Читать книгу Охотники за сокровищами. Нацистские воры, хранители памятников и крупнейшая в истории операция по спасению мирового наследия - Группа авторов - Страница 15

Древний город Сен-Ло стоит на высоком холме, откуда открывается вид на главную дорогу Нормандии, идущую с запада на восток. С начала июня 29-я пехотная дивизия вела здесь изнурительные бои с немецкой 352-й дивизией. К середине июля в обоих формированиях вряд ли остался в живых хоть один солдат, сражавшийся в день высадки.

17 июля, за час до рассвета, 29-я дивизия начала массированное наступление на Сен-Ло, не оставив в запасе никакого подкрепления. Атака была внезапной: солдаты прыгали в немецкие окопы, вооруженные только штыками и ручными гранатами. К рассвету они прорвали оборону врага и заняли высокую позицию примерно в километре от города. Немцы попытались пойти в контратаку, но их остановила артиллерия и воздушный обстрел. В туманной дымке французского утра 29-я дивизия преодолела последний холм, и солдаты впервые увидели цель, за которую боролись и умирали. «Сен-Ло обстреливался с бомбардировщиков начиная со дня высадки и каждый ясный день после, – писал историк Стивен Амброз. – Центр города превратился в груду камней, в которой с трудом распознавались улицы и переулки».

Но город не был безжизненным. За каждой грудой камней прятался немецкий солдат. Продвижение союзников превратилось в битву, эпицентром которой стало кладбище рядом с обрушившейся церковью Сент-Круа. Пули рикошетили от надгробий, а танки-носороги сносили могильные камни, оттесняя немцев назад в опустошенный город. Когда битва наконец окончилась и союзники победили, «двадцать девятые» завернули в американский флаг тело майора Тома Хоуи, бывшего школьного учителя и одного из самых популярных офицеров дивизии, и водрузили его на груду камней, которая когда-то была церковью Сент-Круа. Город был в руках союзников, но какой ценой! В одном Сен-Ло 29-я дивизия потеряла больше людей, чем на участке «Омаха».

Джеймс Роример был отправлен в Сен-Ло, чтобы оценить размеры ущерба. Город был в руинах, на улицах лежали трупы, жители, оставшиеся без крова, рылись в грудах мусора и пепла и потерянно бродили в поисках воды. «Немцы обливали дома бензином и поджигали, – рассказал Роримеру один из жителей. – Они заложили мины на каждой улице». Тут где-то рядом грохнула мина, и обрушилось еще одно здание. Хранитель при виде всей этой разрухи в историческом центре города не смог сдержать слез. Немцы рыли окопы и устраивали подземные бетонные бункеры рядом с самыми важными памятниками архитектуры или непосредственно в них, и союзники разбомбили их до основания. Правительственные здания были изрешечены снарядами, а затем уничтожены пламенем. Библиотеку городской ратуши, в которой хранились грамоты Вильгельма Завоевателя, опустошили немцы. От музея с его великолепной коллекцией, собиравшейся веками, осталась только пыль. Центральная часть собора Нотр-Дам превратилась в груду камней шесть метров высотой. А то, что еще осталось от собора, было «забито гранатами, дымовыми шашками, ящиками с продовольствием и всяким хламом. На кафедре и на алтаре были прикреплены мины-ловушки».

Офицеры штаба не поверили докладу Роримера. Полковник управления по связям с гражданской администрацией решил приехать и лично все проверить. И пришел к заключению, что состояние города даже хуже, чем его описал Роример. Позднее эксперты признали, что город был разрушен на 95% – конкурировать с ним могли только некоторые немецкие города, стертые бомбардировками с лица земли. Живший во Франции великий ирландский писатель Сэмюэл Беккет называл Сен-Ло «столицей руин». Но в составленный Роримером список уничтоженных объектов вошли не только памятники древней архитектуры города, но и многовековые архивы, и потрясающая коллекция керамики, и многие частные собрания произведений искусства, и, наверное, самая печальная потеря – огромный массив иллюминированных древних рукописей, созданных и собранных в монастыре Мон-Сен-Михель. Бесценные рукописи, часть из которых датировалась XI веком, были перенесены из монастыря в государственные архивы Сен-Ло – для сохранности.

