон – на крыше шест с полосатым колпачком. Металлический ангар. Автомобиль подрулил ко входу в контору.

– Подождите, я ненадолго, – бросил Басби шоферу и вошел в ангар.

Через минуту его окружили три бородача в синих фирменных халатах с вышитой на кармашках эмблемой «Гвоздь и крыло», зацокали языками, потащили Басби к кульману – скатертью лег лист белой бумаги, выстроились на изготовку отточенные карандаши.

– Хотите, дорожка будет двигаться змейкой?

– Прекрасно, господа. Тогда аудитория сможет рассмотреть наши живые статуи со всех сторон.

Бородачи кивали, что-то отмеряли, прочерчивали, шли гурьбой рассматривать хитрый подшипник. Наконец угомонились.

– Подходите к концу недели. Должно срастись, – буркнул один из них.

– Восхищен! Мне бы еще аэроплан в аренду на один вечер. Это к кому?

– Это к хозяину, к Антон Палычу, – бородач кивнул в сторону механика, зависшего около стеллажа с подшипниками. Басби приподнял брови – нечасто увидишь владельца таких технологических сокровищ среди рабочего люда.

– Выбирайте, – бросил ему Антон Павлович. – Вон на поле пять наших ангелочков. Мой кабинет на втором этаже – там оформите аренду. Кстати, а какова цель – хотите барышню удивить?

– И не одну, – ответил Басби.

Теплый ветер гнал вдоль взлетного поля аромат полыни и мяты. Металлические «ангелочки» напомнили Басби выставку современной скульптуры, на которую, кажется, в Харькове, завел его кто-то из антрепризы Матушки Кло. У выставки было престранное название «Доисторические животные, пережившие конец света», а на лужайке были выставлены пятиметровые железные страшилища с обиженными выражениями на мордах, сложенных из стекляшек. Здешние крылатые чудища, впрочем, глядятся повеселей. И смотрите-ка – на борту каждого аэроплана начертано имя. Басби хохотнул: чувствуется литературный уклон – недаром владельца зовут Антон Палыч. Первый справа аэроплан, выкрашенный в синюю краску, звался «Лермонтов». Дальше – алый «Веселый Уильям». Сбоку притулился «Гоголь», покрашенный в зеленый. «Не хватает дирижабля «Лев Толстой», – подумал Басби и передвинулся к совсем крошке (одно креслице для пилота и хрупкие этажерки крыльев), названной по имени поэта, сколь комичного, столь и несчастного. На серебристом боку было написано «Велимир Хлебников». Смелое решение – дать воздухоплавательному аппарату, даже такому тщедушному, имя мечтателя, заблудившегося в Кавказских горах, – ведь поэта так и не нашли. А две его пьески так и остались шлягерами в антрепризе старухи Кло. Еще и даром ей достались! – автор-то выбыл с этого света. Пожалуй, именно на крошке «Хлебникове» стоит остановиться. Басби, будто кошку, погладил серебряный бок самолетика.

В этот момент неведомо откуда – из ветра, из пыли – появились пилоты в кожаных куртках и шлемах. Деловито навалившись на крошку-аэроплан, сдвинули его в сторону, освобождая соседу дорогу к взлетной полосе. Минута – и пропеллер «Веселого Уильяма» уже крутился, разгоняя бабочек и лепестки белых колокольчиков, а от ангара к нему шла компания с плетеными корзинами. Из-под крышек весело выглядывали длинные французские багеты и заткнутые тряпками стеклянные горлышки бутылей с домашним вином. Мужчины приподняли шляпы, приветствуя летный люд и Басби. На солнце блеснули золотистые волосы единственной дамы в компании – она кружилась, пританцовывая, и, видимо, взахлеб рассказывала спутникам какую-то историю. Копна льняных волос сияла. Басби прищурился: «Вот и настоящий ангелочек появился на летном поле с золотым нимбом вокруг головы». Шумная компания угнездилась в самолет, золотой нимб растаял, и «Веселый Уильям», покачивая крыльями, выехал на взлетную полосу. Столп пыли, быстрый разгон – и махина легко взмыла в воздух.

– Что за люди улетели на «Уильяме»? – поинтересовался Басби, подписывая у Антон Палыча бумажки на аренду самолета.

– О, это физики. И математики. В общем, теоретики. Хорошие ребята. У них тут научная станция.

– Теоретики… – удивленно повторил Басби.