Но сколь бы печальной ни была картина разрушения, битва была выиграна не зря. Захват Сен-Ло стал поворотной точкой в сражении за Нормандию. Теперь союзники заняли высокую позицию, с которой могли наносить артиллерийские и воздушные удары по немцам. Несколько недель спустя, после самой массированной в военной истории бомбардировки, 1-я и 3-я армии США сумели прорвать «стальное кольцо» немецкой обороны, запершее их в Нормандии на два месяца. Пожалуй, на примере Сен-Ло наиболее ярко видна сложность задачи хранителей, которая заключалась в необходимости соблюдения баланса между охраной памятников и стратегическими задачами армии.

* * *

Символично, что именно у руин Сен-Ло хранители впервые встретились на фронте как отдельный отряд. Это случилось 13 августа, сразу после того как к востоку от города генерал Паттон развернул свою армию на северо-запад, пытаясь взять немцев в кольцо. Битва за Нормандию еще не была окончена, но победа, казалось, уже близко. Настала пора оценить прошлое и задуматься о будущем. Это были непростые несколько месяцев: все невероятно устали. Джеймс Роример клевал носом в попутке, которая везла его из штаба. С ним ехал архитектор – капитан Ральф Хэммет, еще один хранитель, служивший в зоне коммуникаций. Майор Бансель Лафарж, нью-йоркский эксперт по зданиям и первый хранитель, оказавшийся во Франции, прибыл на небольшом автомобиле, предоставленном ему коллегами из 2-й армии Великобритании. В феврале Лафарж покинет фронт и станет заместителем командующего ПИИА. Капитан Роберт Поузи, архитектор из Алабамы, приписанный к 3-й армии Джорджа Паттона, не смог найти транспорт с фронта и пропустил встречу.

Для постороннего взгляда это, наверное, было странное сборище: трое немолодых мужчин в помятой коричневой форме – меньше половины из восьми офицеров ПИИА, которые должны были прибыть в Нормандию. Они не встречались со времен Шрайвенхема и, глядя в изможденные лица друг друга, думали о том, как мало в них осталось от прежней элегантности. В Нормандии не было прачечных, душа, увольнительных. Неделями они пробирались по местам боев и изуродованным городам, зачастую под проливным дождем, превращающим каждую тропинку в хлюпающее болото. Они смертельно устали, пережили не одно разочарование, но не собирались сдаваться. После ожидания, которое длилось месяцы и годы, хорошо было иметь возможность хоть как-то участвовать в общем благом деле.

«Я счастлив как никогда, – писал Джеймс Роример жене. – Я работаю с утра до ночи, и, как это ни удивительно, мой полковник и его штаб оказывают мне всестороннюю помощь. Дело не только в том, что теперь у меня есть все необходимые полномочия, – наконец-то моя рабская преданность работе и пехотная подготовка окупаются сторицей. По-французски я и раньше говорил свободно, так что теперь занимаюсь именно тем, о чем мечтал с самого объявления войны».

Это не значило, что работа была легкой, – вовсе нет. Все сознавали, что на фронте они сами по себе. У них не было установленного порядка действий, которому они могли следовать, ясной цепочки подчинения, правил сотрудничества с фронтовыми офицерами. Им приходилось каждый раз действовать по ситуации, ежедневно импровизируя и пытаясь довести дело до конца во все усложняющихся условиях. Они не могли никому ничего приказывать, только советовать. На поле боя им не на кого было рассчитывать, кроме офицеров, которых они смогли убедить в своей правоте. Тот, кто ожидал ясных указаний, власти или хоть каких-то признаков успеха, в отряде долго не задерживался. Но те, кто, как Джеймс Роример, расцветал в борьбе с трудностями и даже смертью, ни на одной гражданской работе не испытывал такого азарта. Как писал Роример: «Сейчас не такое время, чтобы думать о себе… Кей, ты была права, это потрясающий опыт».

Жаловаться не имело смысла. На войне как на войне. Роример был не нытиком, а человеком действия. Поэтому он и оказался здесь. И собирался действовать – до тех пор, пока Гитлера не похоронят вместе со всей немецкой армией.

Вскоре разговор переключился на проблемы. Объявлений «Вход воспрещен» не хватало для всех поврежденных церквей, не говоря уж о других зданиях. Фотокамеры, вроде бы заказанные для Хэммета и Поузи, не прибыли до сих пор. Ни у кого не было рации. Все выполняли задания в одиночку: каждый находился на отдельной территории и решал задачи собственными методами. Как же им предполагалось связываться друг с другом и со штабами, если у них не было раций?

Только Роример хотел заговорить о необходимости транспорта, как заметил полуразвалившийся немецкий «Фольксваген», который ехал к ним по ухабам. За рулем сидел американец в обычной офицерской форме: металлический шлем, оливково-серые рубашка и штаны и полевые сапоги с парой галош. Несмотря на летнюю жару, на нем была куртка для защиты от дождя, который моросил почти все лето. У машины не было лобового стекла, так что на офицере были очки, похожие на те, что носили пилоты Первой мировой войны. Синяя полоска вокруг его шлема и вышитые на форме большие белые буквы USN выдавали в нем флотского военнослужащего. Роример понял, что за рулем их коллега Джордж Стаут.

Стаут вышел из машины, снял очки и осторожно очистил лицо и форму от дорожной грязи. Когда он снял шлем, почти закрывавший ему глаза, все увидели его аккуратнейшую прическу. Все складки на форме были тщательно отглажены. Много лет спустя Том Стаут рассказывал, как его отец на склоне лет прогуливался по деревенским тропкам вокруг их дома в Массачусетсе: в спортивной куртке, шейном платке и берете, с тростью в руках, то и дело останавливаясь поболтать со знакомыми. В Сен-Ло он, казалось, излучал ту же привычную уверенность. Картину портили только кольт сорок пятого калибра на одном бедре и кортик на другом. Но то, что восхищало людей в мирное время, на фронте и вовсе казалось чудом. Элегантного Джорджа Стаута война, в отличие от всех остальных хранителей, казалось, совсем не потрепала.

Все набросились на него с расспросами о том, где он добыл машину.

– У нее нет гудка, барахлит коробка передач, плохо работает тормоз, расшатана рулевая колонка и нет крыши, – ответил Стаут. – Но я премного благодарен немцам за то, что они ее бросили.

– И ты потребовал ее себе, да?

– Я ее нашел, – просто ответил Стаут.

Этот человек изменил музейную консервацию при помощи одного библиотечного карточного каталога. Он не стал бы тратить свое время на жалобы и просьбы, когда вокруг было столько ресурсов.

«Стаут был прирожденным лидером, – писал Крейг Хью Смит, присоединившийся к хранителям позже. – Тихий, скромный, бескорыстный человек, но в то же время сильный, глубокий мыслитель и потрясающий новатор. Он не бросался словами, выражался ярко и точно. Ему верили и хотели делать все так, как он задумал».

Именно Джордж Стаут созвал эту встречу и, как любой хороший руководитель (хотя официально он никому из них не был начальником), сделал это вовсе не для того, чтобы обменяться впечатлениями. Он прибыл в Нормандию 4 июля, став одним из первых хранителей на континенте, и за прошедшие шесть недель объехал больше достопримечательностей и спас больше памятников, чем кто-либо из них. Он прибыл в Сен-Ло не ради оваций, не ради жалоб. Он прибыл, чтобы определить проблемы и найти пути их решения.

Не хватает табличек «Вход воспрещен»? Роример проследит, чтобы напечатали еще 500. В Нормандии случались перебои с электричеством, но у армии была типография в Шербуре, которая работала даже по ночам. А пока все будут писать объявления от руки.

Солдаты и гражданские не обращают внимания на написанные от руки объявления? И тут у Стаута готово решение: обносите важные места белой саперной лентой. Ни один солдат не сунется туда, где будто бы сказано: «Осторожно: мины!»

Одной из главных рекомендаций штаба ПИИА было просить о развешивании объявлений французов, чтобы союзники не выглядели оккупантами. Роример предложил использовать детей. Их легко уговорить, а в качестве вознаграждения чаще всего достаточно жвачки или дольки шоколада.

– Местные работники культуры тоже годятся, – сказал он. – Если выдавать им четкие инструкции и поощрять, они способны выполнить самые сложные задачи.

Что до фотокамер, то все сошлись на том, что без них работать невозможно, но пока придется потерпеть.

Еще одной большой проблемой была связь. На выездах хранители оставались в одиночестве и никак не могли связаться со штабом или передать информацию друг другу. Их официальные рапорты достигали адресатов спустя недели и годились только для архива. Сколько раз после трудных и опасных часов в дороге они прибывали на место, чтобы обнаружить, что охраняемый памятник уже осмотрен и сфотографирован, а реставрационные работы в самом разгаре. А что, если, пока хранитель на выезде, случится внезапная контратака немцев?

– Хуже всех англичане, – буркнул Роример, которого порядком достали беспорядочные блуждания британского хранителя лорда Метьюэна. – Они не соблюдают границы. И никакой связи нет.

– Британцы работают над этим, – ответил Лафарж.

– Что касается рапортов, – предложил Стаут, – давайте, когда отправляем их командованию, делать дополнительные копии друг для друга.

Они заговорили об ассистентах. Стаут все так же считал, что каждому из них в армии нужен хотя бы один квалифицированный помощник, а лучше – резерв специалистов в штабе, из которых они могли бы выбирать.

Тяжелее всего они переживали отсутствие транспорта. У Лафаржа был свой видавший виды драндулет, у Стаута – «Фольксваген» без крыши, но все остальные тратили бесценные часы на поиск попуток, а потом застревали на окольных путях.

– У армии на все один ответ, – ворчал Роример. – Комиссия Робертса в Вашингтоне должна была заранее озаботиться вопросами организации и оборудования.

– А в комиссии Робертса отвечают, что армия не позволяет вмешиваться в их дела, – ответил Стаут, тем самым обобщив ситуацию, в которой находился отряд. И все же никогда не терявшие оптимизма Хэммет и Стаут сумели назначить на 16 августа встречу с командованием 12-й армии США, где собирались обсудить все проблемы.

Поговорив о главном, они принялись делиться впечатлениями. Сошлись на том, что, несмотря на все трудности, им удалось добиться успеха. Им повезло: и территория досталась небольшая, и в Нормандии, при всей ее красоте, было не так уж много требующих охраны памятников. Для старта это место было идеальным. Они прекрасно понимали, что в будущем придется работать гораздо больше, но пока могли быть довольны собой. Доблестные и мужественные французы были им благодарны. Солдаты внимательно относились к французской культуре. Главные проблемы шли сверху – армейская бюрократия попросту отказывалась поддерживать миссию. Но командование передовой относилось к хранителям с большим уважением, пусть они и мешали им воевать. И это лишний раз укрепляло уверенность Стаута в том, что только работая на передовой, можно чего-то достигнуть.

Так что у них оставалась всего одна реальная беда – немцы. Чем больше хранители узнавали о них, тем мрачнее становились. Немцы устраивали центры обороны в церквях. Складировали оружие там, где жили женщины и дети. Сжигали дома, разрушали все вокруг – иногда в стратегических целях, но чаще всего просто от злобы. Говорили, что их командиры стреляют в собственных солдат, если те пытаются отступать. Порывшись в своих вещах, Джеймс Роример достал визитку. На одной ее стороне значилось: Д. А. Агостини, представитель французского культурного департамента, город Кутанс. На другой стороне было написано: «Подтверждаю, что немецкие солдаты используют машины Красного Креста для мародерства и что ими зачастую руководят офицеры».

– Зловещее предупреждение, – произнес Джордж Стаут.

Он озвучил то, о чем все думали, так что никто даже не дал себе труда выразить свое согласие вслух.

* * *

– Идиот! – кричал на Джеймса Роримера новый и уже не такой понимающий командир части, когда несколькими днями позже тот попросил разрешения съездить взглянуть на монастырь Мон-Сен-Мишель. Эта средневековая крепость располагалась на скалистом острове рядом с побережьем Бретани.

– Сейчас двадцатый век! Кому какое дело до средневековых стен и кипящей смолы?

Вот и еще одна проблема – в армии постоянно менялись командные кадры, и Роример никогда не знал, кто станет его начальником, когда он вернется в часть и каково будет его отношение к охране культурных ценностей. Но хранителей спасала поддержка генерала Эйзенхауэра – приказ Верховного Главнокомандующего, о котором, кажется, внезапно вспомнил и этот офицер.

– Ну ладно, – пропыхтел он, – езжай. Но только предупреждаю, Роример, тебе следует поторопиться и вернуться как можно быстрее. Если отстанешь…

Роример отвернулся, чтобы офицер не заметил его улыбки. Он представил себе окончание это фразы: «…большой потери не будет» – и это его развеселило. Он всегда любил посмеяться.

Роример и не надеялся на официальный транспорт. Он нашел машину у одного француза, прятавшего ее от немцев в стоге сена, и попросил отвезти его в Бретань. Немецкая контратака почти прорвала позиции Паттона у города Авранш, но битва за Нормандию уже подходила к концу, и к западу от Авранша все было тихо. Пока они ехали, Роример думал об аббатстве Мон-Сен-Мишель, в котором побывал когда-то давно. Скалистый остров соединялся с материковой Францией только узкой длинной дамбой. На склонах горы к острову прижималась крошечная деревушка, а посредине возвышался монастырь Мон-Сен-Мишель, знаменитый средневековый «Город книг». От одной мысли, сколько этих книг было уничтожено в Сен-Ло, Роримера передернуло. Но если и монастыря больше нет… Он вспомнил крытую галерею XIII века, грандиозное аббатство, подземный лабиринт часовен и крипт, остроконечные своды Зала рыцарей, поддерживаемые тремя рядами колонн. Это было здание настолько выдающееся, что, по утверждению хранителя памятников Лафаржа, именно знакомство с ним вдохновило его стать архитектором. Мон-Сен-Михель выдержал целое тысячелетие атак и смут не в последнюю очередь благодаря защите воды и стремительных приливов. Но с помощью современного оружия эту крепость можно было стереть с лица земли всего за одну бомбардировку.

Долго волноваться Роримеру не пришлось. Уже издалека было видно, что Мон-Сен-Мишель на месте. При въезде на дамбу висело сразу три объявления «Вход воспрещен», которые еще до его приезда разместил прикрепленный к 3-й армии Роберт Поузи. Увы, листки бумаги не могли спасти остров от наплыва солдат, которые шумели, дрались, а чаще всего просто пили. Роример довольно быстро осознал, что Мон-Сен-Мишель «был единственным местом на континенте, где не было ни охраны, ни разрушений войны и, несмотря ни на что, продолжалась обычная жизнь… Каждый день сюда устремлялись в увольнительную тысячи солдат, напивались и буянили так, что местным властям не под силу было с ними справиться». В кабаках заканчивалась еда и, что еще хуже, выпивка. Сувенирные лавки были пусты. И хотя в местном отеле вроде бы поселился какой-то британский генерал с дамой, Джеймсу Роримеру не удалось найти ни одного офицера, отвечающего за порядок на острове.

В тот вечер, осмотрев древний комплекс монастыря, прогнав солдат из исторических зданий и повесив на двери замки, Роример ужинал с мэром, чей сувенирный магазинчик был полностью опустошен несколькими днями раньше. Они сошлись на том, что, несмотря на все аргументы против, жизнь в Мон-Сен-Мишеле должна течь своим чередом. В эти долгие три месяца более 200 тысяч солдат союзников были ранены, убиты или пропали без вести. Воздух, вода, еда и даже одежда пропитались зловонием смерти – людей и лошадей. Битва за Нормандию была жестокой, но решительной победой союзников, и никакой хранитель памятников не смог бы остановить празднующих ее солдат. Усталый мэр отправился домой к жене, а Роример пошел в бар, положил на стол ноги и, потягивая пиво, задумался о будущем.

Нормандия позади, но настоящая работа еще только предстоит. Он подумал о немецких солдатах, растаскивающих произведения искусства на машинах Красного Креста. Он не сомневался, что нацисты виновны в ужасных преступлениях, и если он правда желает защитить мировое искусство, ему следует поскорее выбираться из зоны коммуникаций на фронт. Где-то там – доказательства нацистских преступлений, и он обязан их найти. А для этого сначала надо попасть в Париж.

На следующее утро Роримера остановил военный полицейский ВВС и потребовал предъявить документы. Бумаги Роримера только подтвердили его подозрения – увидев их, солдат улыбнулся, кивнул и арестовал хранителя.

– У офицера такого низкого звания не может быть ваших полномочий, – сказал он, – и ни один офицер не станет передвигаться без личного транспорта.

Даже офицеры местного штаба были уверены, что поймали немецкого шпиона. Полицейский ликовал, воображая грядущее повышение и награды. Он лично сопроводил «шпиона» назад в штаб Роримера, где его ждало оглушающее известие: отряд ПИИА действительно существует и в нем действительно значится младший лейтенант Джеймс Роример. Может, хранители памятников и считали свои первые месяцы в Европе успехом, но на самом деле путь им предстоял длинный.

Письмо Джорджа Стаута жене Марджи

27 августа 1944

Дорогая Марджи!

Мне досталось немного конвертов авиапочты, так что я могу позволить себе слегка поразглагольствовать. Уже неделя прошла с тех пор, как я был в штабе и читал почту. Если повезет, доберусь до нее завтра и получу весточку от тебя, моя дорогая.

Эта неделя была насыщена тяжелой, но радостной работой. Два дня я квартировал в городе, и в городе немаленьком, жил в хорошей комнате, общался с милейшим семейством. Очаровательный дом, полный людей, похожих на многих наших знакомых, – поражаюсь тому, насколько малы на самом деле различия между нациями, ну или хотя бы между цивилизованными нациями.

Наша армия продвигается вперед, и всплывают все новые свидетельства фашистских преступлений, так что счет в нашу пользу. Они вели себя отвратительно, а под конец оккупации еще и жестоко. Теперь немцы совсем не кажутся невинными овечками под властью преступных лидеров. Они и сами преступники. И я не могу себе представить, сколько времени им потребуется, чтобы снова зажить в мире со всеми остальными народами.

Находясь в городе, я чувствую себя таким неряхой в полевой одежде: в шлеме, без галстука, с головы до ног покрытый дорожной грязью, да еще и с оружием. Здесь очень непросто заботиться о чистоте. В последние дни у меня совсем не было времени на стирку, а со всеми этими переездами мне некому ее поручить.

Гостеприимность и дружелюбие французов, кажется, не знает границ. Сегодня я видел, как в город въезжает джип, забросанный цветами. «Можно подумать, мы уже выиграли войну», – сказал сидевший за его рулем капрал. Вчера в деревне, почти не пострадавшей от войны, маленькая девочка принесла свою двухлетнюю сестричку, и та протянула мне яблоко. Как мне было от него отказаться? И от помидора, который дал мне мальчишка в другой деревне… И все хотят пожать тебе руку хотя бы дважды.

Пожалуйста, береги себя. Пока до тебя шло это письмо, лето закончилось, и ты уже с унынием задумываешься о грядущих учительских собраниях. Не бери на себя ничего другого, после того как откроется школа. Я постараюсь на днях выбить жалованье и пошлю тебе денег.

Могу себе представить, что у вас очень много говорят об убитых. Мы здесь ничего такого не слышим и чувствуем себя не хуже, чем всегда.

Люблю тебя и часто о тебе думаю.

Твой

Джордж